Том 17. Джимми Питт и другие - Пэлем Вудхауз

— Ну так вот, тот, другой фраер, который валяется на полу в наручниках…

— Словом, Гейлер, — вставил Джимми. — Неотразимый храбрец Гейлер!

— А то. Он, значится, сперва очень был занят, никак продышаться не мог. Пыхтел-пыхтел, а потом и говорит: «Ах ты, — говорит, — балда, ты чего творишь? Ну и наделал ты дел, нечего сказать». Ну, то есть, он это другими словами говорил, но по смыслу вроде того. «Я, — говорит, — сыщик. Сними с меня эти штуки!» Это он про наручники. Думаете, тот, другой фраер, который вроде слуги, шибко тут обрадовался? Не, ничего похожего. Ха-ха, говорит. В жизни, говорит, не слыхал такой дури. «Расскажи это своей бабушке! Я тебя знаю. Втерся в дом под видом гостя, а на самом деле нацелился на брульянты». На такие жестокие слова другой фраер, Гейлер, прямо жуть как разгорячился. «Сыщик я! — орет. — И в доме я по особому приглашению мистера МакИкерна, американского джентльмена». А тот ему опять пилюлю. «Расскажи это королю голландскому! Тоже мне, сыщик. Наглости у тебя, — говорит, — на десятерых». Гейлер ему: «Отведите меня к мистеру МакИкерну. Он за меня…» Поручкается, что ли?

— Поручится? — предположил Джимми. — Это значит — к сердцу прижмет и много хорошего скажет.

— Во-во, точно. Поручится. А я сперва не понял, к чему это он. «Поручится за меня», — говорит. Он-то думал, что выкрутился, а ничего подобного, потому что фраер в виде слуги ему говорит: «Еще чего! Стану я гоняться с тобой по всему дому, мистера МакИкерна искать. Посиди-ка ты в погребе пока, мил-сердешный друг, а там посмотрим, что ты запоешь, когда я доложусь сэр-Таммасу». «Лады! — говорит ему Гейлер. — Зовите сэр-Таммаса, я ему все объясню». А тот ему: «Ну нет! У сэр-Таммаса дел нынче много, обхаживать разных шишек, что приедут тиянтер смотреть. Не буду я его дергать да беспокоить, пока он не освободится. Так что давай, лезь в погреб!» Ну, они и ушли. А я — за дело, брульянты пригреб и бегом сюда. Джимми утер глаза.

— Слыхал ли ты, Штырь, что бывает на свете такая штука — высшее правосудие? — спросил он. — Вот это как раз оно самое и есть. Но в этот час веселья и общего умиления мы не должны забывать…

Штырь его перебил. Радуясь успеху своего рассказа, он поспешил указать мораль всей истории:

— Вот видите, начальник, получилось-то все к лучшему. Как заметят они, что брульянты тю-тю, — подумают, что их Гейлер свистнул. А про нас не подумают.

Джимми серьезно посмотрел на оратора.

— Конечно, — сказал он. — Да ты мыслитель, Штырь! По твоим же собственным словам, Гейлер едва успел открыть дверь снаружи, когда слуга на него набросился. Естественно, все подумают, что он взял бриллианты. Особенно когда их при нем не найдут. Человек, который способен вскрыть запертый сейф через запертую дверь, уж наверное сумеет припрятать добычу, катаясь по полу в драке. То, что драгоценностей при нем не окажется, окончательно изобличит его. А уж когда выяснится, что он на самом деле сыщик, все окончательно поверят, что он и есть грабитель. Знаешь, Штырь, тебя бы надо поместить в какое-нибудь тихое лечебное заведение.

Трущобный юноша затуманился.

— Про это я не подумал, начальник, — признался он.

— Ну еще бы! Нельзя же думать обо всем сразу. А теперь, будь добр, передай мне бриллианты, я их положу на место.

— Обратно положить, начальник?

— А что ты предлагаешь? Я бы тебя заставил это сделать, только, боюсь, для тебя это будет немного непривычно.

Штырь покорно отдал бриллианты. Начальник есть начальник. Он сказал — значит, так тому и быть. Но вид у Штыря был трагический и красноречиво говорил о загубленных надеждах.

Джимми взял ожерелье с легким замиранием сердца. Он был знатоком драгоценностей, и хорошие камни производили на него то же действие, что хорошая картина — на тонкого ценителя изящных искусств. Он пропустил ожерелье между пальцами, потом поднес к глазам и присмотрелся поближе.

Штырь наблюдал за ним с вновь проснувшейся робкой надеждой. Похоже, начальник колеблется. Может, взяв бриллианты в руки, он уже не найдет в себе сил с ними расстаться? Для Штыря бриллиантовое колье искусной работы представляло собой всего лишь эквивалент энного количества «долларей», но он знал, что некоторые люди, во всем остальном вполне нормальные, без ума от бриллиантов ради самих бриллиантов.

— Бусики-то — прямо конфетка, начальник, — пробормотал он, искушая.

— Н-да, в своем роде, — отозвался Джимми. — Пожалуй, мне не приходилось встречать такой тонкой работы. Сэр Томас будет очень рад получить их обратно.

— Так вы их все-таки положите обратно, начальник?

— Положу, — ответил Джимми. — Сделаю это перед началом спектакля. Самое удобное время. Одно хорошо — хоть ненадолго отдохнем от сыщиков.

Глава XXIII СЕМЕЙНЫЕ НЕУРЯДИЦЫ

Гильдебранд Спенсер Пуант де Бург Джон Хэннесайд Кумби-Кромби, двенадцатый граф Дривер, чувствовал себя как жаба, попавшая под борону. Он еще раз перечитал записку, но лучше она от этого не стала. Молли коротко и ясно сообщала о том, что разрывает помолвку. Она «считает, что так будет лучше». Она «боится, что это не принесет им обоим счастья». И ведь права, тоскливо подумал его лордство. Точка в точку его собственное мнение. В другое время он бы ничего лучшего и не хотел. Но почему непременно нужно было выбрать именно ту минуту, когда он намеревался под флагом помолвки убедить дядюшку расстаться с двадцатью фунтами? Вот ведь что обидно! Ему как-то не приходило в голову, что Молли ничего не знает о его беде. Он смутно ощущал, что она должна была догадаться об этом инстинктивно. Как уже говорилось выше, природа наделила Гильдебранда Спенсера Пуант де Бурга дешевым заменителем разума. То, что у него сходило за мозг, точно так же относилось к подлинному серому веществу, как растворимый кофе, идентичный натуральному, — к настоящему мокко. А потому в минуты волнения и сильного умственного напряжения его мыслительные процессы, как и у Штыря, развивались по своим собственным, ни на что не похожим законам.

Он перечитал записку в третий раз, и на лбу у него выступили мелкие капельки пота. Это ужасно! На картине, что развернулась перед его мысленным взором, не отразилась радость Кэти, потрясной девушки из «Савоя» без гроша в кармане, когда он предстанет перед ней свободным человеком. До этого было еще слишком далеко. Между ними, заполняя собою горизонт, воздвиглась устрашающая фигура сэра Томаса. Между прочим, удивляться тут нечему. Наверняка Персей при виде чудовища ненадолго позабыл про Андромеду, и средневековый рыцарь, бросаясь в состязание одиночников на турнире за улыбку прекрасной дамы, едва ли мог всецело предаться мыслям об этой улыбке, когда навстречу ему устремлялся закованный в листовое железо противник с копьем наперевес.

Вот так же и Спенни Дривер — когда все закончится, ему будут сиять милые глаза, но покамест для него был значительно важнее свирепый блеск выпученных глаз дядюшки. Случись разрыв хоть чуточку позже, ну хотя бы на один день! Современные девушки слишком импульсивны, и это его сгубило. Как он теперь сможет расплатиться с Харгейтом? А расплатиться нужно. Что-что, а это не подлежит сомнению. Иначе попросту невозможно. Лорд Дривер был не из тех людей, кто теряет покой и сон из-за долгов. Еще в колледже он завоевал сердца всех окрестных торговцев масштабами своих долговых обязательств. Нет, сам долг его не беспокоил. Беспокоили последствия. Он интуитивно чувствовал, что Харгейт по природе мстителен. Он поставил Харгейта на место, и тот выставил счет в двадцать фунтов. Если не заплатить, могут случиться разные вещи. Они с Харгейтом — члены одного клуба, а член клуба, который проигрывает в карты другому члену клуба и потом не платит, не встречает одобрения у распорядителей.

Деньги необходимо достать. Это неизбежный вывод. Но как?

В финансовом отношении его лордство напоминал пришедшую в упадок страну со славным прошлым. Было время (первые два года в колледже), когда лорд Дривер получал приличное содержание и купался в роскоши. В то золотое время сэр Томас Блант, что называется, только-только заступил в должность и сорил деньгами направо и налево, полагая, что коли уж прорвался в лучшие круги, то и вести себя следует соответственно. Целых два года после женитьбы на леди Джулии он придерживался этого прекрасного правила, давя в себе природное скупердяйство. Потраченные деньги засчитывались как капиталовложение. К концу второго года он уже прочно встал на ноги и начал изыскивать возможности сокращения расходов. Самой очевидной статьей расхода, обреченной на усекновение, стало содержание его лордства. Повод долго искать не пришлось. Существует на свете игра под названием покер, и если человек садится в нее играть, не умея при этом контролировать выражение своего лица, то даже самого щедрого содержания надолго ему не хватит. Лицо его лордства за игрой в покер напоминало поверхность тихого пруда, на которой даже легкий ветерок вызывает заметную рябь. Когда на руках у него оказывались плохие карты, лицо его выражало горестное отчаяние, заранее обещая противникам выгодный блеф. Если же ему приходила хорошая карта, в глазах лорда Дривера плескалась искренняя радость — весьма эффективный сигнал опасности для благодарных партнеров. Две недели увлечения покером закончились письмом дядюшке с немного печальной, но уверенной просьбой пополнить денежные фонды; и тут дядюшка возликовал и сказал: «Стоп». Выразив непримиримое осуждение такого порока, как азартные игры, сэр Томас изложил новые условия своих финансовых взаимоотношений с племянником, чрезвычайно тщательно продуманные, дабы морально нестойкий юноша ни в коем случае не мог больше поддаться соблазнам покера. Денежное содержание отменялось вообще, а вместо этого между родственниками было заключено соглашение. По этому соглашению его лордство мог получить деньги, когда только пожелает, но для этого требовалось денег попросить и указать, для какой цели они нужны. Если цель эта разумна, деньги будут выданы, если же она безрассудна — не будут. С точки зрения его лордства, у такой схемы был один серьезный недостаток: двое разных людей могут очень по-разному себе представлять, какая цель разумна, а какая безрассудна.