Хищник - Патрисия Корнуэлл

– А как насчет доктора Скарпетты?

Марино весь напрягся и ушел в себя, как это всегда случалось с ним, когда речь заходила о Скарпетте.

– Мне пора в морг, – бросил он.

– Пока еще нет, – пошутила она.

– Мне не до шуток. Я расследовал дело, а меня отстранили. Последнее время такое происходит со мной постоянно.

– Это доктор Скарпетта отстранила вас?

– Она не успела. Я сам не стал участвовать во вскрытии, потому что кое-кто пытается меня в чем-то обвинить. Не хочу злоупотреблять служебным положением, и без того ясно, отчего умерла эта дама.

– А в чем вас обвиняют?

– Меня всегда в чем-нибудь обвиняют.

– На следующей неделе мы поговорим о ваших параноидальных идеях. Это тоже связано с выражением вашего лица, уж поверьте мне. А Скарпетта не замечала этого выражения? Уверена, что замечала. Обязательно спросите ее.

– Все это бред собачий.

– Вы помните наш разговор о сквернословии? Мы же с вами договорились. Сквернословие – это способ выразить подавленные эмоции. Я же хочу, чтобы вы рассказывали мне о ваших чувствах, а не выражали их.

– Я чувствую, что это бред собачий.

Доктор Селф снисходительно улыбнулась, словно перед ней был непослушный ребенок.

– Я к вам хожу не для того, чтобы слушать про выражение моего лица, которого на самом деле нет.

– Почему бы вам не спросить про него Скарпетту?

– Я чувствую, что это не ее собачье дело.

– Давайте обсуждать проблемы, а не выражаться по их поводу. Очень удачная фраза. Надо сделать ее девизом радиопередачи. «Давайте обсудим» с доктором Селф.

– Так что же случилось сегодня? – спросила она Марино.

– Вы серьезно? Я обнаружил старуху, которой выстрелом разнесли всю голову. Угадайте, кто будет следователем?

– Наверно, вы. Пит.

– Как бы не так. Раньше-то, конечно. Я же вам рассказывал. Я был следователем по убийствам и помогал доку. Но сейчас я смогу вести дело, только если мне поручат это правоохранительные органы. А Реба черта с два захочет это сделать. Сама она ни хрена не смыслит, но у нее на меня зуб.

– Насколько я помню, вы ее тоже не слишком любите, потому что она неуважительно к вам относится и старается унизить.

– Какой детектив из этой телки?! – воскликнул он, побагровев.

– Расскажите об этом поподробнее.

– Я не могу рассказывать о своей работе. Даже вам.

– Я не спрашиваю вас о конкретных делах и расследованиях. Вы можете не беспокоиться. Все, что здесь говорится, никогда не покидает пределы этой комнаты.

– Если только не попадает на радио или в ваше новое телевизионное шоу.

– Но мы сейчас не на радио и не на телевидении, – с улыбкой сказала доктор Селф. – Хотя, если хотите, я могу пригласить вас в свои передачи. Вы гораздо интереснее доктора Эмоса.

– Козел. Мудак чертов.

– Пит! – предостерегающе воскликнула она. – Я понимаю, что вы его не любите. Вероятно, ваше к нему отношение тоже определяется параноидальными мотивами. В этой комнате нет ни микрофонов, ни камер. Только мы с вами.

Марино оглянулся, как бы проверяя истинность ее слов.

– Мне не понравилось, что она разговаривала с ним в моем присутствии.

– Он – это Бентон? Она – Скарпетта?

– Она пригласила меня, чтобы поговорить, а сама повисла на телефоне, словно я пустое место.

– То же самое вы чувствуете, когда звякает мой автоответчик?

– Она же могла поговорить с ним и без меня. Это было сделано нарочно.

– Она всегда так делает, правда? Звонит своему любовнику в Вашем присутствии, хотя прекрасно знает, что вам это не нравится, что вы ему немного завидуете.

– Завидую? Чему там завидовать, черт побери? Он бывшая фэбээровская мелкая сошка. А сейчас гадает на кофейной гуще,

– Это не так. Он преподает судебную психологию на одном из факультетов Гарвардского университета, происходит из известной новоанглийской семьи. На мой взгляд, весьма уважаемый человек.

Доктор Селф не была знакома с Бентоном, но очень бы хотела заполучить его для своего шоу.

– Он ничего собой не представляет. Все бывшие идут в преподаватели.

– Но он не только преподает.

– Все равно он отработанный материал.

– Создается такое впечатление, что большинство ваших знакомых уже никуда не годятся. И Скарпетта тоже. Вы ведь и о ней так говорили.

– Я просто называю вещи своими именами.

– А сами вы не ощущаете себя бывшим?

– Кто, я? Вы что, издеваетесь? Я могу отжаться в два раза больше, чем раньше, и позавчера полдня провел на беговой дорожке. Первый раз за последние двадцать лет.

– Нам пора заканчивать, – напомнила она. – Давайте поговорим о вашем недовольстве Скарпеттой. Это из-за того, что она вам не доверяет?

– Дело не в доверии, а в уважении. Она лжет и относится ко мне как к последнему дерьму.

– Вы считаете, что она вам не доверяет из-за того, что случилось прошлым летом в Ноксвилле? Там, где проводятся исследования на трупах? Как называется это место?

– «Опытное поле».

– Ах да.

Какая увлекательная тема для обсуждения в ее передаче. «Опытное поле» – это не то, что вы думаете. Что такое смерть? Давайте обсудим с доктором Селф.

Она уже обдумывала рекламный ролик.

Марино демонстративно посмотрел на часы, словно его совсем не огорчало, что время сеанса подходит к концу. Казалось, он с нетерпением ждет его окончания.

Но доктора Селф не так легко было провести.

– Страх, – начала она свое заключительное слово. – Экзистенциальный страх перед одиночеством и пренебрежением со стороны окружающих. Когда кончается день, когда кончается гроза. Когда кончается все. Это ведь ужасно, когда все кончается? Деньги, здоровье, молодость, любовь. Возможно, ваши отношения с доктором Скарпеттой тоже закончатся? Может быть, она в конце концов отвернется от вас?

– Мне на все наплевать, кроме работы, а она у меня никогда не закончится, потому что люди будут убивать друг друга всегда. Даже после того, как я отправлюсь на небо. Я не собираюсь больше сюда приходить и выслушивать весь этот вздор. Вы только и знаете, что говорите о доке. И дураку ясно, что мои проблемы связаны не с ней.

– На сегодня у нас все.

Улыбнувшись, она поднялась со стула.

– Я бросил принимать лекарство, которое вы мне выписали. Еще две недели назад, но все забывал сказать вам. – Марино тоже поднялся, заполонив собой всю комнату. – От него никакого толку, – добавил он. – Ну и нечего его пить.

Когда он вставал, доктор Селф всегда слегка вздрагивала. Его внушительная фигура нагоняла на нее страх. Загорелые руки напоминали окорока или бейсбольные перчатки. Она представляла, как он крушит ими чьи-то черепа или ломает шеи. Для такого громилы человеческие кости все равно что картофельные чипсы.

– Мы поговорим об «Эффсксоре» на следующей неделе. Жду вас во вторник в пять, – сказала доктор, заглянув в записную книжку.

Марино бросил взгляд на открытую дверь, за которой находилась небольшая веранда, где стояли стол и два стула и были расставлены растения в кадках. Некоторые пальмы уже достигали потолка. На веранде никого не было. В эти часы у доктора Селф никогда не бывало пациентов.

– Хм, – усмехнулся он. – Как хорошо, что мы поторопились и уложились вовремя. Иначе вашим пациентам пришлось бы ждать.

– Вы, вероятно, расплатитесь со мной в следующий раз?

Таким деликатным образом доктор Селф напоминала Марино, что он должен ей триста долларов.

– Да, да. Я забыл свою чековую книжку.

Это сущая правда. Он вовсе не собирается становиться ее должником. Придется прийти еще раз.

Глава 33

Бентон оставил свой «порше» на гостевой стоянке за высоким забором из гофрированного металла, по верху которого была протянута колючая проволока. На фоне неприветливого, затянутого тучами неба возвышались сторожевые башни. На служебной стоянке виднелись белые фургоны со стальными перегородками и без окон, своего рода камеры, в которых перевозили заключенных.

Батлеровская больница, располагавшаяся в часе езды от Бостона, представляла собой восьмиэтажное здание с окнами, забранными металлической сеткой, которое окружали двадцать акров леса и прудов. Туда помешали преступников, признанных невменяемыми. Это было в высшей степени прогрессивное и цивилизованное учреждение. Блоки там именовались коттеджами, куда пациенты распределялись по степени их опасности для окружающих. Коттедж Д стоял особняком, неподалеку от административного здания. Там содержалось около сотни заключенных, осужденных за убийство.

Изолированные от других пациентов больницы, они проводили большую часть времени в одиночных камерах, в каждой из которых был душ, пользоваться которым можно было не больше десяти минут в день, в туалет разрешалось ходить два раза в час. К блоку Д была прикомандирована команда судебных психиатров, и, кроме того, его регулярно посещали адвокаты и специалисты в области психиатрии. Батлеровская больница считалась образцом гуманного отношения к заключенным, местом, где они могли получить реальную помощь. Но для Бентона она была всего лишь комфортабельной тюрьмой, где содержались люди, которых уже не исправишь. Он не питал никаких иллюзий относительно их лечения. Субъектов, подобных Бэзилу, вообще трудно было назвать людьми. В прошлой жизни они умели только убивать и при первой же возможности с радостью займутся этим снова.