Пробуждение Оливии - Элизабет О’Роарк

– Примерно то же, что и в прошлый раз. Ты снова и снова повторяла: «Я не должна была сбегать». Всякий раз, когда я ловлю тебя, ты в ужасе. Ты убегаешь от кого-то. Но вдобавок ты, похоже, испытываешь за это вину. Я слышал, что твои родители якобы путешествуют последние два месяца, однако единственный контактный телефон, который указан в твоем личном деле, – это номер твоей бабушки… Что-то случилось? Ты что, сбежала из дома?

Сердце начинает колотиться где-то у меня в горле, и мне кажется, будто оно сдавливает меня изнутри, мешая полноценно дышать. Уилл каким-то образом уже узнал обо мне слишком много, словно все мои тайны, вся моя жизнь постепенно вырываются наружу, и я никак не могу это остановить.

Я разрываюсь между желанием сбежать от этого разговора – и стремлением сделать ответный выпад.

Естественно, я выбираю второй вариант.

– Я имею право на гребаные секреты, – рычу я. – Поэтому и говорю всем, что они путешествуют. В любом случае, не знаю, почему люди думают, что постоянно расспрашивать о чьих-то родителях – это нормально. И ниоткуда я, черт побери, не сбегала.

– Тогда где твои родители? – не отстает Уилл. Я сжимаю челюсть, опустив взгляд, не в силах смотреть ему в глаза.

– Они бросили меня, когда мне было шесть, – признаюсь я, – и больше я их не видела.

Я ненавижу их за это и ненавижу себя. Будь я каким-то другим ребенком – будь я такой же милой, как Эрин, – все могло бы быть по-другому.

– Есть братья или сестры?..

Из всего списка вопросов, которые я не хочу обсуждать, мой брат стоит на первом месте.

– Если ты клонишь к тому, о чем я думаю, то как психотерапевт ты ничуть не лучше той козы из медцентра.

Моя резкость не вызвала у него никакой реакции, Уилл даже не моргнул. Но и не оставил эту тему:

– Ты не ответила на вопрос.

– У меня был старший брат. Он убежал из дома, когда ему было восемь.

– Ты имеешь в виду, он убежал и больше не вернулся? Вообще? Его так и не нашли?

Мое сердце теперь бьется очень быстро, слишком быстро. Мне нужно выйти, мне нужен воздух…

– Я должна идти, – отвечаю я, вскакивая на ноги.

– Оливия, подожди. – Он тоже встает. – Прости меня.

– Не стоит, – говорю я сквозь зубы. – Они были дерьмовыми родителями, и они сделали мне одолжение тем, что свалили, так что прибереги это грустное лицо для чего-то существенного.

– Ты не думаешь, что это как-то связано с твоими кошмарами?

Эта мысль заставляет меня чувствовать себя беспомощной, а чувство беспомощности приводит меня в ярость. Я закатываю глаза и поворачиваюсь к выходу.

– Какая разница? – спрашиваю я. – Даже если это из-за них – не похоже, чтобы они собирались вернуться и все исправить.

Я почти не помню своих родителей.

Мой отец лишь темная тень на периферии воспоминаний из моего раннего детства, скорее нечто, нависающее где-то на заднем плане в виде угрозы, чем реальный человек. Однажды он брал меня с собой на рыбалку, но в основном у него был скверный характер, и я держалась от него подальше, всякий раз испытывая облегчение, когда он уезжал из города. Однажды он уехал навсегда, а вскоре после этого ушла и мама.

Я не помню, как меня оставили с соседями. На самом деле я ничего не помню. Только краткие вспышки детских воспоминаний об этом переходном периоде, когда меня отдали бабушке, ничего мне не объяснив.

Моя бабушка не хотела, чтобы я у нее жила. Пожалуй, тут я не могу ее винить. Кто захочет принять ребенка, который просыпается с криками посреди ночи, начинает отчаянно молотить руками и выбегает из дома без предупреждения?

Ее разум уже тогда стал от нее ускользать. Сперва она не смогла вспомнить, как называется мороженое. Потом она начала называть меня Алисией, хотя так звали мою мать. Если я ее исправляла, она обычно сердилась, но иногда вместо этого плакала: это звучало так горестно, что я изо всех сил старалась этого избегать, а потому в конце концов перестала ее поправлять. Разумеется, ей становилось хуже, и, разумеется, я задавалась вопросом, не была ли именно я этому причиной – все эти ночные побеги, кошмары, да еще и школьные драки. Вероятно, это не совпадение, что все близкие люди решили так или иначе уйти из моей жизни…

Я пулей вылетаю из его кабинета, чувствуя, как вся моя прежняя доброжелательность к Уиллу испарилась. Эти мысли и так постоянно крутятся у меня в голове, но сегодня он выдвинул их на первый план, чего мне до смерти не хотелось.

Взвинченная, я иду в кампус, чтобы поужинать, и пытаюсь найти, чем бы отвлечься. Лэндон – тот парень, с которым я познакомилась в первый день, – ставит свой поднос рядом с моим.

– Сегодня вечеринка. Ты в деле, моя будущая девушка?

Это не предвещает ничего хорошего.

– Да. Я в деле.

Спустя три часа в мире становится гораздо легче существовать. Когда в моем организме достаточно спиртного, все вокруг начинают казаться куда интереснее – прямо сейчас для меня все чертовски интересные. Если бы еще Лэндон и его приятель Джейсон перестали меня преследовать, я бы назвала сегодняшний вечер почти идеальным.

– Хватит с ним разговаривать, – говорит Лэндон, как только Джейсон от меня отходит. – Ты пришла сюда со мной.

– Это не свидание, Лэндон, – вздыхаю я. – Я могу говорить, с кем захочу.

– Я надеру ему задницу, если он продолжит к тебе приставать, – отвечает он, чем вызывает у меня смех. Парни такие глупые: ни за что на свете я не уйду с этой вечеринки ни с одним из них.

Часы пролетают незаметно, как мелькание незнакомых лиц, с которыми мы теперь лучшие друзья. Такая общительность – верный признак того, что мне пора завязывать с выпивкой, однако я мужественно продолжаю. Мой разговор с Уиллом по-прежнему дает о себе знать, словно ядовитый шип, застрявший у меня в груди, и я продолжу заливать в себя алкоголь до тех пор, пока он полностью не выветрится из моей памяти.

– Давай потанцуем. – Джейсон появляется из ниоткуда. Где-то на задворках сознания мой внутренний голос говорит, что Лэндон из-за этого взбесится, но его заглушает другой голос, более громкий, который говорит, что это не моя проблема.

Джейсон забирает у меня стакан и отставляет его в сторону, а затем хватает меня за