Роксолана и Султан - Наталья Павлищева

Роксолану даже переселить не успели. Узнав, что Сулейман распорядился и в эту ночь привести к себе новенькую, Махидевран взорвалась! Она забыла о том, что больна, что голодна, сама метнулась к Хуррем.

Удивительно, как быстро распространяются все новости в гареме: те, от кого что-то зависело, едва успевали подумать, а гарем уже знал, чего следует ожидать. Роксолана всего раз побывала на ложе Повелителя, а ее уже возненавидели. За что, в чем ее вина? За удачливость, за то, что ее выбрал Сулейман, а больше всего за то, что перед ней покраснел, что готов пасть перед этой коротышкой на колени. Подумать только, маленькая, далеко не самая красивая, разве что стихи читать умеет и рассуждать, как мужчина, а вон как вдруг возвысилась!

Если бы Повелитель позвал новую икбал действительно почитать стихи, а потом выставил прочь, как сделал с Махидевран, гарем посмеялся бы над незадачливой одалиской, но простил, даже пожалел бедолагу. Но теперь все обитательницы женского царства, как одна, встали на сторону обиженных султанских жен. Ненавидели и боялись Махидевран, насмехались над Гульфем, но только до возвышения Хуррем. Теперь все одалиски были на стороне жен и против Роксоланы.

Почему, ведь это не ее выбор, она ничего не сделала, чтобы оказаться в спальне Повелителя, никого не отталкивала, никому не делала зла, ни с кем не боролась? Вот потому и завидовали особенно сильно. Если бы она кого-то отравила или оттолкнула, если бы без конца крутилась подле валиде или Хатидже, втиралась в доверие к кизляр-аге, тогда понятно, тогда возвышение было бы заслуженным, заработанным трудом и кровью, унижениями, лизанием подошв, следовательно, понятным, а так…

Ну кто же поверит, что султан может сойти с ума от маленькой тощей девчонки с курносым носиком и небольшими, пусть даже красивыми глазами? По гарему понеслось: околдовала! Это чары, не иначе!

Гарем возненавидел ни в чем неповинную Роксолану в одночасье, возненавидел от зависти, от безнадежности, от понимания, что самим такого не добиться, даже если лечь поперек пути следования Повелителя.

Но если гарем страдал от зависти, то Махидевран взъярилась от унижения. Она, женщина, подарившая Повелителю любимого сына Мустафу, сумевшая одолеть опытную и сильную Гульфем, отвергнута из-за появления какой-то тощей зеленоглазой рабыни?! Как может купленная на невольничьем рынке девчонка претендовать на место не просто в постели, а в душе и уме Повелителя, место, давно принадлежащее ей самой?! Не бывать этому! Рабыне надлежит быть среди рабов, а законной женой может стать только свободная женщина! Гульфем хотя и была наложницей, но рабыней не была! При этом Махидевран, как и остальных обитательниц гарема, вовсе не интересовало, что Роксолана не сама набивалась в постель к Повелителю, что ее выбрал Сулейман.

Услышав, что кизляр-аге велено снова привести Хуррем к Повелителю, Махидевран метнулась к девушке словно взъяренная тигрица. Ну, сейчас она покажет этой наглой рабыне ее место!

Поистине, гарем узнает о событии раньше, чем оно произойдет. Все до единой одалиски и даже рабыни исчезли, как по мановению волшебной палочки, словно их унес джинн, даже евнухи вдруг стали незаметными, слившись со стенами. Кизляр-ага, увидев разъяренную толстуху, забывшую о своих недомоганиях и голодовке и несущуюся точно ураган по коридорам гарема, почесал за ухом и сбавил шаг почти до ползущего. Евнух хорошо знал, как опасно попадать под горячую руку баш-кадины, а то, что нынче рука горяча, сомнений не вызывало.

– Ой, не поздоровится сейчас Хуррем… Сама напросилась! – сделал вывод кизляр-ага и решил, что проучить славянку немного стоило бы: неприятностей и волнений из-за нее случилось немало.

Но он все же поспешил, потому что оставлять Хуррем наедине со взбесившейся баш-кадиной тоже не стоило, у Махидевран сила в руках еще та…

Дверь в комнату Роксоланы распахнулась от удара, на пороге появилась разъяренная толстуха и с порога безо всяких объяснений набросилась на девушку. Острые ногти полоснули по лицу, потом вцепились в волосы, с силой вырывая клочьями. Прежде чем Роксолана успела опомниться, Махидевран умудрилась расцарапать ей щеки и вырвать целые пучки из кос. Будь волосы распущены, результат оказался бы плачевней.

– Ты, ничтожный кусок мяса, купленный на базаре, посмела тягаться со мной, баш-кадиной?! Я разорву тебя на части! – визжала Махидевран неожиданно тонким голосом. – Я выцарапаю твои мерзкие глаза!

Служанки забились по углам, и Гюль в том числе, ни одна не пришла Роксолане на помощь, напротив, смотрели в ожидании унижения, слез боли и отчаяния этой зеленоглазой колдуньи.

Когда баш-кадина вцепилась в нее, Роксолана, опешившая от неожиданности, даже не подумала сопротивляться, но уже в следующее мгновение, осознав, что защитить ее некому, вырвалась из цепких когтей взбесившейся султанши, а когда та с визгом и проклятиями снова набросилась на свою жертву, жертва… дала отпор. Роксолана не думала, что делает, просто ей вовсе не хотелось быть растерзанной бешеной черкешенкой, и девушка изо всей силы ударила ту ногой в живот, но толстуха уклонилась, и удар пришелся по коленке.

Визг Махидевран на мгновение захлебнулся, но потом перешел в рычание. Совершенно озверевшая баш-кадина бросилась на Роксолану уже с явным намерением не выпустить ту живьем из своих цепких рук. Но теперь девушка решила защищаться, даже если после того ее ждет смерть, терять больше нечего.

Неизвестно, чем бы все закончилось, однако кизляр-ага сообразил, что отвечать за свершившееся все же придется, а потому сделал знак бывшим до того мгновения буквально невидимыми евнухам, и те не позволили баш-кадине сделать больше ни одного движения.

– Ты?!.. Мерзкий червяк?! Кастрированный слизняк, смеешь мешать мне расправляться с рабыней?!

Зря баш-кадина наживала себе врага в гареме таким способом: кизляр-ага мог улыбаться, но никогда не забывал нанесенной обиды. Он позволил Махидевран потаскать за волосы Хуррем только потому, что не желал связываться со взбешенной черкешенкой и хотел немного проучить саму роксоланку, но это вовсе не означало, что он готов терпеть унижение от баш-кадины.

Не в роксоланке дело: то, что ее потрепали за волосы, даже хорошо, пусть помнит свое место, но дальнейшее опасно, потому что за испорченную внешность наложницы спросят, прежде всего, с него, кизляр-аги. Если потрепали не слишком сильно, можно отговориться, что не успел: пока, мол, шел выполнять приказ Повелителя привести Хуррем, та успела подраться с Махидевран.

Кизляр-ага не сомневался, кого обвинят в драке; едва ли вина ляжет на баш-кадину, та не раз била и даже уродовала неугодных наложниц, ей всегда сходило с рук. Значит, пострадает строптивая роксоланка. Что ж, если выбирать между ней и баш-кадиной, то кизляр-ага, конечно, выбирал Махидевран. Баш-кадине потом можно объяснить, что скрутили, просто чтобы драка не зашла слишком далеко, ведь султан предупреждал, что его гнев падет на любую женщину, затеявшую драку. Кизляр-ага знал, что Махидевран накричит, что она не любая, а мать наследника, но знал, как ответить.