Мертвецы не танцуют - Острогин Макс

Я не стал с ним спорить, просто запрыгнул в вагон. Человек не должен ползать, человек должен ходить. Высоко подняв голову. По-человечески.

Курок не отставал.

– Опять… – прошептал он. – Да что здесь… куда они все ехали…

– Никуда они не ехали, – сказал я.

– Что?

– Никуда они не ехали. Погляди на волосы.

– А что волосы?

Курок принялся разглядывать.

– Волосы…

– Они черные, – сказал я. – Волосы.

– И что?

– Ты что, не понимаешь? Они тут не просто… Это… Это китайцы.

Курок хмыкнул.

– Да, китайцы. Самые настоящие. У всех китайцев черные волосы.

– Ну и что?

– То, – я кивнул на скелеты. – Их посадили в вагоны, привезли сюда и пустили газ. Очень удобно.

– Их что, убили?

Я кивнул.

– Ага. Видимо, это китайское бешенство. Кто-то из пассажиров был зараженным, и они решили не рисковать.

– Но они не выглядят бешеными…

Я пожал плечами и направился по вагону. Три состава мертвецов. Вот. Неприятно. Китайское бешенство, а вдруг оно заразно? Сидит вот в этих трупах, а мы им дышим.

– Я не китаец, – сказал вдруг Курок.

– Все так говорят.

Третий поезд оказался самым трудным. Скелетов было гораздо больше. Еще больше. А последний вагон тоже пустой.

– Почему последние вагоны пустые?

– Там ехали добивающие, – ответил я.

– Кто? – негромко спросил Курок.

– Те, кто добивал. Они ехали в противогазах, а потом прикончили выживших. Ладно, какая разница…

Я выбил дверь, мы спрыгнули на рельсы. Четвертого поезда не было.

Шагал первым, Курок сопел за спиной.

– Раньше тоже плохо жилось, – сказал он.

– Что?

– Все. Ты вот твердишь, раньше другой мир был, люди правильно жили, и все было устроено правильно, разумно. А ничего подобного. Еще хуже, чем у нас. Все друг друга убивали, целыми поездами… Это нехорошее место.

– Знаю.

Погань, она любит глухие места. Где много народу загублено. Словно чует.

– Нехорошо здесь, – повторил Курок. – Точно-точно. Плохо тут…

– Вернемся?

Курок фыркнул.

Двигались дальше. Темнота скрадывала расстояние, но вряд ли мы прошли больше километра. Скоро станция, на круговой линии короткие перегоны. На станции залезем в какую-нибудь каморку, дождемся утра, а там на поверхность. Рядом уже, недалеко.

Шагали. Тоннель был однообразен, как все тоннели. Бетон, кабели, на стенах черные разводы от просочившейся воды, рельсы, покрытые ржавчиной. Никаких указаний.

– Вниз идем, – сказал вдруг Курок.

– Что?

– Не слышишь разве? Опускаемся вниз.

Я пока ничего не замечал. Но мы прошли еще метров триста, и я тоже почувствовал – шагалось слишком легко. Значит, под уклон.

– Такое случается, – сказал я. – Тут все смещалось-пересмещалось, ничего удивительного.

– Вниз идем, и платформы нет, – возразил Курок – Мне это не нравится.

– Станции на самом деле нет. Хотя под землей все путается. Ориентиров-то видимых нет… Давай поскорее.

Поскорее не получилось, Курок не мог поскорее, хрипел. Я уже думал предложить ему передохнуть. Пусть посидит, пусть табак свой пожует, а я вперед схожу, посмотрю, что там к чему, но быстро понял, что идея дрянная, разделяться нельзя.

Стало труднее дышать. Под землей вообще дышать трудно, воздух старый, вентиляция давно не работает, иногда пробивает сквозняком, и все. Я человек привычный, могу дыхание, если надо, хорошенько прибрать, Гомер научил как. А вот Курок через раз дышать не привык, и пыхтел, и потел, стал запинаться и в конце концов остановился и просипел:

– Все… Передохнем…

Привалились к стенам.

– А воздух-то кончается, – Курок потер нос. – Все ниже и ниже опускаемся… Не то что-то… Длинный перегон, дышать нечем, надо возвращаться…

– Возвращаться? А если до станции метров сто? Если тут совсем рядом?

– А если это метан?

Курок втянул воздух, будто унюхать этот метан собирался.

– А если он рванет, а?

Думать начал. Это хорошо. Но слишком поздно. Это плохо. Папы нет, Папа просигнализировал бы, метан – не метан. Даже если не метан, все равно опасно. Надышишься – и не заметишь, как сознание потеряешь, все тогда.

– Возвращаемся, – сказал я.

– Правильно, – кивнул Курок. – Все герои отступают, когда нужно. Конечно, если бы у нас были противогазы, мы бы не отступили, мы бы смело пошли… Что, опять через мертвецов пробираться придется?

– А ты что думал? Придется.

Но не пришлось.

Мы повернули обратно. Шагали тяжело, почти незаметный для глаза уклон прекрасно чувствовался плечами, Курок еле волокся, мне пришлось пропустить его вперед и чуть подталкивать.

Время растворилось, на поверхности я чую каждый час, это нетрудно, здесь ориентироваться нельзя. Считать не хотелось, сказывалась усталость, недосып, перепуг, и вообще, я велел считать Курку, но он три раза сбивался, считал неравномерно, ойкал, в считари совсем не годился.

Тогда я стал читать мерный тропарь, он ровно полчаса длится, а полчаса при нашем темпе – это километра два, но даже тропарь забылся, видимо, от смущения темнотой. Человек не может в темноте.

Курок булькал легкими, плохо ему, тяжело. Как вернемся, сразу начну его по-своему тренировать. В бочке у меня сидеть будет. С водой. Дыхание задерживать. А если всплывет раньше времени – по башке. В противогазах спать, в противогазах жить, веревкой поперек туловища обматываться заставлю, пусть Япет что хочет говорит, теперь по-своему буду. Тропари наизусть станет учить – это укрепляет мозг, вериги носить – это укрепляет дух…

– Стоп, – сказал я.

Остановились. Курок уставился на меня. Дрянно выглядел, почернел. Под землей все чернеют.

– Как самочувствие?

– Плохо, – ответил Курок. – Ноги трясутся. Но ничего, я вытерплю.

Он достал свою коробочку, выкатил на ладонь три капсулы.

– Здорово помогают. Выпью сразу три, чтобы надолго. Повезло же шахтера найти, а?

– Повезло.

– Повезло. Будь здоров.

Курок заглотил пилюли.

– Тошнит немного, – сказал он. – Меня всегда под землей тошнит…

– Идти сможешь или передохнем все-таки?

– Смогу, – ответил Курок. – Смогу. Картофана знаешь? Однажды его мать забыла закрыть лекарства, он сожрал таблетку от паразитов. Только она не простая была, а лошадиная. Не сдох.

Курок хихикнул.

Испуган, отметил я. Ничего удивительного опять же, любой, в ком нет твердой веры, легко поддается панике. Особенно в темноте. А ведь тьма – это всего лишь низшая степень света. Я тоже темноту недолюбливаю.

Двинулись дальше.

– Интересно, почему тоннель вниз шел? – спросил Курок – Я слышал, что есть такие тоннели, что загибаются аж под Нижнее Метро.

– Зачем?

– Ну мало ли… Кто его знает…

– Только не говори про пришельцев, ладно? – попросил я.

– Мне рассказывали. Про эти тоннели. Будто внизу, глубоко-глубоко, есть пещеры. Целый пещерный город. Настолько огромный, что верхний город в нем может запросто уместиться, но там никто не живет. Потому что там тюрьма. Туда преступников сбрасывали…

– Пришельцев? – перебил я.

– Каких пришельцев, преступников…

– Пришельцев-преступников?

– Нет, обычных преступников. Злодеев и негодяев. Их так много развелось, что девать некуда стало. Вот и решили в пещеры скидывать, пусть не мешают. Мертвецы в поездах – это не китайцы, это преступники. Их везли, чтобы в тюрьму скинуть. Но не довезли…

Я вдруг подумал, что это похоже на правду.

– А может, эти подземные тюрьмы были уже переполнены и негодяев решили прямо здесь прикончить.

Курок замолчал.

– Должны уже поезда быть… – сказал он. – Эти, с мертвецами…

На самом деле. Идем уже давно, а поездов нет.

Курок закашлялся.

– Поездов нет, – сказал он. – Мы, кажется, заблудились.

– Как можно заблудиться на рельсах? Мы шли всегда прямо…

Отлично. Похоже на мутанта, мутант вот так примерно орудует, мозги сшибает с курса, наткнешься на мутанта – будешь весь день по кругу ходить, пока ноги не отвалятся. Но как мы тут на мутанта наскочили? На самом деле, на рельсах трудно заблудиться.

– Я слышал… – Курок дернул шеей. – Тут разное случается… Плутают. Тут Центр близко, зло сильнее…

– Ерунда, – ответил я. – Просто не туда свернули. Все просто.

– Мы не сворачивали, прямо шли…

– В темноте не заметили. Темнота обманчива очень, ты же знаешь. Свернули не туда на стрелке, вот и все дела, заблудились. Вернемся.

– Мы уже давно возвращаемся. Должны вагоны начаться, а ничего. Долго еще?

– Рядом.

Я вскинул карабин, выстрелил.

Пуля чиркнула по стене метрах в пятидесяти, искры вспыхнули, по стенам покатился гром. Эхо. На вагонах оно должно было рассыпаться и остановиться, но оно не остановилось, просто распрыгалось, затихло, и я понял, что там, впереди, ничего нет. На километры.

– Все, – сказал я. – Остановка. Надо отдохнуть.

Голова заболела, наполнилась неприятной тяжестью, собравшейся во лбу. От тяжести трудно думать.