Искры. Подпольные историки Китая и их битва за будущее - Ian Johnson
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1963 году Гао Хуа поступил в Нанкинскую школу иностранных языков, но был отвергнут из-за того, что коммунисты называли его "классовым происхождением". Даже когда он учился в обычной школе, ситуация с его отцом то и дело всплывала, заставляя учителей изолировать его от других учеников. Когда три года спустя началась Культурная революция, Гао услышал, как его отец сказал матери, что его вполне могут избить до смерти. Он бежал из Нанкина и нашел убежище в сотнях миль к северу среди своих родственников в провинции Шаньдун. Вскоре после этого Гао Хуа увидел ордера на арест отца, развешанные на стенах вокруг его дома.
Когда Гао подрос, он начал связывать несчастье своей семьи с событием, произошедшим двадцатью годами ранее: Яньаньской кампанией исправления. О ней он мимолетно читал в собрании сочинений Мао. Тогда, во время Культурной революции, были свергнуты высокопоставленные чиновники его школы и городского правительства, а их обвинители писали о преступлениях, в которых они якобы признались во время сеансов борьбы в Яньане. Подросток не все понимал, но ему казалось, что это были жестокие события. Для его юного разума этот момент казался ключевым для насилия, охватившего его жизнь. Инстинктивно он понимал, что насилие в Яньане было чем-то вроде первородного греха партии, исказившего ее и сделавшего неспособной функционировать без насилия и принуждения.
Жестокость, свидетелем которой он стал, была умопомрачительной. Один случай особенно запомнился ему. Двое его одноклассников, брат и сестра, жили с родителями в полуразрушенном сарае. Их отец был объявлен контрреволюционером, и ему было запрещено работать. Их мать была обычной рабочей женщиной. Семья жила в нищете и постоянно терпела унижения. Однажды мать раскололась и разорвала портрет Мао, проклиная его. Ее арестовали и приговорили к смерти. Всех из школы, включая Гао Хуа, двоих детей женщины и ее мужа, заставили стоять на обочине дороги и смотреть, как женщину, связанную по рукам и ногам, ведут на место казни. "Это называлось "быть образованным", - с сардонизмом писал позже Гао.
Дом стал его убежищем. Лишенный права служить в Красной гвардии, Гао проводил дни за чтением. Его мать со страху сожгла большую часть семейных книг, но ему удалось вытащить из огня несколько заветных томов, в том числе перевод Ян Цзяна французского романа XVIII века "Жиль Блас", "Краткую историю Китая" Фань Вэньланя, "Избранные стихотворения" Александра Пушкина и сборник из 300 стихотворений самой славной династии Китая - Тан. Вспоминая свою юность, он позже писал: "Эти книги согревали меня и служили светочами в конце длинного темного туннеля".
Его понимание судьбы Китая выросло в геометрической прогрессии благодаря спокойному мужеству пожилого соседа. Несколько тысяч конфискованных книг были заперты на складе неподалеку от его дома. Любезный сторож разрешил Гао и одному из его друзей взять несколько книг. Они тщательно выбирали несколько, прятали их в рюкзаки и шли домой. На следующей неделе они возвращались, чтобы взять еще. Гао прочитал сотни запрещенных книг, в том числе романы Дин Лина и эссе Ван Шивэя, которых Мао вырезал в Яньане двадцать пять лет назад.
Когда со смертью Мао закончилась Культурная революция, вступительные экзамены в колледж были восстановлены, а классовые соображения отменены. В 1978 году, в возрасте 24 лет, Гао поступил в один из лучших в стране Нанкинский университет. К тому времени он уже знал, что хочет изучать историю и сосредоточится на яньаньских чистках. Он начал собирать мемуары, бумаги, документы и другие свидетельства.
Он также посещал лекции, которые сформировали его представление о том, как быть историком. Он был вдохновлен - "взволнован", - когда прослушал лекцию о "Письме к Жэнь Аню" Сыма Цяня, в котором Великий историк двухтысячелетней давности объяснял мотивы, побудившие его завершить работу. Кастрированный или нет, он был полон решимости довести свое священное дело до конца. Из "Истории Китая" Фань Вэньланя - книги, которую он спас от костра своей матери, - он вспомнил предупреждение Фань о том, что настоящий историк должен "добровольно провести десять лет на холодной деревянной скамье, сочиняя эссе без единого пустого слова".
В итоге он просидел в два раза дольше. Ему потребовалось двадцать два года, но в 2000 году он опубликовал свою почти 900-страничную классическую книгу "Как взошло красное солнце: Происхождение и развитие Движения за исправление Яньаня, 1930-45 гг. Красное солнце - это Мао, и Гао в строгой прозе описал, как он поднялся через серию жестоких чисток - шаблон того, как будет действовать партия, когда придет к власти.
В постскриптуме Гао рассказывает о своем воспитании, мотивации и методах исследования. Ему приходилось обходиться без доступа к официальным архивам; с самого начала его проект был слишком деликатным, чтобы ему разрешили ознакомиться с правительственными документами. Ему регулярно отказывали в грантах на исследования, повышении по службе и возможности занять руководящую должность в другом университете. Каждая книга и каждая ксерокопия финансировались из его небольшой зарплаты преподавателя без права на должность. В отличие от зарубежных историков, у него не было аспирантов, которые могли бы выполнять работу, не было стипендий, которые могли бы дать ему время для отдыха от лекций, не было научной библиотеки мирового класса в его распоряжении, не было рецензируемых журналов, которые могли бы помочь ему отточить свое мышление.
Он был знаком с иностранными авторами, и ему очень помогли поездки в Гонконг, где он пользовался услугами Центра обслуживания университетов, легендарного хранилища книг и документов из Китая. Но он понимал, что большинство иностранных авторов, особенно представители старшего поколения, которые из кожи вон лезли, чтобы быть справедливыми к Мао, упускали из виду, что Мао занимал центральное место в пристрастии партии к насилию и принуждению. Многие также не заглядывали достаточно далеко в прошлое, чтобы найти истоки. Некоторые считали, что проблемы начались с Антиправой кампании или Великого скачка вперед. Лишь немногие осмеливались назвать проблемой самые ранние годы жизни Яньаня, либо потому, что не знали об этом, либо не хотели показаться слишком антикоммунистическими. Гао был автодидактом, создавая свой собственный контр-архив документов
