Лавина - Макс фон дер Грюн

Усталым жестом она предложила мне войти, а сама опять завернулась в толстый синий плед, лежавший на диване.

— Ну что? — спросила она без особого интереса.

— Я не хотел, чтобы ты узнала об этом из газет; гранд-дама умерла. Сердечный приступ.

Матильда медленно приподнялась.

— Бедняжка, — сказала она. — Рассказывай.

Я рассказал о звонке ее отца, о нашей поездке в Дюссельдорф и о встрече с близнецами. Она внимательно слушала и, когда я закончил, произнесла лишь два слова: «доверительные услуги».

— Что?

— Вольф, если гранд-дама умерла не там, где ее нашли, значит, ее кто-то перевез. Ведь покойники не водят машины. Значит, она умерла в таком месте, где ее не следовало обнаружить. Наверняка это было так, иначе транспортировка в аэропорт не имела бы смысла.

После некоторой паузы она добавила:

— Я знаю гранд-даму только по фотографиям и по рассказам Хайнриха. Сожалею о ее смерти, но по отношению к ней совесть моя чиста. Я не уводила ее мужа — когда мы с Хайнрихом познакомились, они уже были далеки друг от друга.

— Да, вот еще что, пришлось признаться твоему отцу, что мы знакомы уже несколько месяцев. Я не мог скрыть от него встречу с Зибертом в Дюссельдорфе.

— И как он на это отреагировал?

— Во всяком случае, до потолка от радости не подпрыгнул, проглотил эту новость на редкость невозмутимо.

— А теперь, пожалуйста, уходи, — сказала она, — я себя действительно плохо чувствую.

— Сам вижу. Напоследок еще вот что: твой отец просил передать, чтобы ты не вмешивалась ни во что, связанное с заводом.

— Принимаю к сведению.

Дома я ожидал упреков, но Криста лишь нетерпеливо потребовала:

— Рассказывай…

Опять пришлось повторять все сначала, и я призвал на помощь все свое терпение.

Общее собрание опять было созвано на складе готовой продукции, только на этот раз стульев не было. Многие стояли, но большинство сидели на ящиках, деревянных каркасах и подоконниках.

Входя в складское помещение, Хётгер, которого три недели назад выбрали председателем производственного совета, сказал мне:

— Бог-отец лично заботился о всякой ерунде, а вот построить достойный актовый зал не додумался. Он руководствовался принципом: выслушивать приказы лучше всего стоя.

Шнайдер с волнением сообщил собравшимся о смерти гранд-дамы. В такой переломный момент, как сейчас, эта потеря особенно болезненна, ее смерть не уменьшила, а увеличила наши трудности.

— Но не давайте, ради бога, себя запугать, — продолжал он. — Предприятие наше процветает, положение с заказами хорошее, рабочие места обеспечены. Тем не менее я подчеркиваю, что есть силы, которые заинтересованы в крахе нашей модели. Эти люди действуют по давно известному методу: не может быть того, чего быть не должно. Чтобы достойно противостоять конкурентам, требуется ваша безусловная помощь. То, как работает правление, важно, но дело зависит от нас всех. Каждый должен всегда помнить, что завод на пятьдесят процентов принадлежит ему. Еще раз повторяю: сообщайте мне или коллеге Хётгеру обо всем, что предлагают вам посторонние, даже если кто-нибудь захочет вам продать на автостоянке автомобильную политуру. Пока не будем знать наших врагов, не сможем дать им нужный отпор. А в остальном наш девиз остается прежним: производительность, качество, точность, дисциплина и солидарность. «Единение придает силы» — это не громкие слова, а прописная истина, которую должен знать каждый. Спасибо.

После выступления Шнайдер весь обмяк, он сходил с трибуны и смотрел вперед невидящим взглядом.

Хётгер открыл прения. Спустя некоторое время кто-то из зала робко попросил слова.

— Хотелось бы знать, останется ли все после смерти госпожи Бёмер как есть или договор будет расторгнут наследниками?

— Ничего не изменится, — ответил Шнайдер, снова подойдя к микрофону. — Пусть каждый еще раз перечитает дома договор: через два года он должен быть пересмотрен или дополнен только потому, что от половины состояния, причитающегося наследникам Бёмера, еще десять процентов акций отойдут персоналу. После кончины госпожи Бёмер единственными наследниками являются ее сыновья.

— А если они не захотят больше придерживаться договора и продадут завод?

— Они не продадут завод, а продлят договор, дорогой коллега, это всего лишь юридическая формальность.

То, что последовало затем, значения не имело: мелкие придирки, боязнь оказаться обманутыми, безысходность и зависть к чужим кошелькам, недовольство давно забытыми производственными событиями. Кое-кого из ораторов перебивали, провожали возгласами неодобрения. Потом встал один двадцатилетний и спросил:

— А как относится новое руководство к тридцатипятичасовой неделе, которой добивается наш профсоюз? Как нам быть, если профсоюз призовет к забастовке именно наш завод? Что тогда? Я бы хотел получить на этот счет рекомендацию руководства, поскольку все это не так просто. Ни в коем случае я не хотел бы стать штрейкбрехером.

Бурные аплодисменты показали, что эта проблема волнует всех.

Шнайдер, чтобы выиграть время, несколько раз вытирал платком лицо и затылок, хотя в помещении было не жарко, а скорее прохладно, тщательно поправлял стойку микрофона.

— Я не хочу ничего приукрашивать, ты затронул серьезную проблему, коллега, сам того не сознавая. Ты сказал: наш завод. Да, это наш завод, поэтому вы должны сами решать, хотите ли вы в сомнительных случаях бастовать против самих себя или нет. Если профсоюз потребует, чтобы завод объявил забастовку, вы должны решать: за или против профсоюза, за или против завода, в конечном итоге за или против самих себя. Я хотел бы еще добавить, чтобы не возникло недоразумений: лично я поддерживаю требование профсоюза о тридцатипятичасовой неделе. Может ли наш завод перейти на такую норму труда, это я предлагаю обсудить всем присутствующим. По моему убеждению, заводу в настоящее время это не под силу. По самым простым подсчетам: пятьсот человек персонала по пять часов, это в неделю две тысячи пятьсот часов, в месяц около десяти тысяч часов, которых бы нам не хватало. Кто может посоветовать, чем возместить этот урон, не повышая цен на нашу продукцию или не снижая причитающейся каждому прибыли?

Некоторые рассмеялись, зал забеспокоился.

— Коллеги! — продолжал Шнайдер. — Смеяться — это самое простое, думать — труднее. Так что давайте начнем думать. Я должен представлять ваши интересы и интересы завода, что теперь одно и то же, я пытаюсь — и пока все шло гладко — быть ко всем справедливым. Тридцатипятичасовая неделя — это не символ веры, а требование профсоюза на благо работающих по найму; профсоюз полагает обеспечить таким образом большее количество рабочих мест. В правильности этого осмелюсь усомниться. Для нашего предприятия вопрос о рабочих местах вообще не стоит. Даже при введении тридцатипятичасовой недели мы не возьмем на работу ни одного человека. Если же о сокращении рабочего времени в самом деле договорятся, то нам придется заново калькулировать нашу продукцию, и, хочу откровенно признаться, я не знаю, как мы тогда выйдем из положения. Или нам надо будет заняться рационализацией, а что это значит, вам очень хорошо известно. Тогда мы зайдем в полный тупик. Поэтому подчеркиваю: никто не будет виноват в несолидарности со своим профсоюзом, если не последует призыву нашего предприятия к забастовке, потому что это его предприятие, а не какого-нибудь хозяина или акционера. Во всяком случае, своя рубашка ближе к телу.

— Коллега Шнайдер, ты уже давно перебрался в лагерь работодателей! — крикнул кто-то из глубины склада. — Ты был когда-то председателем нашего производственного совета, хорошим председателем, должен признаться, но теперь хочешь быть хорошим боссом. Как же быстро меняются люди!

— Дорогой коллега, прошу без подтасовок! Ты ведь знаешь, цыплят по осени считают. Конечно, наше предприятие входит в объединение «Металл», мы можем исполнять директивы Союза предпринимателей, можем принимать его рекомендации, но не обязаны этого делать. Это значит: как вы не обязаны бастовать под давлением профсоюза, так и я и правление фирмы не станем слушаться Союза предпринимателей, если он решит объявить локаут. Ведь мы же не будем объявлять локаут самим себе, это было бы смешно.

— Коллега Шнайдер, ты член профсоюза, а в качестве директора завода член Союза предпринимателей, ты, во всяком случае, хорошо подстраховался.

— Завод подчиняется Союзу предпринимателей, это абсолютно ясно. И нет веских причин выходить из этой организации. И я, как и ты, член профсоюза металлистов. Ты спрашиваешь, как это можно сочетать. Отвечаю: наше предприятие молодое, у нас еще нет необходимого опыта. Но мы непременно накопим его в ближайшем будущем, хотя и не избежим конфликтов. Больше мне добавить пока нечего.