o f7d12d3eb98ba64b - air

Она говорила медленнее, чем нужно, словно ему требовалось втолковать

вопрос. Ее улыбка была полна боли и снисхождения, и когда он не стал

вдаваться в подробности или не рассказал ей то, что ей хотелось услышать, она

заправила прядь тусклых рыжих волос за ухо и сделала запись.

– Вам стоит сесть там, – сказала она, указывая пожеванным концом

карандаша на зону ожидания. – Нам понадобится снова с вами поговорить, так

что, пожалуйста, не уходите, – она посмотрела на него взглядом, говорившим:

«Я слежу за тобой, оставайся там, где сказано», а потом взяла свои записи и

отошла.

И в это время в двери вошел Давал, весь потный и в футбольной форме.

Гэвин не помнил, когда в прошлый раз был настолько рад видеть кого-то кроме

Дэлайлы.

– Как она? – в панике спросил Давал.

– Они сейчас приводят ее в порядок, – ответил ему Гэвин.

– Приводят в порядок? Она сказала, что ничего серьезного!

Гэвин вскинул руки, чтобы успокоить Давала, и прошептал:

– Так и было, и она в порядке. Честно.

– С ней все нормально, ты уверен?

– Уверен, – Гэвин вывел его из главной комнаты ожидания в коридор, и, удовлетворившись информацией, что Дэлайла не при смерти, Давал пошел за

ним.

– Расскажешь, мне, что, черт возьми, происходит?

Гэвин не знал, с чего начать.

– Знаешь, мой дом не… – он не мог подобрать правильное слово. Не в себе?

Не безопасен? Одушевленный? – Ненормальный, – вот, этого было достаточно.

Давал прищурился.

– Ты что, хочешь сказать, это сделал твой дом?

– Так сказала Дэлайла, – возразил Гэвин.

Давал посмотрел на него еще мрачнее.

– Но ты ей не веришь.

– Верю, но…

– Но что? Что на самом деле с ней произошло?

Гэвин рассказал ему все, что знал: как Дэлайла опасалась дома, как он

пригласил ее на ужин, думая, что им нужно позволить Дому принять их. Затем

он объяснил, что Дэлайла рассказала о тараканах и статуэтке мамы в ванной,

как она потерялась в комнатах и была атакована душем. Он отметил, что сам не

видел ничего из этого. И добавил, что складывалось впечатление, будто кто-то

оставил на ее руке клеймо в виде отпечатка руки.

Давал несколько мгновений смотрел на Гэвина, а потом отвел его к

автомату.

– Я не ел после тренировки. Сразу побежал сюда. Так напугался, что

кажется, сейчас отключусь. Ты не против, если я… – он дрожащей рукой указал

на ряды батончиков в разноцветных упаковках.

Гэвин покачал головой.

– Как думаешь, Дэлайла ведь не… – спросил он и тут же пожалел об этом.

Давал вытащил деньги из кармана и тут же застыл.

– Ты серьезно?

Гэвин поморщился и потер рукой лицо.

– Нет. Нет. Я знаю, что Дэлайла не навредила бы себе. Просто та ванная –

единственное место, где я чувствую, что я один. Если же это не так, то мне

сложно с этим смириться…

– Где была твоя мама во время всего этого?

Гэвин замолчал, быстро заморгав. Давал явно начал верить в рассказы о

Доме и думал, что мама Гэвина была где-то там.

Все в городе думали, что она была там.

Он тут же спросил:

– Ты ее когда-нибудь видел? Мою маму?

Гэвин наблюдал, как Давал вытащил из кармана две мятые купюры и

попытался расправить их об угол автомата.

– Вообще-то нет, – начал Давал. – Никто ее не видел, – он посмотрел на

растерянного Гэвина и медленно и терпеливо добавил: – Потому что она

никогда не выходит.

– Верно. Ага, – сказал он, чувствуя, как вдруг закружилась голова. Гэвин

начинал понимать, что людям было намного проще поверить, что его мама

боялась незнакомцев и жила затворницей, чем в то, что она бросила маленького

ребенка, или что с ней случилось что-то ужасное рядом со спокойной жизнью

соседей.

Гэвин знал, что это безумие. Ему стоило бояться, что все оставили его

одного, но это почти… обрадовало его. Словно он все-таки не был брошен всем

городом.

Оставался вопрос: где была его мама? У него была фотография с ней, но

никаких воспоминаний. Желудок сжался, и он закрыл глаза, пытаясь глубоко

вдыхать, чтобы подавить волну тошноты.

– Но моя мама знала ее, – сказал Давал. – Она дружила с Хилари, когда мы

только переехали сюда, а я был маленьким.

Хилари. Его маму звали Хилари.

Гэвин отступил на шаг и обрадовался, что стена поддержала его.

Давал начал скармливать купюры автомату, но был все еще растерян.

– Вообще-то знаю, что мама отвечала на пару вопросов про освящение

дома. И она бывала у тебя дома.

Гэвин переключил внимание на него, округлив глаза.

– Что, прости?

– Освящение, – сказал Давал, оглянувшись через плечо на Гэвина. – Я в

курсе только потому, что об этом всегда упоминает бабушка, но в Васту-шастра

говорится, что все места – пристанища душ или духов – называй, как хочешь, –

и ты должен молиться и очищать пространство, перед тем как там жить или

передвигать предметы. Знаю, вы уже жили там до освящения. Если спросишь

маму, она скажет, что это зловещее джуджу.

Давал набрал номер и наклонился достать злаковый батончик. Взяв его, он

ткнул им Гэвину грудь.

– Понятия не имею, что тут происходит. Я чувствую, словно это… – он

отвел взгляд, дыхание стало прерывистым и неровным. – Честно? Мне кажется, словно этого не может быть. Но… я верю Дэлайле. Я видел ее той ночью, когда

ей казалось, что ее повсюду преследуют. И видел, как она проснулась и решила, что ее свитер одержим.

– Ее… что?

Словно не слыша его, Давал продолжал:

– То есть я толком тебя не знаю, но мы учились вместе с детского сада, и

пусть ты казался странным, но все же не безумным. А вдруг случилось вот что: может, твоя мама совершила какое-то сумасшедшее неполное благословение в

этом очень старом доме, и все нарушила. Может, твоя мама и оживила дом.

Давал не выглядел уверенным, но кровь Гэвина застыла в венах, словно

лед. Он надеялся, что ему показалось, как пол зашевелился под ногами. Ему

захотелось выглянуть наружу и увидеть, повернули ли деревья листья к окнам, замер ли ветер, сделав все вокруг тише, чтобы Дом расслышал слова Давала.

Все вставало на свои места, и Гэвин был уверен, что он никогда еще в

жизни так не боялся. Воспоминание, которое он терпеть не мог ворошить, вдруг

заполнило его, – память о том дне, когда он впервые нашел машину в гараже.

Тогда он все еще слышал птиц, ощущал запах пыли и старого бензина, когда стал достаточно высоким и сильным, чтобы открыть дверь гаража. Он все

еще мог видеть машину, чувствовать пальцами глянцевую краску, мягкость

кожи.

И если бы закрыл глаза, то мог вспомнить ощущение восторга и

колотящееся сердце, когда открыл дверь и сел внутрь. В тот день он думал, что

поедет, и потянулся руками к рулю. Гэвин отрегулировал сидение и, конечно же, радио. Потом вытер слой пыли с панели и посмотрел наверх, наклоняя

зеркальце заднего вида достаточно низко, чтобы видеть через мрачное окно

сзади.

Но в тот миг сердце застыло в груди, а пульс сдавил горло. На пару

мгновений птицы словно перестали чирикать, а листья прекратили шелестеть.

Было так тихо, что он слышал бешеный стук собственного сердца, и ему

пришлось зажмуриться и потрясти головой, чтобы убрать наваждение, после

чего он посмотрел снова. Потому что на заднем сидении заметил детское

автомобильное кресло – его кресло, он был в этом уверен. Оно было пыльным и

забытым, и рядом сидел, прислонившись, старый игрушечный кролик, словно

ждал кого-то, кто придет и заберет его.

Потому что его мама пропала.

Гэвин годами не думал о том сидении кресле, о том, что это значило, и, подняв голову, он скользнул взглядом по встревоженному лицу Давала и окинул

всю комнату ожидания. Гэвин понял, что сейчас у него не будет возможности

подумать об этом.

Уже приехали родители Дэлайлы.

Глава двадцать вторая

Она

Доктор МакНейлл изучил ее карту, перелистнув первую страницу с

информацией о ее страховке, чтобы добраться до следующего листа. Тот был

весь исписан: три одинаковых записи о случившемся с Дэлайлой. Каждая

запись, конечно же, была сделана разным почерком, ведь это писали разные

медсестры. Одна из них – с именем Лиза на бейджике – осталась здесь, прислонившись к стене.

Дэлайле не нужно было спрашивать, она и так знала, что медсестра Лиза

осталась в кабинете, чтобы Дэлайле не пришлось оставаться наедине с

мужчиной.

– Здесь говорится, что вы запутались в занавеске душевой кабинки, – когда

доктор взглянул ей в глаза, она ощутила его беспокойство. Она знала, что он

думает о том же, о чем и медсестры: «Тебя ударил твой парень».

Она глубоко вдохнула и повторила ему то же, что уже рассказывала трижды