Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл

«Не будь глупцом, — приказал он себе. — Джосс есть джосс. У тебя в кармане целое состояние, у тебя впереди будущее в Эс-ай, надо заниматься проектом „Фридом файтер“, а когда кому помирать — это уже решать богам.

Бедная малышка Пятая Племянница. Такая милашка, такая прелесть».

— Боги есть боги, — устало пробормотал он, повторив, как эхо, последние слова, которые слышал из её уст, и вычеркнул её из памяти.

77

18:30

Похрустывая старыми суставами и что-то бормоча про себя, А Тат поднялась по широкой лестнице Большого Дома и поковыляла дальше по Долгой галерее, которую терпеть не могла, как и эти лица: ей казалось, что они все время следят за ней. «Слишком много здесь призраков», — думала она с суеверным страхом. А Тат знала многих изображенных на портретах при жизни, ведь она выросла в этом доме и родилась в нем восемьдесят пять лет назад. «Как это нецивилизованно — держать духов в рабстве, вешая их подобия на стену! Куда лучше вверять их памяти, где и должны обитать духи».

Увидев нож, которым Карга пронзила сердце своего отца на портрете, она, как и всегда, поежилась. «Цзю ни ло мо, вот уж бешеная была штучка с неутолимым демоном „нефритовых врат“. Все оплакивала втайне утрату свекра, сетовала на свою судьбу: что вышла за слабака сына, а не за отца, что ей не суждено было разделить ложе с Тайбанем. Потому и пылали её „нефритовые врата“ неутолимым огнем страсти.

Айийя, а все эти чужаки, что много лет поднимались по этим ступеням, чтобы взойти к ней, — варвары всякого роду и племени, разных лет, обличья и стати — она отметала их, как мякину, забрав и использовав их эликсир, а пламень тот как был, так и остался».

А Тат снова поежилась.

«Все боги свидетели! Воистину „нефритовые врата“ и „одноглазый монах“ суть инь и ян, воистину превечны они, воистину богоподобны, и не дано им пресытиться, в какой бы великой мере ни снедали они друг друга. Благодарение всем богам за то, что родители позволили мне принять обет целомудрия, дабы я посвятила жизнь воспитанию детей, дабы никогда не сокрушил меня „дымящийся стебель“, после чего такой же я не осталась бы уж никогда. Слава всем богам, что не каждой женщине нужны мужчины, чтобы вознестись наравне с богами. Слава всем богам, некоторые женщины предпочитают миловаться с женщинами, касаться их, целовать и наслаждаться с ними.

У Карги на старости лет тоже были женщины, но ей юные объятия доставляли лишь удовольствие, а не удовлетворение, как мне. Странное дело, с цивилизованной девушкой она себе забавляться позволяла, а вот с цивилизованным мужчиной, который тем или иным манером, любовными ли приспособлениями или без них, наверняка загасил бы её огонь, — никогда. Все боги свидетели, сколько раз я ей повторяла? О таких вещах она говорила только со мной!

Бедная, какая же она была глупышка со всеми своими извращенными мечтами о власти, фантазиями изощренной похоти, как у старой вдовствующей императрицы[357], — и ни одному „жезлу“ не дано было избавить Каргу от кошмаров, что мучали её всю жизнь».

А Тат оторвала взгляд от ножа и побрела дальше.

«Никогда этому Дому не быть в мире, пока кто-нибудь не вырвет нож и не выбросит его в море, проклят он или нет».

Старуха не стала стучаться в дверь спальни, а вошла бесшумно, чтобы не разбудить, и, встав рядом с широкой двуспальной кроватью, стала смотреть на него. Это было любимое время, когда её дитя, уже мужчина, ещё спал, один, и можно было вглядываться в его черты, изучать их, не переживая из-за раздражения Главной Жены, недовольной тем, что старая ганьсунь ходит туда-сюда.

«Глупая женщина, — угрюмо размышляла А Тат, рассматривая морщины на его лице. — И почему ей не выполнить свой долг Главной Жены и не найти моему сыну ещё одну жену — молодую, способную рожать детей, цивилизованную, какая была у старого Зеленоглазого Дьявола? Тогда в доме снова стало бы светло. Да, в этом доме должно быть больше сыновей: глупо рисковать, взваливая все будущие заботы на плечи одного сына. И как глупо уехать и оставить мужчину одного, в пустой постели, чтобы его соблазнила какая-нибудь сладкоречивая шлюха и его эликсир оказался растрачен напрасно в чужих кущах. И почему она никак не возьмет в толк, что нам нужно позаботиться о доме? Варвары».

Глаза его раскрылись, взгляд сосредоточился на ней, и он сладко потянулся.

— Пора вставать, сын мой, — сказала она, стараясь говорить резким, повелительным тоном. — Тебе ещё нужно помыться, и одеться, и сделать много телефонных звонков, хейя, и доставить своей бедной старой Матери ещё больше забот и больше работы, хейя?

— Да, Матушка, — зевая, промычал Данросс по-кантонски, потом встряхнулся, как собака, потянувшись ещё раз, встал с постели и голым пошёл в ванную.

Она критически оглядела его долговязое тело. Почти все ноги в жутких извилистых шрамах от старых ожогов, полученных в горящем самолёте. Но ноги крепкие, бока крепкие, и у ян непоколебимо здоровый вид. «Хорошо, — думала она. — Приятно видеть, что все хорошо». Но все же переживала, что он такой худой, никак не отпустит солидного брюшка, и это при его богатстве и положении.

— Ты мало ешь, сын мой!

— Больше чем достаточно!

— В ведре горячая вода. Не забудь сполоснуть зубы.

Довольная, она стала застилать постель.

— Ему нужно бы отдохнуть, — бормотала она, не отдавая себе отчета, что говорит вслух. — Последнюю неделю работал без конца, как одержимый, страх и на лице был написан, и витал над ним. Такой страх может и в могилу свести. — Закончив с кроватью, она крикнула: — И смотри не задерживайся сегодня допоздна! Ты должен заботиться о себе, и если гуляешь с какой-то шлюхой, приводи её сюда, как человек благоразумный, хейя?

Услышав, как он рассмеялся, она обрадовалась. «Немного смеха я слышала от него за последние несколько дней. Мужчине нужен смех и молодость инь, чтобы питать ян».

— А? Что? Что ты сказал?

— Я спросил, где Первая Дочь?

— Она то тут, то там, вечно где-то пропадает, все гуляет с новым варваром. — Подойдя к двери ванной, А Тат смотрела, как он льет на себя воду. — С этим длинноволосым, в мятой одежде, что работает в «Чайна гардиан». Не нравится он мне, сын мой. Ой, совсем не нравится!

— А куда они отправились «гулять», А Тат?

Старуха пожала плечами, шамкая деснами.

— Чем быстрее Первая Дочь выйдет замуж, тем лучше. Пусть у другого о ней голова болит, а не у тебя. Или стоит надавать ей плетью хорошенько по заднему месту. — Он снова засмеялся, и она задумалась: «А теперь-то чего смеяться?» — Простоват он становится, — пробормотала она и поковыляла из комнаты. Уже подойдя к дальней двери, А Тат крикнула: — Там для тебя есть еда, поешь немного перед уходом.

— О еде не беспокойся… — Данросс осекся: он знал, что говорить без толку. Она вышла, что-то ворча под нос, и закрыла за собой дверь.

Стоя в ванной, он вылил на себя ещё один ковш холодной воды. «Боже, хоть бы закончились эти перебои с водой. Славно было бы сейчас постоять под горячим душем», — думал он, а мысли все равно возвращались к Адрион. Тут же вспомнились увещевания Пенелопы: «Когда ты станешь взрослым, Иэн? Она вообще-то уже живет своей жизнью, а ты все как мальчишка!»

— Я стараюсь, — пробормотал он, яростно растираясь полотенцем. Перед тем как лечь спать, он позвонил Пенелопе. Она уже была в Эвисъярд-Касл, а Кэти все ещё оставалась в лондонской клинике — потребовались дополнительные анализы.

— Она должна приехать на следующей неделе. Я так надеюсь, что все будет хорошо.

— Я поддерживаю связь с докторами, Пенн. — Он рассказал, что посылает Гэваллана в Шотландию. — Ему всегда хотелось быть там, Кэти — тоже. Так будет лучше для них обоих, а?

— О, это замечательно, Иэн. Это станет чудесным тонизирующим средством.

— Они могут занять все восточное крыло.

— О да, Иэн, сегодня такая чудесная погода, просто чудесная, и дом такой прелестный. Может, выберешься на несколько деньков?

— Я погряз по уши, Пенн! Ты слышала, что творится на рынке?

Пенелопа замолчала, и он представил, как изменилось выражение её лица, как в душе её поднялась бессильная злоба на весь этот рынок, и Гонконг, и бизнес, сколько бы она ни пыталась отрешиться от всего.

— Да. Должно быть, это ужасно, — проговорила она, и голос выдал её чувства. — Бедный ты, бедный. Вчера вечером Аластэр слегка разошелся. Но все будет в порядке, правда?

— О да, — с непоколебимой уверенностью заявил он, а сам подумал, как бы она отреагировала, скажи он, что ему придется давать личную гарантию под мэртаговский заем, если дело выгорит. «О господи, пусть все получится». Он выложил ей все новости, потом упомянул, что АМГ прислал очень интересное сообщение, о котором он расскажет при встрече, добавив, что привезла его швейцарка японского происхождения. — Такая куколка, что о-го-го!