ПАДЕНИЕ АНГЕЛА - Юкио МИСИМА

К западу от моста оказался прудик, заросший лотосами.

Листья лотоса, разросшиеся так, что поверхность воды была совсем не видна, колыхались под вечерним ветерком, будто медузы. Зеленые, словно запыленные мелом листья напоминали вывернутую кожу. Мягко пропуская свет, они бросали тень на соседние листья или тщательно срисовывали красные листья росших у пруда кленов. И вся эта дрожащая листва наперебой, горячо молилась сияющему вечернему небу. Казалось, так и слышишь хор их едва различимых голосов.

Пока я внимательно вглядывался в трепетание листьев, я заметил, что движение их чрезвычайно сложно. Даже если ветер дул с одной стороны, они не клонились все в противоположную. Какие-то листья раскачивались, какие-то упрямо оставались спокойными. Некоторые поворачивались обратной стороной, другие — не поворачиваясь, шевелились лениво, с трудом, словно покачивали головами. Ветерок то пробегал по листве, то подбирался к корням, и это делало движение листьев еще более беспорядочным. Ветер становился холоднее, мы начали мерзнуть.

У многих листьев серединка и прожилки были гладкими, а края рваными, словно их грызла ржавчина. Болезнь листа, похоже, начиналась с пятнышек ржавого цвета, листья заражались и разносили болезнь дальше. Последний дождь шел позавчера, поэтому в центре листа остались коричневатые кружочки — следы высохшей воды. Или там прилип старый листик клена?

Было еще светло, но темнота надвигалась. Мы изредка обменивались несколькими словами, наши лица почти соприкасались, но казалось, что мы обращаемся друг к другу из бесконечного далека.

— Что это там? — спросила Момоко, указывая на какие-то обрывки темно-зеленых нитей, скопившиеся у подножия горки. Это был отливавший глянцем кустарник ликориса, казалось, там собрали в кучу локоны крашеных рыжих волос.

— Мы уже закрываем. Пожалуйте к выходу, — проходя мимо, напомнил нам пожилой охранник.

хх месяц хх день

Впечатления того дня, что мы провели в парке, заставили меня кое на что решиться.

Проблема, в общем-то, была пустяковой. Раз уж я собирался нанести Момоко не телесную, а душевную рану, я начал испытывать потребность срочно познать женщину из чужого для меня мира.

Искать для себя запретов, подобных тем, каким следовала Момоко, было обременительным, да и противоречило логике. Более того, физический интерес к Момоко был источником более глубокого, интеллектуального, и в этом случае мое достоинство теряло основу. Я должен был нанести ей рану сверкающим королевским скипетром «свободной любви».

Познать женщину вроде бы нетрудно. После школы я отправился танцевать го-го. Не имело значение, умел ли я танцевать — меня немного научил товарищ, нужно было только пойти потанцевать. Один мой одноклассник каждый день после уроков шел на час в танцевальный клуб, потом возвращался домой, ужинал и полностью выполнял всю дневную программу занятий, связанную с подготовкой к экзаменам. Он взял меня с собой, через час он ушел, а я остался и, потягивая кока-колу, выжидал.

Со мной заговорила по-деревенски ярко накрашенная девушка, я с ней потанцевал. Но это было не то, что мне нужно.

Одноклассник объяснил мне, что в такие места обязательно приходят женщины — «пожирательницы девственности». Не обязательно было представлять себе женщину много старше себя. Ведь есть и молодые, но питающие интерес к «обучению». Среди такого рода женщин неожиданно много красавиц, мое самолюбие протестовало против того, чтобы меня обучали премудростям секса, я сам стану учителем в любви, я предпочитаю произвести на юное сердце незабываемое впечатление. Понятно, что они проявляют интерес к целомудрию мальчиков ради удовольствия совратить их, причем сами не считают свое поведение грехом, а потому радуются, что повесили этот грех на мужчину, а значит, воспитывались так, что в других случаях постоянно испытывают чувство вины. Среди подобных женщин встречаются и глупые хохотушки, и довольно меланхоличные, все они разные, но производят впечатление кур, высиживающих яйцо греха. И мечтают они не о том, чтобы высидеть птенцов, а о том, чтобы разбить это яйцо о лоб молодого любовника.

В этот вечер я познакомился с одной из них — довольно привлекательной женщиной лет двадцати пяти. Она сказала: «Зови меня Нагиса», но фамилия это или имя, я не знаю.

У нее странно большие, прямо нездоровые глаза, тонкие злые губы, и, несмотря на это, лицо наполнено какой-то теплотой, такой бывает теплота зрелых мандаринов. Белая грудь, красивые ноги.

У нее привычка говорить: «Такие дела», сама выспрашивает все до мельчайших подробностей, а на мои вопросы отвечает своей излюбленной фразой, и все.

Я сказал отцу, что вернусь домой к девяти, поэтому у меня было время только на то, чтобы поужинать с ней. Женщина нарисовала мне план, как к ней добраться, записала номер телефона и сказала: «Приходи в гости, когда тебе удобно, я живу одна, так что без церемоний».

Теперь я хочу как можно точнее описать то, что произошло, когда я через несколько дней посетил ее. События, которые касаются чувств, сами по себе связаны с сильными преувеличениями, силой воображения, разочарованиями, реальность предстает тут в искаженной форме, поэтому, даже стараясь изобразить все спокойно и объективно, мы все равно удаляемся от реальности, а когда пытаемся выразить это, будучи в смятении чувств, это выглядит слишком отвлеченно.

Я считаю, что должен, не упустив ни одной, четко разделить и, не смешивая, без особых потерь пересадить в почву моего жизненного опыта три вещи: сексуальное удовольствие, которое в зависимости от условий может быть разным, дрожь любопытства перед неизвестным и ощущение дисгармонии возникшее от невозможности разделить рациональное и эмоциональное. Это работа потребовала от меня умения.

Сначала женщина излишне щадила мое чувство стыда. Нагиса несколько раз подчеркивала, что для меня это «первый раз», поэтому я сам стал колебаться — с одной стороны, мне не хотелось, чтобы мой внешний вид обманывал, с другой — не хотелось, чтобы из-за показной скромности меня сочли бы мальчиком, который хочет завоевать благосклонность такого рода женщин, в результате оказалось необходимым тонко продемонстрировать надменность. Но именно стыд заставлял прикрываться тщеславием.

Было заметно, как в женщине борются желание успокоить и желание раздразнить меня, и то и другое было на пользу, но Нагиса имела, по-видимому, богатый опыт и опасалась, что излишняя инициатива со стороны женщины может обернуться для молодого девственника неудачей. Этим своекорыстным чувством объяснялась ее нежная предупредительность и ласки, оно присутствовало даже в аромате духов, которыми она старательно надушила тело.

Я видел в ее глазах постоянно дрожавшую стрелку весов, на которых взвешивались эти два желания.

Было очевидно, что женщина стремится за счет моего нетерпения и постепенно исчезающего любопытства утолить собственное желание, поэтому я мог спокойно позволить ей смотреть на меня обнаженного. Я не испытывал особого стыда, когда она меня рассматривала, но жестом, когда я кончиками пальцев прикрыл ее веки, я заставлял ее думать, будто делаю это из стыда. Так что женщина в темноте почувствовала лишь тяжесть колеса, которое с грохотом ее переехало.

Нечего и говорить, что я просто не успел испытать наслаждения — возникшее было, оно тотчас же исчезло. Я чувствовал себя очень легко. Явственно я ощутил наслаждение только в третий раз — тогда оно охватило меня целиком.

Я узнал, что наслаждение имеет интеллектуальную природу. Оно не наступит до тех пор, пока ты сам не начнешь ясно, как женщина видит сверху свою грудь, видеть его со стороны: ты словно рассыпаешься, а сознание и чувства сливаются, ты рассчитываешь и полон изобретательности. И все-таки мое наслаждение в этом смысле было усыпано шипами…

Для моей гордости этого было мало — узнать, что образец того, что ты можешь достичь путем тренировки, сначала весьма неопределенен и таится в чрезвычайно кратком удовлетворении. Вначале это не было внезапным побуждением, а имело характер тщательно выношенной концепции. Наверное, мне предстоит взять на себя многое из того, что управляет наслаждением. Значит ли это, что постепенным или внезапным разрушением идею можно употребить для строительства дамбы, а при помощи полученной электроэнергии понемногу обогащать импульс-побуждение? Если это так, то, двигаясь по интеллектуальному пути, мы бесконечно далеки от пути, который ведет нас к животному.

— Ты, как бы это сказать, очень решителен. Своего добьешься, — сказала Нагиса, когда все закончилось. Сколько кораблей, уходивших из гавани в далекий океан, она проводила этими сказанными на прощание словами.

хх месяц хх день

Я обрушусь снежной лавиной.