Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота - Андрей Юрьевич Андреев

Под названием Полиции разумеются здесь не только меры по обеспечению безопасности зданий и людей, но также и надзор за студентами. Пропустим первую часть и остановимся на второй, страдающей капитальным пороком. Параграф 4 утверждает, что на основании предложения действительного статского советника Магницкого (автор ведь цитирует здесь себя самого?) необходимо «образование того внутреннего надзора, который бы, начинаясь от входа в университет, окружал непрестанно учеников и студентов». – До какого времени? – До выхода из университета. – А после выхода? – Ребенок, за которым всегда надзирали очень строго, которого все время в пеленах держали, вступает в свет и в государственную службу в должности судьи, священника, врача, администратора, а притом ум его не созрел, характер не образован опытностью, не приобрел он ни малейшего умения разбираться в людях. И кто-то полагает, что в этом случае поставили государству и обществу человека сложившегося? Воспитание истинное, единственное, которое необходимо для общественного блага, единственное, благодаря которому образуются люди, а не автоматы, из глины слепленные, есть то, которое упражняет волю и нравственные силы юноши соответственно его возрасту и зрелости перед тем, как бросить его в жизнь гражданскую. Такова цель того, что именуется жизнью академической, когда студент, наслаждаясь свободой под справедливым надзором, который его не слишком стесняет и, главное, не унижает, может порой себе вольности позволять, совершать шалости и даже проступки, за что закон его наказывает немедля и внушает ему, если он того доселе не чувствовал, заветное убеждение, что за виной неизменно следует наказание. Большое преимущество такого воспитания состоит в том, что дает юноше раннюю опытность, которую приобретает он, не причиняя ущерба ни себе, ни обществу. Когда же хотят юношей в возрасте от 18 до 25 лет на детских помочах водить, такое обхождение как раз и побуждает их закону противиться, как раз и плодит мошенников, лицемеров, льстецов, людей низких, которые истинные свои чувства прячут под личиной покорности, вознаграждают себя за это рабство в ущерб общественному благу и страстно ненавидят власть, которая их развращает. Неужели кто-то всерьез полагает, что можно таким образом воспитать истинных верноподданных, ревностных служащих государственных, людей, преданных особе Государя? – Император всего этого увидеть не может. Надобно, чтобы ему об этом сказали. Да сумеет он поверить человеку, которого знает уже двадцать лет, который двадцать лет наблюдал, изучал, рассматривал очень пристально юношество университетское; отцу двоих сыновей, чье нравственное воспитание подтверждает верность его правил! Ужасный результат этих наблюдений в том состоит, что студент, который не любит свой университет, не любит ни Государя своего, ни свое Отечество. – На сем остановимся; слишком больно было бы в детали входить.

Третья часть этой инструкции, касающаяся образования нравственного, надрывает сердце и может только жалость внушить к юношеству, воспитываемому по этим правилам.

Параграф 2 утверждает, что «душа воспитания и первая добродетель гражданина есть покорность: посему послушание есть важнейшая добродетель юности. В молодости только, упражнением покорности, получает воля ту мягкость, которая на всю жизнь остается и для благосостояния общественного столь необходима». – Любить Господа более всего, а ближнего как самого себя: вот главная заповедь Иисуса Христа, закон Евангелия, первая добродетель христианина любого возраста, любого пола, любого состояния. Желать подчинить покорности этот возвышенный закон, возводить податливость и мягкость в ранг добродетелей – это преступление против юношества, против человечества, против величия божественного и человеческого. Что станет делать государство с гражданами, а государь с подданными, у которых собственной воли нет, которые только и умеют, что подчиняться рабски, которые при виде воровства, взяток, подлогов за добродетель почитают смолчать?

Сразу после требует инструкция, чтобы уроки Религии о любви и покорности были исполняемы на самом деле (в инструкции ректору, глава IV, параграф 2, именуется покорность государям Религиею второго Величества. Можно ли в трех словах больше нелепости и святотатства соединить?), и в той же фразе толкует о важности строжайшего чинопочитания. Великий Боже! Наше почитание тебя, наша любовь, наше милосердие к себе подобным поставлены здесь на одну доску с почитанием чинов, и за малейшее отступление от оного грозят воспитанникам суровыми наказаниями.

Параграф 3 предписывает директору «наблюдать, под строжайшею личною ответственностью и всеми способами власти, ему даруемой, чтобы воспитанникам университета внушено было почтение и любовь к Святому Евангельскому Учению». Можно ли этой цели достичь устрашением? Если директор человек честный и набожный, нет у него нужды добиваться исполнения этого священного долга с помощью речей, содержащих угрозы. Если же он лицемер, сумеет он придать своему управлению вид того, чем оно быть должно, тогда как внутри останется оно клоакой безнравственности в течение долгих лет, прежде чем взор начальника это заметит. Выбирать людей и взывать к совести: вот что к цели ведет.

Тот же параграф вменяет в обязанность директору «блюсти внимательно, чтобы все чиновники университета, каждый по вероисповеданию своему, исполняли свои обязанности в рассуждении обычного посещения храмов и употребления таинств». Итак, желают набожность насаждать и пестовать посредством насилия. Неужели полагает автор инструкции, что человек, которого собственное чувство в храм и к алтарю не приводит, будет там присутствовать достойно, убежденно и сосредоточенно, с тем чувством внутреннего обожания, которое одно только и является настоящим поклонением Божеству, если в храм его, можно сказать, пригонит страх перед директором? – Нет, император Александр никогда даже в мыслях не имел тех ужасных вещей, которые от его имени публикуются. Нет, никогда профессор, обладающий познаниями и добродетелями, отвечающими его должности, не покорится подобным законам и двойному шпионству директора и ректора. По этим словам судить можно о достоинствах тех профессоров, которых в Казанском университете оставили, и тех, которых в этот университет нанимают.

Параграф 3 далее сообщает, что «студенты, отличающиеся христианскими добродетелями, должны быть предпочитаемы всем прочим» и что «какие бы успехи ни оказывали воспитанники в науках, медали, отличившимся назначаемые, не могут быть даны, ежели директор университета не одобрит их поведения». Можно ли юношеству лицемерие и податливость проповедовать более недвусмысленно? В заведении, где все подчинено страху и корысти, юноши с первых дней усвоят, что видимость превыше всего и что главное – нравиться директору.

Параграф 8 утверждает, что «директор должен внушить инспектору, надзирателям и всем преподавателям университета, чтобы они наблюдали, дабы доброе и благородное обращение студентов украшало их благонравие, чтобы они во всяком положении были скромны и учтивы, чтобы сама наружность и выражения их были приятны и благоприличны». – Превосходно; но когда добавляют, что «сия часть воспитания, столь несправедливо и часто пренебрегаемая, есть одна из существенных,