o f7d12d3eb98ba64b - air

до этого: глупую и жуткую историю, которую сама сочинила.

– Я пролила на себя ужин. Потом поднялась наверх в душ, споткнулась в

кабинке и запуталась в занавеске.

– Запуталась только ваша рука? – спросил он, словно уточняя и даже

заглядывая в записи о случившемся, чтобы проверить. В его голосе было

слышно недоверие; ему нужно было услышать о произошедшем самому.

– Ну, я вся запуталась. Но поранила только руку.

– Как-то представляется с трудом.

– Я упала, а шторка свисала в кабинке. Она полиэтиленовая, и я в ней

запуталась.

– И все это как-то порвалось на полоски и стало напоминать пальцы?

– Нет. Не порвалось… – она умолкла.

Он ждал, что она расскажет больше, но добавить ей было нечего. Она

понимала, что история так себе. И чувствовала, как сильно жгут глаза

подступающие слезы.

Закрыв ее карту, доктор вздохнул и подъехал ближе к Дэлайле на стуле на

колесиках.

– Дэлайла.

Она сглотнула, глядя ему в глаза.

– Вы не одна, понимаете? Если вам нужна помощь, чтобы справиться с

этим…

– Я знаю, о чем вы думаете, но Гэвин такого мне не сделал бы.

Доктор МакНейлл закрыл глаза, медленно кивая. Когда он снова их открыл, он тихо спросил:

– Хотите сейчас поговорить с кем-нибудь другим?

Дэлайла без промедления ответила:

– Да. С Гэвином.

– Вашим родителям стоило бы попросить его держаться от вас подальше.

Буду честным, Дэлайла. Все это выглядит плохо. Будь вы моей дочерью, я бы

расспросил Гэвина о его роли во всем этом.

Словно по команде, из комнаты ожидания раздался голос отца. Она не

смогла разобрать слов, но его гнев был громким, а слова отрывистыми фразами

ударяли Гэвина, словно пули.

– Это ужасно для него, – приглушенным шепотом сказала Дэлайла, все-таки

не сумев сдержать слезы, глядя слезы на занавеску, огораживающую маленькое

пространство от коридора. – Это пытка для него, а он ничего не может сделать.

Он мучается, что сейчас не со мной.

– Но вы ведь понимаете, почему он не здесь.

Невесело хохотнув, Дэлайла посмотрела на него краем глаза.

– Я уеду домой с родителями, папа будет смотреть новости, а мама – читать

книгу. А единственный человек, которому нужно знать, в порядке ли моя рука, в

комнате ожидания выслушивает крики за то, чего не делал.

Доктор МакНейлл оглянулся через плечо на медсестру Лизу. Та пожала

плечами, и он снова повернулся к Дэлайле.

– Хочу, чтобы вы пришли ко мне через неделю, чтобы я убедился,

правильно ли заживает рана.

***

Когда Дэлайла вышла из процедурного кабинета, рука ее была забинтована, а кровь гудела от обезболивающих, и ей хватило одного взгляда на лицо отца, чтобы понять, что не стоит и спрашивать, о чем он говорил Гэвину. Она

понимала, что у нее нет телефона, он остался у Гэвина. Так что она даже не

могла написать ему, чтобы узнать, куда он ушел и видел ли Давала.

Комната ожидания была не такой людной, как ей представлялось по

голосам и суете, доносившимся в процедурную. Когда доктор МакНейлл

жестом позвал их, ее родители прошли за ним в соседний кабинет, отделенный

стеклянной стеной, через которую Дэлайле было видно, как он объясняет им

возникновение раны. Он указал на свою руку, похлопал по ней и настойчиво о

чем-то заговорил, скрючив пальцы и делая царапающие движения. Дэлайла

смотрела на него с широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, рассказывает

ли он ее версию событий. Она засомневалась в этом. Один взгляд на Гэвина в

его темных облегающих штанах, потертой обуви и с растрепанными темными

волосами, и любой взрослый подумал бы, что он уже не просто странный, а

практически стал подозрительным. Лишь Дэлайла знала, что единственная

грубость, что мог позволить себе Гэвин по отношению к ней, – это

покусывающие поцелуи, о которых она сама просила.

Затем доктор начал перечислять на пальцах рекомендации, как и ей, прежде

чем отпустить ее в комнату ожидания. Она знала, что он говорит:

«Не совать рану под воду в следующие двадцать четыре часа.

Через два дня снимите повязку, чтобы рана подышала, наносите мазь-

антибиотик каждый шесть часов.

Никакого плавания и принятия ванны, нельзя оставлять рану мокрой или

погруженной в воду.

Если будет выглядеть так, словно в рану попала инфекция, тут же

возвращайтесь в больницу».

***

Поездка домой на заднем сидении удушала. В машине не хватало места для

них троих, тяжелой паники Дэлайлы, гнева отца и тревожного ворчания матери.

– Боже, кажется, мы сто лет не были в этой больнице. Доктор МакНейлл –

это нечто, да, Фрэнки? – спросила она у мужа. И продолжила, не дожидаясь

ответа: – Он там давно работает? С восьмидесятых? А до этого там всем

заправлял его дядя. Как там его звали? Эдвин какой-то или как-то еще…

– Миллер, – равнодушно отозвался отец Дэлайлы.

– Точно! Эдвин Миллер. Ох уж он был и развратником, а? – заметила ее

мама; ее голос буквально сочился ядом.

– Это ты о его брате Дугласе.

– Крутил не меньше чем с пятью девушками в нашем классе. С Розмари

точно. А еще с Дженнифер и Деборой.

– Угу.

– Что с ним случилось? Я слышала, из-за него были проблемы у юной

девушки…

– Никогда о таком не слышал.

– …переехавшей на другой берег Миссури, но это рассказывала

Дженнифер, а ты знаешь, что она никогда не бывает в курсе, что творится на

самом деле…

И даже чувствуя клаустрофобию Дэлайла по-прежнему хотела, чтобы здесь

с ней был Гэвин. У нее даже не осталось одежды, что он одолжил ей.

Медсестры сказали ее родителям принести чистую. А его вещи, видимо, лежали

теперь в мусорном контейнере на заднем дворе отделения скорой помощи. И

теперь, уехав оттуда и перестав чувствовать необходимость защищать Гэвина, она наконец начала осознавать реальность произошедшего. Зародившись в

правой руке, дрожь поползла вверх по ее плечу, а в грудь вонзилась паника, оставшись там ледяной глыбой.

Это ведь все было безумием, да? Что на нее напал его дом, а обвинили в

этом его, а теперь ей сделали перевязку и напичкали лекарствами, а Гэвин ушел.

Был ли он в порядке? Не арестовали ли его? Или он уже вернулся туда, домой, и пытался смириться с тем, что его дом сделал с Дэлайлой и с ним самим? Эта

тревога занимала ее мысли, и хотя снаружи было холодно, Дэлайла опустила

стекло, нуждаясь в глотке свежего воздуха.

– Дэлайла Блу, – прикрикнула ее мама, прерывая свой рассказ. – Закрой

окно немедленно, не то заработаешь себе пневмонию!

Она подняла его, но зажмурилась, пытаясь дышать, думать… Пытаясь

осознать все это.

***

Когда они добрались домой, не было ничего по-семейному уютного:

никаких посиделок в гостиной, вопросов о случившемся или о ее самочувствии.

Ее родители собирались вернуться к вечерним делам, но она их остановила, спокойно и решительно проговорив:

– Гэвин этого не делал.

В ответ только звенела тишина.

– Я знаю, что вы так думаете, – с нажимом продолжила она. – Знаю, что и

доктор МакНейлл так думает. Знаю, вы что-то говорили Гэвину в комнате

ожидания. Я слышала, как вы на него кричали. Но вы ведь его видели. У него

огромные руки. Схвати он меня, было бы что-нибудь похуже, чем этот ожог.

– Нам сказали, что твоя рука была… разодрана, – прошипел ее отец,

недовольный ее раной. – Участков кожи просто нет.

После его слов рука под повязкой и не смотря на действие обезболивающих

заболела.

– Что не означает, будто это сделал он.

– Если бы ты только рассказала кому-нибудь правду о случившемся…

– Ты бы мне не поверил, пап.

Отец направил на нее долгий и возмущенный взгляд, после чего вернулся в

родительскую спальню, где смотрел новости.

– Постарайся не спать на левом боку, милая, – прощебетала ее мама, когда

она направилась наверх, чтобы почитать. – И не забудь вымыть руки и лицо

перед сном. Кто знает, что ты трогала весь день.

***

Сразу после одиннадцати в доме Блу воцарилась тишина. И эта тишина

была той, какую Дэлайла признала нормальной для неподвижного дома. Было

слышно постукивание труб и гудение вентиляторов, но никаких призрачных

сердцебиений, никакого движения, нападения или слежки. Она успокаивала

себя объяснением, что эти духи в доме – призраки или полтергейст, кто бы ни

был внутри него, – могут переселяться из предмета в предмет, из одного места в

другое, даже под землю или в провода, но все же сама жизнь не могла

передаваться, как инфекция. Ее нельзя было так распространить.

«Как тогда это работает?» – лениво размышляла Дэлайла. А потом мысли

стали истеричнее, ведь эффект обезболивающего пусть медленно, но ослабевал, и рука начала болеть, вспыхивая огнем с каждым ударом сердца.