Роксолана и Султан - Наталья Павлищева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Будь проклято рабство!
От слез защипало раны, но Роксолана не позволила себе вытереть их даже рукавом, прекрасно понимая, что из-за каждого угла, из каждой двери за ней следят десятки любопытных, совсем не доброжелательных глаз. Все ждут ее падения, ведь никто не пришел на помощь, когда Махидевран набросилась, никто не заступился, не защитил, кизляр-ага и тот больше боялся за баш-кадину, когда Роксолана попыталась дать отпор, чем за избитую рабыню.
Ну и пусть! Она погибнет с высоко поднятой головой всему гарему назло! Даже в кожаном мешке будет петь песни, замолчит разве что захлебнувшись. Пусть ее стегают плетьми, под плетью она будет читать стихи, глядя в глаза диким зверям, тоже, а в мешке петь!
Роксолана так и вошла в покои султана – с высоко поднятой головой. Она не мясо для торговли на базаре, она человек, и не ее вина, что татары налетели внезапно и полонили. И сто´ит она много больше, чем эта самая толстуха Махидевран, которая только и знает, что есть и спать.
Сулейман обернулся, услышав, что девушку впустили в комнату, и обомлел. Волосы спешно собраны в косу, но без гребня заплетены неровно. Но не коса ниже пояса поразила султана, а лицо. Глаз подбит, кровоподтеки, царапины, даже кровоточащие раны, кровь размазана по лбу и щекам…
– Кто тебя так?!
Он подошел, взял ее изуродованное лицо в ладони, смотрел, ужасаясь. У девушки слезы хлынули уже ручьем. Но Роксолана сдаваться не собиралась, ее разбитая губа (и когда Махидевран успела стукнуть по губам?) дрогнула:
– Я не мясо, купленное на рынке…
– Конечно, нет! Кто так сказал?
– Баш-кадина…
– Это она тебя так побила?
Роксолане вовсе не хотелось говорить кто, но Сулейман повернулся к застывшему кизляр-аге:
– А ты где был?
– Я не успел, Повелитель. Спешил сказать Хуррем, чтобы шла сюда, а когда вошел, то едва смог оттащить рассерженную баш-кадину.
Евнух уже понял, на чьей стороне султан, но все еще боялся выступать против Махидевран открыто. Всякое бывало, это не первое нападение неистовой черкешенки на наложниц или рабынь, но ей всегда сходило с рук. Сейчас кизляр-ага был озабочен тем, как бы выдержать золотую середину между гневом Повелителя и его старшей жены. Ох, и трудная у него работа!..
– Приведи.
Коротко и жестко, никакой просьбы, никакого повеления, просто приказ.
Евнуха точно джинн унес из султанских покоев.
Сам Сулейман отпустил плачущую Роксолану и отошел к окну.
Махидевран почти вбежала в комнату, все такая же разъяренная, как была. Увидев Роксолану, гортанно рассмеялась той в побитое лицо. Она любовалась нанесенными проклятой сопернице ранами. Подбит глаз? Прекрасно. И волосы вырваны, и глубокие царапины от ногтей тоже заживут не скоро… Надо было ей еще глаза выцарапать, да противный евнух помешал! Ничего, завтра же она с этим мерзким кастратом разберется.
– Это ты избила Хуррем?
– Избила? Да ее убить мало! Посмела встать между…
Она не успела договорить, Сулейман вдруг навис над женой во весь рост. Махидевран была немалого роста и толще Роксоланы раза в полтора, а то и два, но против султана и она терялась.
– Уйди прочь! И больше не появляйся мне на глаза! Жить будешь в старом летнем дворце!
Обомлели все – и Роксолана, и кизляр-ага, и, конечно, сама черкешенка.
– Что?
– Ты стала плохо слышать от бешенства? Я сказал: уйди прочь, мерзкая женщина!
– Я мать твоего сына…
Один жест султана, и выскочившие невесть откуда евнухи подхватили сопротивлявшуюся баш-кадину, поволокли из комнаты. Повинуясь следующему жесту, кизляр-ага закрыл двери в покои, оставив Сулеймана с Роксоланой наедине.
Сулейман снова подошел к Роксолане, взял ее избитое лицо в ладони, та вдруг совсем по-детски хлюпнула носом.
– Прости, это больше не повторится… Я не могу приказать убить ее, она мать наследника…
– Убить?! Нет-нет! Она защищала свое положение.
Сулейман заметно помрачнел, опустил девушку, со вздохом присел на край дивана.
– Гарем… вечная вражда, склоки, ненависть… В гареме жить тяжело, сам знаю, но что делать? Ты будешь объявлена любимой икбал, а жить с завтрашнего дня будешь в покоях Махидевран, и ее служанок получишь себе в услужение.
Роксолана упала на колени перед султаном:
– Повелитель, умоляю, не надо!
– Почему?
– Умоляю, можно я останусь в своих комнатах? Не нужно мне слуг баш-кадины. Достаточно прежних двух, прошу вас!
Он с удивлением смотрел на эту непостижимую девушку: другая бы радовалась падению соперницы и служанок заставила себе ноги лизать, а эта просит оставить в маленькой комнатке, где спит с двумя рабынями. Но в чем-то она права, жить под присмотром служанок Махидевран смертельно опасно.
Снова вздохнул:
– Хорошо, но в своей комнатке ты оставаться тоже не можешь. Я прикажу валиде выделить тебе достойные покои и добавить слуг. А еще придет лекарь, чтобы привести в порядок раны.
Он вдруг заметил волосы, приставшие к ее рукаву:
– Она тебе волосы вырвала?
– Да.
– Утоплю.
– Нет! Не надо, прошу вас! Мне не нужны враги в гареме.
– У тебя их и так много.
– Не нужно больше.
– Хорошо, иди к себе. Пусть приложат примочку к глазу. Постой.
Роксолана остановилась, стараясь пониже опустить лицо, чтобы не так был заметен подбитый глаз. Но Сулейман поднял ее лицо, внимательно вгляделся, потом осторожно прикоснулся губами к одной ране за другой, закончив глазом.
– Пусть мои поцелуи помогут твоим ранам зажить скорей. Иди.
Возникший невесть откуда кизляр-ага открыл перед ней дверь, почтительно склонившись, уступил дорогу.
– Ты все понял?
Евнух кивнул:
– Да, Повелитель.Роксолана ушла, а Сулейман сидел, уставившись в одну точку, и думал о том, как нелегко будет этой девочке в гареме. Она не Махидевран, которую привезли в подарок собственные братья и торжественно вручили султану, она рабыня, а значит, действительно не равна Махидевран.
И Сулейман был согласен с этим неравенством, но только в другом. Махидевран хватило нескольких лет, чтобы превратиться из стройной лани в толстую корову, из веселой смешливой девушки в ленивую, чванливую особу. Неужели и с Хуррем может случиться такое?! Как бы не хотелось, чтобы знание тайн гарема и умение в нем выжить заслонили собой знания поэзии и умение быть самой собой! Останется ли Хуррем живой, не превратится ли немного погодя в подобие нынешней Махидевран?
Гарем – страшное место, это султан понимал прекрасно, и защитить эту девочку он не сможет. Можно вызывать ее к себе каждый вечер и держать до утра тоже, но утром она пойдет к себе, где каждая служанка, каждая соседка по коридору, каждая наложница или рабыня может оказаться затаенным врагом. Хуррем не простят возвышения, не простят везения, у нее уже немало врагов, а будет еще больше. Даже жены султана враждуют между собой, так было всегда, и так всегда будет.
