Лабиринт - Яэко Ногами

прошлого. Спокойствие его в какой-то мере было нарушено лишь в связи с поднявшимся в последнее время переполохом из-за партизан, А вдруг все-таки существует непосредственная связь между выражением глаз фельдфебеля и вызовом Сёдзо в штаб? Когда на ободранном пробковом дубе отрастает кора, дерево уже не отличишь от соседних. Рана, нанесенная его репутации еще в студенческие годы, тоже, видно, настолько затянулась, что не помешала его призыву в армию. В последнее время стали забирать на фронт так называемых «ветеранов», и среди них, надо полагать, нашлось бы немало таких, которые совершили «крамольное деяние» лет десять назад.

Впрочем, в любом деле самое главное — удача. Если уж борьба с местными партизанами достигла такого размаха, что решили даже произвести повторную проверку личного состава гарнизона, то, чего доброго, начнут рыться и в твоем прошлом, хотя где-нибудь в другом месте ты мог бы продолжать себе спокойно служить. Все эти мысли промелькнули в голове Сёдзо с необычайной быстротой. Опасения сменились надеждой. Ему даже захотелось, чтобы вызов был связан с его прошлым. Тогда можно не беспокоиться из-за письма и никакие треволнения не коснутся Марико. В эту минуту Сёдзо искренне считал, что это наилучший исход. Тогда бы жена была избавлена от ужасов, которые рисовались в его воображении. А что будет с ним самим — об этом он даже не думал.

Грузовик отправился не сразу. Устроившись в сенях помещения отряда, которое из-за толстых стен, крохотных оконцев и земляного пола сильно смахивало на подвал, Хама и Сёдзо съели уже успевший остыть в котелках завтрак. Командовал здешним подразделением младший унтер-офицер— приятель Хамы, с которым они вместе получили закалку еще на службе в частях маньчжуро-монгольского гарнизона. На своем типично киотоском диалекте он приказал солдату налить гостям знаменитого удзийского чая, хранимого про запас. Хотя у чашки был отбит краешек, Сёдзо держал ее в руках, как драгоценный сосуд: давно уже ему не приходилось вдыхать тонкий аромат этого чудесного чая, и ему даже как-то жаль было сразу выпить этот нектар. Но Хама был верен себе. Попивая чай, он, несомненно, думал: «Что за недогадливая скотина его приятель, здешний унтер-офицер! Неужели ему не пришло в голову угостить путников совсем другой жидкостью? А ведь она у него наверняка есть! Мужчина, видать, запасливый». Задержись они здесь еще минут десять, и Хама, возможно, высказал бы ему всю правду в глаза.

Но как раз в эту минуту послышалось тарахтенье. На пикапе подкатил молоденький поручик интендантской службы в сопровождении нескольких солдат. Грузовик только и ждал их прибытия. Они легко перемахнули через высокий борт грузовика. Висевшие на ремнях винтовки и каски ритмично подпрыгивали у них на спине. Хама и Сёдзо по привычке забрались в задний угол кузова, подальше от этой команды. Грузовик внезапно рявкнул и тронулся с места. Ручные часы Сёдзо показывали без семи минут восемь. Значит, выехали они на тридцать две минуты позже, чем предполагали. Если даже машина будет мчаться на полной скорости, в К. они доберутся лишь часа через три. Сёдзо отвел взгляд от часовых стрелок — так человек отдергивает руку от огня . Он ведь только что за чаепитием дал себе слово не думать о том, что его ждет.

В грузовик набилось человек сорок. Помимо поручика И его солдат, Хамы и Сёдзо, были тут и невоенные люди, но только одни японцы. Поскольку военный транспорт обслуживал и штатских японцев, присутствие их было вполне естественно, и все-таки Сёдзо разглядывал их с изумлением. Неужели в этом районе так много японцев? Почти все мужчины были в хаки, военных каскетках и обмотках. У многих, как и положено, за спиной болтались даже шлемы. Не хватало только винтовок и подсумков, тогда они ничем не отличались бы от солдат. Пусть они не принимают непосредственного участия в боях, но любая работа в этих краях в конечном счете неизбежно связана с армией, и одежда случайных соседей Сёдзо еще сильнее подчеркивала это обстоятельство.

Впрочем, это относилось не только к мужчинам. У правого борта грузовика сгрудились семь-восемь женщин. Кимоно из дешевенького искусственного шелка в крупную полоску или в цветочках были заправлены в рабочие брюки, но зато головные шарфики играли всеми цветами радуги.

Женщины курили, зажав сигарету в ярко накрашенных губах, и, перешептываясь о чем-то, бросали по сторонам кокетливые взгляды. Сёдзо догадался, что кое с кем из ехавших в грузовике мужчин они были знакомы достаточно близко. Такие же взгляды они без стеснения посылали и в сторону поручика, сидевшего, скрестив ноги, среди своих солдат в углу грузовика. Его круглые, гладко выбритые щеки делали его похожим на мальчика, прилепившего себе красивые усики. Женщины откровенно любовались юношей, и он вдруг с достоинством нахмурил брови. Женщины окончательно развеселились, послышался негромкий смех. Они нисколько не оробели. Их поведение объяснялось не только личным знакомством с ехавшими здесь мужчинами. Все эти особы (таких часто можно было встретить даже непосредственно в районе боевых действий) пользовались правами вольнонаемного состава, а в более широком смысле их, пожалуй, справедливо было причислить даже к офицерскому составу.

Грузовик мчался на полной скорости. В кабине водителя, кроме солдата, сидевшего за рулем, находился еще солдат охраны. Были караульные и в кузове машины. Однако в случае бомбежки их пули и штыки были бы ни к чему. Стремительная скорость грузовика походила на бегство — только бы проскочить, пока не появились самолеты.

Как и полагается в это время года, поднялся ветер. На дорогу после окончания сезона дождей не упало ни капли влаги, и из-под тяжелых колес грузовика тучами поднималась пыль. Ветер не рассеивал их, а свивал в огромные смерчи и обрушивал на грузовик. Пыль, оседавшая на одежде людей, была не особенно заметна на хаки, но на розовых и светло-голубых шарфиках женщин она лежала густым слоем, забивалась в каждую складку. Женщины перестали смеяться и болтать. И не потому, что они вдруг решили вести себя поскромнее или хотя бы притвориться смиренницами. Просто пыль и безжалостная тряска подействовали даже на этих ко всему привыкших женщин.

В просвет между плечами мужчин, сидевших, скрестив ноги, или стоявших на коленях, Сёдзо заметил профиль женщины в оранжевом шарфике, пристроившейся с краю. Это была самая молодая из всех. У нее были пухлые щеки и гладкая нежная кожа; выглядела она совсем юной и невольно возбуждала жалость: видно, родилась бедняжка под несчастливой звездой, если оказалась в такой компании. Девушка не смеялась и не болтала, как ее подружки. Яркая губная помада резко выделялась и казалась