Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин

На ведуте была изображена вялая дуга Словенской набережной.

Конечно, и Загорская готовилась вскоре отправиться на вечернюю прогулку, хотела посмотреть на закат.

И прогуливался по набережной неутомимый и неунывающий Головчинер – после экскурсии постоял под душем, с часок вздремнул и – на променад: шикарный, широченный. На набережной между ним и Вандой, между прочим, было каких-то метров сто, не больше, но они тоже пока не встретились – им ещё гулять и гулять, а потом ещё любоваться закатом…

Зато Бызова только что повстречалась с Вольманом, что называется – носом к носу, но толку в этой встрече не было никакого, она и заподозрить не могла бы, что навстречу ей попадётся тот, о ком она как раз сейчас размышляла. Многое уже узнав о нём, не знала, как он выглядит – фото его ей только обещали переслать из Агентства.

Комедия положений на Словенской набережной? Все здесь, все – однако же… Нда-а, комедия…

Раздались выстрелы… Нда-а, киновыстрелы: чуть поодаль упал на плиты… Подбежал полицейский с пистолетом в руке; белым огнём горели софиты.

Бызова вздрогнула, услышав стрельбу, но тут же, поняв в чём дело, опять расслабилась и при этом сосредоточилась: она чувствовала себя бодро даже после долгой экскурсии в такую жару, лишь душ приняла в гостинице и… Сейчас, на набережной, она обдумывала очередной ход своего расследования и, естественно, не обратила внимания на троицу повстречавшихся ей смуглых горбоносых мужчин. О, если бы Бызова могла предположить, что от них, этих троих, зависит судьба того, кто… Нет, она погружена была в свои мысли, у неё и маленький, но сильный смартфон с выходом в быстрый Интернет был под рукой, в изящной, расшитой бисером сумочке.

Вольман тоже вздрогнул от звуков выстрелов, но, оглянувшись, увидел безобидную киносъёмку. Он почувствовал себя в безопасности: никакой длиннорукий Кучумов его в Венеции не достанет; фланирующая публика, забавные типы, какой-то театр… Вот хотя бы крючконосый и длинный, как на ходулях, тип в пузырящихся зелёных штанах – Вольман чуть посторонился, чтобы не задеть плечом Головчинера. Да, типчики тут как на подбор, а многие ещё паясничают в маскарадных одеждах, закутываются в чёрные плащи, нацепляют белые маски…

Отключив сайты телеканалов, Германтов глянул на бледный атлас лагуны и – вернулся на званый обед у Веры.

Всерьёз «колдовала» или подтрунивала над постаревшим, выживающим из ума профессором?

Он так и не понял истинных намерений Веры, слишком уж они ему представлялись противоречивыми.

Но он знал уже главное назначение этого обеда, знал!

Этого не могло быть, однако – было.

Да, изысканное угощение, да, ролевая маска мэтра, необязательные светские пересуды и совсем уж необязательные вопросы-ответы на профессионально близкие ему темы. Он удивлялся собственной выдержке: как ему удавалось с менторской невозмутимостью рассуждать о Леонардо или Пикассо? И вот – обязательное, главное, то, несомненно, ради чего обед состоялся.

Две неравнозначные вещи никак он не мог забыть: двусмысленные, – по меньшей мере двусмысленные – откровения Веры, утверждавшей, что именно она заслала в его сон Палладио и Веронезе, и аметистовое колечко Оксаны; едва сверкнул на пальце её румяно-сиреневый камушек, он…

Вот так обед!

Спагетти с каракатицей, розовое вино, а как на иголках сидел; и как ещё язык у него ворочался.

Он ведь видел уже когда-то это колечко, да, могли ли быть сомнения? Это колечко – Сабины!

Германтову было не по себе, но на несколько элементарных умозаключений он ещё был способен.

Оксана сказала, что досталось ей колечко от бабушки.

Бабушка жила в чёрном доме с атлантами.

И следовательно…

Германтову стало и вовсе худо – вновь подступила тошнота, в глазах уже теперь, на набережной, поплыли круги, как дважды уже плыли тогда, на обеде, только подумал он, благо пришлось к слову, о «ядре темноты», а после последней смены блюд, так сказать, на десерт Вера ошеломила своим вопросом: снились ли вам?..

А теперь-то, теперь думал он исключительно о колечке.

И следовательно, Оксана могла бы быть его внучкой.

Могла бы быть или – была?!

А если была, то сначала были ещё и егосын или дочь…

Его?

Он виделся в последний раз с Сабиной после случившихся без него, из-за нелётной погоды, похорон Сони – ожила лестница с пыльным пупырчатым витражом с растительным оранжево-зелёным узором, затем – темноватая комната: Сабина объясняла ему как найти Сонину могилу, передавала ему квартирные ключи… Тогда в соседней комнате плакал ребёнок, но он им не поинтересовался, мальчик ли плакал, девочка… Тогда не до того ему было, а теперь, почти полвека спустя?

Теперь – до того?

Какое уж тут чувство реальности, где оно…

И есть ли сама реальность…

Так могла быть или – была?

И что ему делать, если – была?

Что? Вернуться во дворец Беретти и кинуться к управляющей кухонным комбайном Оксане – кинуться, разбрызгивая слёзы, с объятиями, как в фальшиво счастливой концовке телепрограммы, сводящей разлучённых надолго родственников?

Вот так обед, вот так обед…

Почувствовал, что венецианская атмосфера, которой он хотел надышаться, – побоку и вообще – выбит из колеи.

Пролистать файлы?

Файл пятый: «Сотворчество как конфликт»

…………………………………………………………

Файл седьмой: «Зов тотальной изобразительности».

……………………………………………………

Ещё раз: он в эпицентре Венеции, но где она, венецианская атмосфера?

Перед ним вкривь-вкось – жерди для привязи гондол, накрытых клиньями синего и зелёного брезента; гондолы покачивались, нехотя подпрыгивали в вечной пляске своей. Повертел головой: пёстрый тряпично-галантерейный китч на островных торговых стендах, у подножия коих бродили голуби, краснокирпичный, с белой готической вязью дворец Дандоло, отель «Даниели» и слева-справа от него – светленькие обновлённые фасады. А ещё левее, за светленьким и вполне весёленьким, с ордерными детальками, фасадом легендарно страшной тюрьмы, опять краснокирпичное пятно – торец Палаццо Дожей, и над ним – красный торчок колокольни с пирамидальным зелёненьким заострением… И люди, люди – оживлённейший променад.

Вечное неизменное движение.

А вместо атмосферы – разрозненные знаки её?

Зазвучало радио: что писали московские газеты сто лет назад – медицинский институт испытывает острую нужду в трупах для обучения студентов… Если у вас есть предложения трупов, свяжитесь с…

Звук затихал вдали.

Что-то новенькое для наших дней, умилился Германтов, дефицит трупов.

У Бызовой были срочные вопросы, которые она переслала в своё агентство, но в «Мойке. ru» тянули с ответами, ссылались на обвалившийся где-то в Канаде сервер, а пока… Пока всё затормозилось, хотя она многое уже выяснила. Она ведь уже точно знала, что демонстративное убийство Габриэляна заказал Кучумов, чтобы принудить своего должника Вольмана… Да, Бызова узнала уже имя и фамилию «vip-персоны» – с этой условной клички начались поиски, – но уже два дня понять никак не могла, зачем этому цветущему и пахнущему Вольману нужен был копеечный венецианский аукцион?

И почему-то не могло прийти на ум Бызовой, что Вольман, как и она сейчас, прогуливается по этой вот набережной.

Прогуливаясь, Вольман, однако, чувствовал, как улетучивается благодушие: Кучумов не выходил из головы – неуязвимый бандюган, сравнительно недавно большущие деньги на афере с авизо закосил, потом лёг ненадолго на дно, а когда всё легализовалось… И как угораздило связаться с этим нечистоплотным и опасным типом? А тут ещё аукционный роман… Поскорее бы развязать последний узелок, запустить кампанию, и – укрыться в Лондоне…

Вольман оглядывался, не чувствовал себя среди гуляющих в безопасности – ему казалось, что за ним следили.

Раздался звонок: Бызовой сообщили из «Мойки. ru» о штурме спецназовцами подмосковного поместья Кучумова.

Так, Бызову охватил охотничий азарт – события развиваются.

Колдовство – разве не смешно?

Удачная шутка-розыгрыш, увенчавшая обед, – мистика, подмешанная к десерту, не более того. Отправка Палладио с Веронезе из величественного их небытия в его сон – как к этому, если это не для оживления какого-то романного сюжета придумано, можно относиться серьёзно? Или Вере лишь удалось вновь обратить его внимание на то, что он и сам уже знал, испытывал много раньше – достаточно было бы вспомнить о встрече с Хичкоком.

А вот аметистовое колечко застряло в памяти, не давало покоя.