Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин

Вольман надеялся на успех: Германтовский писал о том, чего люди вообще-то не желали знать: он показывал изнанку жизни, писал об уродствах её, агонии, с настойчивостью, но с подкупающей самоиронией, впадающей в чёрный юмор, говорил о смерти и о забвении.

Скорей всего – надеялся Вольман, столь откровенный текст должен быть Топорову по вкусу.

Всё ли Вольман предусмотрел?

Кажется, всё: он даже сумел выйти через влиятельных людей на тележурналистку Левонтину, которой поручили вести передачу о лотах аукциона; в лоте «личные бумаги» ей порекомендовали «не заметить слона», то есть ей порекомендовали прокомментировать какие-нибудь незначительные находки, но промолчать о романе.

И – вспомним – ещё одно письмо было отправлено Вольманом в Петербург – покупку рукописи и последующее издание книги надо было юридически обезопасить, но ответа Вольман пока что не получил – ни ответа, ни привета. Вольман уже не сомневался, что автором романа был отец этого молчуна, профессора Германтова, которому он отправлял письмо, однако всё должно было быть чисто, надо было дождаться ответа… У Вольмана до намеченного им срока начала информационных операций, пока лишь предварявших массированную рекламную атаку, было ещё несколько дней. Не надо суетиться, упрекнул себя Вольман, тем более что не в его правилах было возвращаться к принятым решениям: ещё в машине, когда ехал он через Альпы, были им уточнены и конкретизированы все этапы маркетинговой кампании…

Так всё или не всё смог Вольман предусмотреть?

Оба его письма были перехвачены Бызовой, точнее, не самой Бызовой, а лихими компьютерщиками-взломщиками, которым Агентство расследований «Мойка. ru» за тайные электронные диверсии щедро платило. Перехвачены были и фрагменты романа, отобранные Вольманом для анонсов, но и этого мало – вскоре у Бызовой была уже флешка с полным романным текстом. Правда, Бызову, в силу её профессиональных интересов, занимала не литературная, а чисто криминальная сторона дела: явно в назидание Вольману убит Габриэлян, и хотя арестован за свои «мокрые» и рейдерские подвиги Кучумов, даже арестованного Кучумова опрометчиво было бы сбрасывать со счетов, он и из СИЗО мог командовать своими международными киллерами… Почему же Вольман, над которым сгустились свинцовые тучи, балуется с этим заплесневелым романом?

Тут что-то было, что-то было…

И была боковая ветвь её сомнений и поисков – какой-то тайной сквозила судьба автора романа по фамилии Германтовский, фамилии, похожей на псевдоним… Роман был написан от первого лица, то, что Бызова успела прочесть, поражало её какой-то отчаянно бесшабашной искренностью. Абсурдная жизнь нагнетала опасности, но как же долго ему удавалось выходить сухим из воды: его, близкого с поэтом Каннегиссером, убийцей Урицкого, уже вводили в расстрельный двор Губчека, ставили к стенке, но чекист Каплун в последний момент вбежал во двор с какой-то бумажкой в руке и спас его буквально за миг до выстрела. И позже неизменно ему везло: он, например, находился в Доме искусств в одной комнате с Гумилёвым, когда Гумилёва пришли арестовывать, но Германтовского чекисты не тронули… и сколько было таких гибельных эпизодов, из которых ему удавалось выскользнуть!

Чего ради хранила его судьба?

Вот так вопрос!

Однако именно на него, на такой далёкий от сугубо расследовательских целей вопрос пыталась ответить Бызова после того, как в Агентстве, где без сна и отдыха трудилась специальная группа мониторинга Интернета, её внимание обратили на статью театроведа Загорской… Бызова даже подумала, что по возвращении в Петербург стоило бы с Загорской встретиться, чтобы расспросить её поподробнее.

Если бы Бызова знала, что…

Судьба? Вот уж что действительно не по её части, удивлялась себе прагматичная и всегда заточенная на конкретный результат Бызова. С чего бы вдруг потянуло её копаться в механизме судьбы незнакомого ей и давно погибшего человека? Возможно, подумала, судьба автора романа надломилась как раз после того, как он опоздал к отправлению философского парохода и не успел передать… – Эпизод бега по Восьмой линии Васильевского острова впечатлял; это могло быть любовное письмо?

Впрочем, в своём-то письме профессору Германтову, не пожелавшему, сославшись на занятость, с ней разговаривать по телефону, она задавала совсем простые вопросы, в частности, обратив его внимание на выложенную в Интернете статью Загорской, просила сообщить…

Инга Борисовна Загорская уже вышла из гостиницы на прогулку, чтобы полюбоваться закатом.

Она прошла по мраморному паркету Пьяццетты, свернула у угла Палаццо Дожей на набережную; постояла, любуясь замечательным видом, а минут через пять она, миновав Соломенный мост, пройдёт за спиной сидящего на парапете Германтова. Затем повстречает Бызову, они приветливо улыбнутся друг другу – сегодня, изнывая от жары, вытерпели вместе экскурсию, да и вчера до Милана летели всё-таки в одном самолёте. Более того, Загорская вспомнит, что и в одном автобусе ехали они три дня назад по проспекту Ветеранов через Ульянку, вдоль парившего озера.

Комедия положений действительно недалеко ушла от комедии ошибок.

Протодьякон Кураев, комментируя в своём блоге иск гей-активиста Муртазова к актёру и священнику Охлобыстину… Фу ты, чёрт! Германтов отключил бегущую строку и открыл вновь электронную почту.

А-а-а, на второе письмо, на письмо Бызовой, он сейчас отвечать не собирался. Само упоминание аукциона вызывало у него раздражение, но почему бы не посмотреть на интернетовскую статью Загорской? После радостной вести от Игоря Германтова не покидало благодушие: так, что там, в театральных сферах?

Так, цитируются записки великого Михаила Юрьева: «Мне позвонил Михаил Вацлович, справился – у меня ли Всеволод Эмильевич. Я ему сказал, что Всеволод Эмильевич у меня, но собрался уходить, черед десять минут будет дома».

Так, после премьеры «Маскарада» Мейерхольд попил у Юрьева чаю, а через десять минут вошёл в парадную своего дома и, поднявшись к себе, был арестован.

Через десять минут?

Ну да, ленинградская квартира Мейерхольда была на Каменноостровском проспекте, в десяти минутах ходьбы от дома Юрьева.

Но зачем, с какой целью Юрьеву звонил Михаил Вацлович?

Зачем Михаилу Вацловичу было справляться после премьеры, в такой поздний час, о ближайших планах Всеволода Эмильевича?

Идёт ли тот домой, не идёт – ему-то, Михаилу Вацловичу, какая разница?

И какое же отношение отец мог иметь к аресту Мейерхольда?

«„Маскарад“ и арест Мейерхольда», отличное название для книги, но какое отношение…

Захлопали крыльями голуби.

Германтов решил переждать ступор мыслей и перевести внимание своё на окрестную благодать.

Посмотрел вдоль набережной: красный угол отеля «Даниели», резная белая балюстрада Винного моста, фонари-канделябры, тёмно-зелёные навесы и зонты над увешанными разноцветными шарфами и косынками стендами торговцев. Ветерок теребил ткани, ленты, причудливо-невесомые коллекции соломенных шляп, увенчивавших тряпичный ассортимент.

Кучумов заперт в следственном изоляторе, Вольман выведен из-под удара и может сколько угодно баловаться с этим романом… А что если не сам по себе роман, а его автор, его судьба интересуют Вольмана?

Кто раньше?

Бызова порадовалась своей догадливости: она ведь, прочтя в Интернете материал Загорской, на который её навели из мониторингового отдела Агентства, прочёсывающего Сеть, отправила уже хитро составленный – речь шла исключительно о подробностях ареста Мейерхольда, то есть о деле, давно рассекреченном и открытом, – запрос в Москву, в центральный архив ФСБ, тем более что даже там, в святая святых, были у Агентства неофициальные лоббисты и информаторы. Ей надо было выяснить – автор романа, так заинтересовавший Вольмана, и Михаил Вацлович, звонивший Юрьеву за десять минут до ареста Мейерхольда, – одно и то же лицо? Собственно, этот же вопрос, пусть иначе сформулированный, она задала в своём письме и Германтову-сыну.

В этом письме также обращалось внимание его на отрывки из романа, которые она ему любезно пересылала…

Разумеется, Бызова умалчивала, что отрывки эти были «украдены» работавшими на «Мойку. ru» хакерами из компьютера Вольмана.

«Вот у отца – настоящая биография, – думал Германтов, переключаясь на канал „Культура“, – в отцовской жизни был сквозной сюжет, и какой… – и тут же подумал: – Не задали ли сквозной сюжет задним числом арест и расстрел? Ну да, – вспомнилась жестокая максима, – сюжет пишется смертью».

– Добрый вечер, в студии Карина Левонтина. На этот раз мы встречаемся с вами в Венеции, накануне аукциона Кристи, – скороговоркой сказала интервьюерша в больших черепаховых очках, самолётная попутчица Германтова, которую он до этого много раз видел и на телеэкране.