Проощание с детством - Агония Иванова

— Не знаю, — не отрываясь от своего дела, промямлил Степан Аркадьевич.

Светлана Петровна недовольно поджала тонкие губы, и они обтянули ее агрессивные верхние зубы, отчего-то напоминавшие кроличьи, но куда более острые. Как и язык.

— Иди порежь колбасу, — приказала женщина Мише и распорядилась, — только ровно, а не как ты ее обычно кромсаешь. И выложи на блюдце.

— На какое? — уточнил Миша.

— Ну что за человек такой бестолковый! — всплеснула руками Светлана Петровна, — любое красивое блюдце возьми.

— Хорошо, — буркнул Миша и ушел на кухню, стал искать это самое красивое блюдце, в конце-концов взял первое попавшееся с темно-синей каемочкой и красными цветами. На точно таких же им в школе давали завтраки в начальной школе, почему-то это запомнилось ему очень ясно, хотя такой мелочи он никогда не придавал значения. Миша резал колбасу так тонко, как только мог, опасаясь гнева матери, и думал о том, что с куда большим удовольствием, он бы встретил этот новый год с Сашкой, которого ему не позволили пригласить. «У Саши своя семья», — строго сказала Светлана Петровна и хотя открыто она не выражала неприязни, ей совсем не нравилась их дружба. Как цинично с ее стороны было делать вид, что она жалеет Сашу и любит как своего, а за его спиной много раз напоминать Мише и Степану Аркадьевичу, что сын алкоголика тоже рано или поздно станет алкоголиком и он не товарищ будущему ученому.

Миша даже допустил мысль сбежать из дома и пойти к другу, но почему-то остановил себя, вспомнив, как видел того с Ритой. Ему сразу же расхотелось и он вспомнил об этой самовлюбленной девушке, которая никогда не замечала его существования. Где она? С кем она? Как она встречает этот новый год?

— Ты неудачник и недотепа! — услышала он вдруг голос матери из комнаты, — вместо того, чтобы помогать нам, возишься с этой ерундой! — дальше последовал звон бьющейся посуды, кажется Светлана Петровна чем-то кинула в отца, — какой ты пример подаешь сыну?! — при этом Степан Аркадьевич как обычно смиренно молчал, слушая ее претензии, — даже не можешь сказать мне, где это проклятое вино! Да ты тряпка, а не мужик! Посмотри на себя, нестриженный, небритый, рубашку погладить тебе, конечно же, некогда, что уж там говорить, к празднику себя в порядок привести! — она топнула ногой и стала чем-то грохотать, вроде бы стулом, — ничтожество! Великий ученый, конечно! Всю квартиру своими железками завалил, никакого от тебя толку!

А потом вдруг что-то звякнуло, и Светлана Петровна даже вскрикнула. По полу что-то покатилось, а потом простучали шаги отца, он быстро вышел в прихожую, накинул пальто, шапку и ботинки и ушел, хлопнув дверью.

Миша испуганно заглянул в комнату. Женщина стояла у окна, заламывая тонкие пальцы, а на полу лежали осколки того, что до этого так вдохновленно паял отец. Миша нагнулся, чтобы собрать их, но тогда Светлана Петровна сказала:

— Не трогай. Он сейчас вернется, знаю я его. Пусть сам убирает.

Дима стоял у окна и смотрел на снег, хотя на самом деле весь он был напряжен в ожидании. И вот оно наконец-то закончилась: об оконное стекло звонко стукнул кинутый кем-то камушек, и парень распахнул раму и выставился наружу, не боясь холода.

— Яку — шев! — проскандировал нарисовавшийся внизу Коля, завернутый шарфом под глаза, но без шапки, отчего его темные волосы стали белыми из-за плотного слоя снежинок, лежавших на них.

— Сейчас! — крикнул Дима и закашлялся от снега, набившегося в рот, — выхожу!

Рядом с Колей стояли какие-то его товарищи, которые были уже изрядно пьяны. Все они по команде своего «атамана» начали вопить на разные голоса фамилию Димы, призывая его поскорее спуститься к ним и отправиться в увлекательное путешествие по ночным улицам праздничного неспящего города.

Дима закрыл окно и лицом к лицу столкнулся с бабушкой, которая преградила ему дорогу. Ее морщинистое лицо выглядело настолько недовольным, что складок на нем, казалось бы, стало в два раза больше и ее строгие глаза, не знавшие нежности, рисковали утонуть в них.

— Куда это ты собрался!? — сурово поинтересовалась старая женщина и подтолкнула его к столу, за которым уже сидели мама и Васька. Мама как обычно была печальной и задумчивой и накладывала салата в тарелку младшему сыну. Праздничный сервиз они доставать не стали, решили обойтись обычным, к тому же бабушка Варвара Антоновна очень боялась, что кто-нибудь что-нибудь разобьет и в случае нужны им совсем нечего будет продать, а на этот сервиз она возлагала огромнейшие надежды.

— Ну… гулять… — промямлил Дима и встретился с грустным взглядом матери, которая ему никогда ничего не запрещала, потому что не умела, зато запрещала бабушка.

— Ночью!? — переспросила она и заставила парня сесть за стол у поставленного для него прибора, — с этими разбойниками!? Еще чего!

— Салют смотреть! — Дима еще не потерял последнюю надежду.

— А мы можем вместе пойти, — подала голос Мария Ивановна, его мать и ее бледное нездоровое лицо преобразилось доброй мягкой улыбкой, даже кожа перестала казаться такой болезненно-серой, — и Васеньку возьмем. Васенька, хочешь салют посмотреть? — обратилась женщина к ребенку и он радостно захлопал в маленькие ладошки, которые уже умудрился перемазать в салате. Мария Ивановна тяжело вздохнула и стала вытирать его ручки старым полотенцем, которое они постирали специально для такого случая.

Дима представил себе, как выходит к друзьям вместе с матерью и младшим братом, а еще лучше со сварливой, вечно недовольной всем окружающим миром Варварой Антоновной.

— Нечего вам ходить, — буркнула она злобно, — там все пьяные сейчас! А с тебя приключений вообще хватит! — она нахмурилась так, что ее брови сошлись в одну полоску, и уничтожающе поглядела на Диму, — мы еще за разбитое тобой стекло долго будем расплачиваться, недоумок!

— Мама! — одернула женщину Мария Ивановна, но Варвара Антоновна была неприступна.

— А как с ним еще!? Погляди, рожа бандитская! И в кого он только такой пошел, — и все за столом, кроме, конечно, маленького Васеньки, который его помнить не помнил, вспомнили о покойном отце Димы.

Оля три тысячи раз пожалела о том, что вообще предложила Марине встретить новый год вместе. Теперь она скучающе слушала, о чем болтают их матери, пока подруга смотрит в телевизор, а ее младший брат прыгает под комнате, под раздающуюся оттуда музыку. Так скучно ей бывало только на уроках химии и алгебры и то, если их рассаживали с Ритой, и ей не с кем было поговорить.

А Рита уехала на каникулы в Австрию, вместе со своими родителями, которые зачем-то продолжают изображать идеальную семью. Кто, если не Оля, мог еще знать о том, что это глупая, но красивая ложь, иллюзия, на которую Польских тратили столько сил и денег? У матери Риты любовник, у отца… не любовница, а так, потрепанная молоденькая шлюха, которая иногда корчится в приступах своей автоматической астмы. И зачем он только возиться с ней, тратит на нее свое время и силы, когда мог бы завести другую женщину, не такую ущербную, с душой чуть менее гнилой, чем у нее? Что за глупой благотворительностью занимается папаша ее королевы! Или это тоже самое, зачем сама Рита держала ее подле себя долгих десять лет? Потому что она позволяет управлять собой, вертеть, как вздумается и становится тем, кого видят в ней. Рита видела в ней свою фрейлину, и Оля поддакивала любым ее словам и следовала за ней, спала с теми, кому подкладывала ее хозяйка, улыбалась тем, кому она велела и ненавидела тех, кого было нужно. Мать упорно повторяла ей, что она распутная легкомысленная девка и Оля решила оправдать ее ожидания. И вот теперь у нее появилась новая роль — эдакой Сони Мармеладовой, которая пошла по пути порока из-за своей тяжелой судьбы, которую нужно спасти, отмыть и обогреть. Почему бы и нет? Теперь у Оли престарелый ухажер, который таскает ее по театрам и консерваториям, покупает ингаляторы и таблетки, убеждая ее, что она не такая плохая, какой кажется себе. А на самом деле просто пытается оправдать сам себя — мол, он изменяет жене с благими целями, спасти эту заблудшую овечку! А хочет ли овечка спасения?

Оле стало противно, она вышла на балкон покурить, чтобы чуть-чуть отдохнуть от той ерунды, которую несла ее уже чуть-чуть подвыпившая мать, рассказывая про своего нового ухажера.

Про Александра Викторовича она не знала, к счастью. Чтобы она сказала? Давай, Оленька, разбей семью подруги, он должен быть твоим, раз уж купился на твои ноги от ушей и голубые глазищи, которые никого не оставят равнодушным. Наконец-то у нас будут деньги! Не зря я тебя родила и терпела чертовых семнадцать лет, которые были поистине отвратительными.

— Оль… — на балкон следом за ней вышла Маринка, накинула ей на плечи теплую кофту, потому что одета была Оля как обычно легкомысленно. Ее взбесила эта заботливость, но она не подала и виду. — Ты чего? — спросила подруга. Оля совсем не была настроена откровенничать, но два стакана коньяка, которые она выпила, сделали ее чуть более разговорчивой.