Том 17. Джимми Питт и другие - Пэлем Вудхауз

— А то! Начальник, я ж…

Джимми серьезно и внимательно посмотрел на Штыря.

— Штырь, — сказал он, — у тебя что-то такое на душе. Ты о чем-то хочешь мне рассказать. О чем же? Говори!

Радостное волнение Штыря выплеснулось наружу потоком слов:

— Хы, начальник! Здесь нынче такое творилось, аж башка трещит! Верьте слову! Слышьте, захожу я сегодня в гардеробную к сэру Томасу…

— Что?!

— Верьте слову. Вот перед самой грозой, как потемнело. Захожу я, значит…

— В гардеробную сэра Томаса! — перебил Джимми. — За каким…

Штырь слегка смутился. Улыбнулся широкой извиняющейся улыбкой и переступил с ноги на ногу.

— Я их загреб, начальник! — осклабился он.

— Загреб? Что загреб?

— Вот это.

Штырь сунул руку в карман и вытащил сверкающую гроздь — бриллиантовое ожерелье леди Джулии Блант.

Глава XXII КОЛЛЕГИ ПО РЕМЕСЛУ РАСХОДЯТСЯ ВО МНЕНИЯХ

— Сто тыщ долларей, — нежно прошептал Штырь, любуясь на драгоценные камни. — Я себе говорю — начальнику недосуг самому с ними возиться. Занят он очень, обхаживает разных важных шишек. Стало быть, надо мне за это дело взяться. А начальник-то как обрадуется, лишь бы только все было шито-крыто. Ну вот, пошел я, значит…

Дар речи вернулся к Джимми с такой силой, что его преданный ученик изумился. Весь ужас этой кошмарной ситуации подействовал на Джимми примерно так же, как прямой удар в область жилетки, но теперь, как мог бы выразиться Штырь, он малость отдышался. Пока он отводил душу, самодовольная ухмылка мало-помалу сползала с лица трущобного юноши. Даже в районе Бауэри, где у него было много весьма откровенных друзей, Штырю не приходилось выслушивать настолько язвительной оценки собственной ущербности, как в умственном, так и в нравственном отношении.

— Начальник! — запротестовал он.

— Это еще я изложил в общих чертах, — сказал Джимми, запыхавшись. — Я не в силах достойно охарактеризовать твои качества вот так, экспромтом — они слишком велики и необъятны.

— Начальник, да какая муха вас укусила? Вы что, не рады?

— Рад! — Джимми взмахнул руками. — Рад! Безумец! Да понимаешь ли ты, что ты наделал?

— Я их загреб, — повторил Штырь. Его интеллект с трудом воспринимал новые идеи. Ему все казалось, что Джимми упустил из виду главное.

— Когда на днях ты хотел взять те, другие камни, говорил я тебе — нельзя!

Штырь просветлел лицом. Как он и подозревал, начальник упустил из виду главное.

— Ага, начальник, говорили, а то как же! Но те же были мелкие камешки, дрянь одна. Ясное дело, зачем вам связываться с такой мелочевкой! А тут другое дело. Брульянты — прям конфетки. Сто тыщ долларей тянут.

— Штырь, — промолвил Джимми, мучительно заставляя себя сдерживаться.

— Ага?

— Послушай меня минутку.

— А то.

— Я знаю, вбить тебе что-нибудь в голову — практически безнадежная задача. Тут нужно специальное оборудование — сверло, отбойный молоток, взрывчатка и так далее. Но если по складам, может, что-нибудь и получится. Понимаешь ли ты, Штырь, красавец ты мой синеглазый, что в этом родовом гнезде чуть ли не через одного натыканы переодетые сыщики, и каждый, скорее всего, получил указания следить за тобою, словно ястреб? Или ты воображаешь, что твое незапятнанное прошлое послужит тебе защитой? Вероятно, ты думаешь, что все эти сыщики скажут про себя: «Ну-ка, кого же мы можем заподозрить? Уж конечно, не Штыря Маллинза, ему ведь и на ум не придет учинить такое! Нет, эта вещь никак не может быть у нашего миляги Штыря».

— Не, начальник, — радостно перебил его Штырь, — так и нету ее у меня! Ну точно, нету. Она же у вас, начальник!

Джимми посмотрел на Штыря с восхищением. В конце концов, если к нему привыкнуть, эта бредовая лихость мышления прямо-таки освежает и бодрит. Беда в том, что она абсолютно не пригодна для реальной повседневной жизни. В иной обстановке — скажем, на дружеской вечеринке в Блумингдейле, — трущобный недоросль вполне может быть душой компании. К примеру, приятные замечания вроде его последней реплики могут чудесно скрасить унылую монотонность психиатрической лечебницы.

— Дружочек, — сказал он с несокрушимой нежностью в голосе. — Послушай меня еще разок. Поразмысли! Раскинь мозгами! Неужели до твоего сознания так-таки не доходит, что в этом доме некоторые нехорошие люди усматривают между нами определенную связь? Не воображает ли, например, мистер МакИкерн, будто мы с тобой работаем в паре, как два родные брата? По-твоему, мистер МакИкерн не обронил словечко на эту тему, когда мило беседовал со своей дрессированной ищейкой, покуривая сигару? Думается мне, что обронил. И как ты, Штырь, намереваешься обмануть этого джентльмена-сыщика, который, позволь тебе напомнить, с самого своего появления в этом доме не отходит от меня дальше, чем на два ярда?

У Штыря вырвался неудержимый смешок.

— Ага, начальник, с этим-то все в порядочке.

— В порядке, говоришь? Ну-ну! С чего ты это взял?

— Слышь, начальник, легавый-то того… вышел из игры! — Развеселившийся Штырь улыбался от уха до уха. — Вот смеху-то, начальник! Хы! Чисто цирк! Слушьте. Они взяли да заарестовали друг дружку.

Джимми хмуро подумал, что был не совсем прав. Даже и в Блумингдейле такие шуточки не встретят теплого приема. Одиночество — удел гения. Штырь обречен идти по жизни, так и не встретив родственную душу, способную понять и разделить его мыслительные процессы.

— Ну точно, — посмеивался Штырь. — То есть, совсем даже наоборот.

— Да-да, конечно, — успокаивающе произнес Джимми. — Я понимаю.

— Тут такое дело, начальник. Один сыщик заарестовал другого. Они сцепились, один думает, что брульянты стырил тот, а тот — что этот, а они ж не знают, что оба сыщики, ну один одолел другого и… — на глазах у Штыря заблестели слезы чистейшей радости, — и запер его в угольном погребе!

— Что это ты мне рассказываешь? Штырь безудержно захихикал.

— Слышь, начальник, какое дело-то. Хы! Помереть, не встать! Как гроза началась, все потемнело, я в гардеробной шарю — где шкатулка, только ее заприметил, а тут — хы! Слышу, в коридоре шаги, тихенькие такие, и прямо к двери. Во я попал! Думаю себе, это какой-нить из сыщиков про меня допер, сцапать хочет. Я шасть — и спрятался за занавеску. Там занавесочка такая есть, сбоку. За ней костюмы разные висят, всякие шикарные шмотки. Я туда и стою, жду, что будет. Думаю, он войдет, а я попробую выскочить, пока он меня не разглядел. Темно же. Дам ему в зубы, он отключится, я и удеру.

— Да? — сказал Джимми.

— Ну, типчик этот дверь открыл, я уже хотел к нему рвануть, и тут из комнаты, что напротив, выскакивает другой типчик, и того, первого — в захват! Не, ну скажите, никакого цирка не надо! Верьте слову, лучше, чем на Кони-Айленде!

— Продолжай. Что было дальше?

— Они давай один другого мутузить. Меня-то они не видят, и я их не вижу, только слышу, как они по комнате шарахаются да молотят друг друга почем зря. Ну, потом один другого свалил, тот отрубился, хоть до десяти считай, а потом слышу — щелкнуло. Ну, это я сразу понял, что такое было. Один фраер другому наручники нацепил.

— Назовем их «А» и «Б», — предложил Джимми.

— Потом слышу — этот, ну, первый мужик, свет зажег, потому что темно же было, из-за грозы, и говорит: «Ага, попался! Я за тобой давно наблюдаю». Я голос-то узнал. Это был тот самый, который прикидывается, будто служит у сэр-Таммаса. А второй…

Джимми зашелся от хохота.

— Молчи, Штырь! Это выше сил человеческих! Неужели ты хочешь мне сказать, что наш высокоинтеллектуальный и трудолюбивый друг Гейлер, закованный в наручники, сидит сейчас в угольном погребе?

Штырь улыбался до ушей.

— А то! — сказал он.

— Это Божья кара! — объявил Джимми в восторге. — Господь его покарал. Человек не имеет права быть таким законченным ослом, как этот Гейлер. Это просто неприлично.

Временами преданный сотрудник МакИкерна вызывал у Джимми необъяснимую злобу. Гордость его была задета. Доходило до того, что Джимми жалел — почему он на самом деле не тот отчаянный разбойник, каким МакИкерн его считает. Никогда в своей жизни он не отказывался от вызова, а эта слежка была явным вызовом. За спиной неумелого шпиона Джимми всякий раз мерещилась самодовольная фигура МакИкерна. Будь в служащем агентства Додсона хоть какая-нибудь тонкость, Джимми смог бы его простить, но тонкости не было. В итоге многолетнего опыта у Штыря развилось своего рода шестое чувство в отношении представителей закона. Его не обманула бы и самая хитрая маскировка. Но Гейлера даже сам Джимми сумел бы разгадать.

— Продолжай, — сказал он Штырю. Штырь продолжил:

— Ну так вот, тот, другой фраер, который валяется на полу в наручниках…

— Словом, Гейлер, — вставил Джимми. — Неотразимый храбрец Гейлер!