Благородный Дом. Роман о Гонконге. - Джеймс Клавелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но, отец, раз…
— Нет. Спасибо, Адрион, но нет. Давай, шагай!
Она зыркнула на него, а потом рассмеялась.
— На этот раз я тебя чуть не подловила!
— Да-да, это точно! Не забудь, что завтра рейсом «Кантас» в полдень прилетает Дункан.
— Не забуду, не волнуйся. Я встречу его. Здорово, что Дунк возвращается, я не играла на бильярде с тех пор, как он уехал. Куда ты сейчас?
— Собирался к Пламму в Роуз-Корт, чтобы отметить приобретение контрольного пакета «Дженерал сторз», но я не ду…
— Мартин считает, что это был блестящий ход! Если фондовый рынок не рухнет. Я сказала этому дурачку, что ты наверняка все уладишь.
И тут Данроссу пришло в голову, что прием у Пламма — то что надо. Там будет Горнт, Филлип Чэнь и все остальные. «Горнт! Теперь-то я избавлюсь от этого типа навсегда». Сердце колотилось.
— Мэртаг ещё внизу?
— О да. Мы уже собирались уезжать. Он спит на ходу.
Данросс отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и схватил чистую шелковую рубашку.
— Не могли бы вы задержаться на минуту? У меня для него довольно неплохие новости.
— Хорошо. — Она приблизилась, глядя на отца большими голубыми глазами. — Квартиру в подарок на Рождество, ну пожа-а-алуйста!
— После университета, вот получишь диплом, и шагай отсюда!
— На Рождество. Я буду любить тебя вечно.
Он вздохнул, вспомнив, как малышка расстроилась и напугалась, когда увидела в бильярдной Горнта. «Возможно, завтра в качестве подарка я преподнесу тебе его голову», — подумал он.
— Не на это Рождество, на следующее!
Она обвила его шею руками.
— О, спасибо тебе, папочка, дорогой, но только на это Рождество, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
— Нет, потому что…
— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
— Хорошо. Только, ради бога, матери не говори, что я согласился! Она с меня с живого шкуру снимет!
78
19:15
Ночной ветерок нес солоноватый свежий воздух, и занавески вокруг кровати слегка колыхались. Бартлетт и Орланда спали: она в его объятиях, оба исполнены всепроникающего тепла, но стоило ей шевельнуть рукой, как Линк проснулся. Какой-то миг соображал, где он и кто он, но потом все встало на свои места, и сердце забилось сильнее. Как хорошо было вместе. Вспомнилось, как она откликалась, снова и снова достигая вершины и унося его к высотам, каких он никогда раньше не знал. И то, что было после. Она встала с постели, прошла на кухню, подогрела воды, принесла горячее влажное полотенце и обтерла его от пота. «Мне так неудобно, дорогой, что здесь ни ванной, ни душа, это такой стыд, но если ты потерпишь, я все устрою наилучшим образом».
Новое свежее полотенце и чудесное ощущение — он и понятия не имел, какое на самом деле чудо, когда это «после» настоящее: она ласково ухаживала за ним, нежная, любящая, без всякого смущения, и крошечное распятие на шее служило ей единственным украшением. Он тогда ещё обратил внимание, как оно поблескивает в полумраке. Сознание стало проникаться последствиями произошедшего, но как-то так получилось, что ласковыми прикосновениями своих волшебных рук и губ она прогнала эти мысли прочь, и через некоторое время они вновь стали наравне с богами и через их щедрость погрузились в радость — а затем опять в сон.
Он праздно смотрел на ниспадающие с потолка и колышущиеся в потоках воздуха занавеси. В их окружении кровать была уютнее, в падающем от окна свете рисунки на них представлялись такими милыми, и все казалось таким приятным. Он лежал, не шевелясь, боясь разбудить её, нарушить очарование: он кожей ощущал её тихое дыхание, её сонное лицо было само совершенство.
«Как быть, как быть, как быть?
Сейчас никак, — ответил он на свой вопрос. — С самолёта снят арест, ты свободен, она — нечто невероятное, и ни с одной женщиной тебе не было так хорошо. Никогда.
Но может ли это продлиться, могло бы это продлиться? И к тому же ещё есть Кейси».
Бартлетт вздохнул. Орланда пошевелилась во сне. Он подождал, но она не проснулась.
Линк смотрел на рисунок, как загипнотизированный, отдыхая душой. В комнате было не жарко и не холодно, все было прекрасно, и её тело казалось невесомым.
«Что в ней есть такого? — спрашивал он себя. — Откуда это очарование? Ведь ты, несомненно, поддался какому-то наваждению, ты очарован. Это так же верно, как то, что существует смерть и налоги.
Да, мы занимались любовью, но и все на этом. Никаких обещаний я не давал, и все же…
Ты очарован, дружище.
Да. И это чудесно».
Он закрыл глаза и, задремав, уснул.
Орланда, проснувшись, тоже старалась не шевелиться, не желая будить его. Хотелось продлить наслаждение, его и свое. И нужно было время, чтобы подумать. Иногда так бывало в объятиях Горнта, но она понимала, что это не одно и то же и не будет никогда. Квиллана она всегда боялась, всегда была начеку, изо всех сил стараясь угодить, вспоминая, не забыла ли чего.
«Нет, — восторженно думала она, — сейчас было лучше, чем когда-либо с Квилланом, о, насколько это было лучше! Линк такой чистый, и от него не пахнет табаком. Чистый и чудесный. И я обещаю, клянусь Мадонной, что стану ему идеальной женой, самой лучшей из всех. Я буду использовать все: разум, руки, губы и тело, чтобы угодить ему, удовлетворить все его желания, и сделаю все, в чем он будет нуждаться. Все. Все, чему научил меня Квиллан, я буду делать для Линка. Даже то, что не очень нравится. Для Линка я буду делать это с удовольствием. Когда он подучится, мое тело и душа станут источником наслаждения, его и моего».
Она улыбнулась про себя, свернувшись в его объятиях.
«Приемы Линка, конечно, не идут ни в какое сравнение с тем, что умеет Квиллан, но недостаток мастерства с лихвой восполняет его сила и энергия. И нежность. Для меня его руки и губы просто волшебные. Никогда, никогда, никогда раньше такого не было».
«Заниматься любовью, Орланда, — это лишь полдела, — говаривал Горнт. — Ты можешь творить чудеса. В твоей власти наполнить мужчину неутолимым желанием, и тогда через тебя он поймет, что такое жизнь».
«Но чтобы достичь наивысшего наслаждения, нужно стремиться к нему и много работать.
О, я буду стремиться к нему для Линка. Клянусь Мадонной, я положу все: и разум, и сердце, и душу. Его гнев я обращу в покой. Разве мне не удавалось тысячу раз усмирять гнев Квиллана своей нежностью? Разве это не чудо — обладать такой властью, и о, это было так просто, когда я научилась, так удивительно просто, и замечательно, и приносило такое удовлетворение.
Я прочитаю все, что об этом написано, и всему научусь, и не стану разговаривать после „тучек и дождя“, а буду лишь ласкать — не для того, чтобы возбудить, а только для наслаждения, и никогда не попрошу: „Скажи, что любишь меня!“, а сама скажу: „Линк, я люблю тебя“. И задолго до того как моя кожа утратит свежесть, у меня родятся сыновья, которыми он будет восторгаться, и дочери, которым он будет умиляться. А потом, задолго до того как я уже не буду возбуждать в нем желание, я очень тщательно подберу ему другую женщину для наслаждения, недалекую, но с красивой грудью и тугим задом, и стану должным образом выказывать свою радость и кротость, и буду сочувствовать, если у него не получится, потому что он уже состарится и его мужская сила начнет иссякать, и контроль за деньгами будет в моих руках, и я стану нужна ему как никогда. А когда надоест первая, я найду другую, и мы — ян и инь — проживем так наши жизни до самого конца, и инь всегда будет верховодить над ян!
Да. Я буду тайтай.
И однажды он предложит съездить в Португалию к моей дочери, и в первый раз я откажусь, и во второй, и в третий, а потом мы поедем — если у меня на руках будет наш сын. И тогда он увидит её и полюбит её тоже, и эта боль больше не будет мучить меня».
Орланда вздохнула. Ощущение было чудесное, тело словно невесомое, и он уютно уткнулся головой ей в грудь.
«Насколько восхитительнее заниматься любовью, никак не предохраняясь, — думала она. — Просто восторг. Какое это чудесное ощущение — чувствовать, как в тебе поднимается волна, знать, что ты молода, и можешь рожать, и готова отдать себя всецело, осознанно, молясь о ниспослании новой жизни, в которой его жизнь и твоя соединятся навеки. О да.
Да, но мудро ли ты поступила? А? Если он, скажем, оставит тебя? Единственный другой раз, когда ты сознательно дала себе свободу, был тот месяц с Квилланом. Но тогда на то было разрешение. Сейчас у тебя разрешения не было.
Что, если Линк оставит тебя? Может, он придет в ярость и велит избавиться от ребенка!
Он не велит, — сказала она себе в полной уверенности. — Линк не Квиллан. Беспокоиться не о чем. Не о чем. Мадонна, прошу, помоги! Помогите мне, все боги! Пусть взрастет семя его, о, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, молю вас всем сердцем!»
Бартлетт заворочался и проснулся.
