Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник) - Бернард Корнуэлл

– Потому что меня побили, – сказал он, – потому что они убили Планшара, потому что, черт побери, мне нечего терять, потому что, если я окажусь на крепостных стенах со своим луком, я сумею убить часть из них. И черт возьми, я это сделаю! Я убью Жослена и своего чертова кузена. – Он похлопал по тисовому луку, тетива с которого была снята, чтобы не размокала от дождя.

– Обоих убью, так и знай. Я лучник, черт возьми, хороший лучник, и предпочитаю быть лучником, а не беглецом!

– А Робби? Ты убьешь и его?

– Может быть, – ответил Томас, не желая задумываться над этим вопросом.

– Значит, волк загрызет собак? – сказала она. – А потом умрет?

– Может быть, – ответил Томас. – Но я буду с друзьями.

Это было важно. Люди, которых он привел с собой в Гасконь, находились в осаде, и, если они примут его обратно, он останется с ними до конца.

– А тебе, – сказал он Женевьеве, – вовсе не обязательно лезть в эту западню.

– Ах ты, чертов дурак! – рассердилась девушка. – Ты за кого меня принимаешь? Когда мне грозила смерть, ты меня не бросил, так почему ты думаешь, что я покину тебя теперь? И потом, не забудь, что́ я видела, танцуя в грозу.

– Свет во тьме, да. – Томас улыбнулся. – Думаешь, мы все-таки победим? А что! Может быть! Во всяком случае, что бы там ни считала Церковь, мы сейчас с Богом, а не против Него. Мои враги убили Планшара, а такое мог сделать лишь тот, кто заодно с дьяволом.

Спускаясь по склону, они подошли к опушке леса, за которой начинались виноградники. Когда Томас остановился, чтобы в очередной раз осмотреть местность, многие из шедших за ним коредоров обессиленно опустились на сырую палую листву. У семерых были арбалеты, у остальных самое разное оружие или вовсе никакого. У одной женщины, рыжеволосой и курносой, имелся широкий кривой тесак, и, судя по виду, она умела с ним обращаться.

– Зачем мы остановились? – спросил Филен, хотя и был рад передышке, поскольку его сын был тяжелой ношей.

– Чтобы посмотреть, где охотники, – ответил Томас и долгое время разглядывал виноградники, луга и рощи.

Между двумя пастбищами поблескивала речушка, но людей не было видно. Ни один серв не ковырялся в земле, копая канаву, ни один не пас под каштанами свиней, и это настораживало. Отчего это сервы не кажут носа из дому? Не иначе как рядом бродят вооруженные люди. Их-то Томас и искал взглядом.

– Там, – сказала Женевьева, указав на север, и лучник, проследив за ее рукой, увидел у излучины поблескивавшей речушки скрывавшегося в тени ивы всадника.

Значит, охотники поджидают его, и, как только он выйдет из лесу, они окружат его, порубят его спутников, а его самого отведут к кузену.

Придется снова скрываться.

Пушка приводила Жослена в восторг. Он не уставал восхищаться громовой мощью, таившейся в этой неуклюжей с виду, пузатой трубе. Ему хотелось завести побольше таких штуковин, ведь будь у него хотя бы дюжина подобных смертоносных машин, граф де Бера мог бы стать могущественнейшим феодальным сеньором во всей Гаскони. Потребовалось пять дней, чтобы притащить пушку в Кастийон-д’Арбизон, где Жослен обнаружил, что осада (если это можно назвать осадой) ничего не дала. Шевалье Анри заявлял, что англичане заперты в замке, однако не предпринимал ни одной попытки штурма. Он даже не удосужился изготовить штурмовые лестницы, не расставил арбалетчиков там, где могли бы подстрелить английских лучников, показывающихся на стене крепости.

– Дрыхнешь ты тут, что ли? – рявкнул Жослен.

– Никак нет, монсеньор.

– Небось они тебя подкупили, – предположил граф. – Отсыпали монет, чтобы ты их не тревожил.

Шевалье Куртуа был оскорблен до глубины души, но Жослен, не обращая на него внимания, принялся командовать сам. Первым делом он приказал арбалетчикам выдвинуться вперед по главной улице и найти стены и окна, откуда они могли бы обстреливать замок. Эта затея еще до наступления темноты стоила ему пятерых убитых и стольких же раненных длинными английскими стрелами, однако Жослен был доволен.

– Сегодня мы их растревожили, – заявил он, – а завтра устроим им кровавую баню.

Синьор Джоберти, итальянский мастер-пушкарь, решил установить пушку под аркой западных ворот. Там нашелся подходящий отрезок ровной мостовой, и он уложил на камни два толстенных бревенчатых бруса – опору для рамы, на которой было закреплено его пузатое орудие. Это место находилось на добрых двадцать ярдов дальше предельного полета стрелы из английского лука, и люди, которые обслуживали пушку, могли чувствовать себя в безопасности. Кроме того, арка ворот длиной в десять шагов служила хорошим укрытием от непрекращающегося дождя, под ее защитой можно было смешивать порох, не опасаясь, что он намокнет. Для того чтобы снять пушку с повозки и установить ее на массивную раму, людям Джоберти пришлось изготовить из крепкого дуба вагу. На это ушло все утро. Брусья под рамой смазали свиным жиром, бочонок с которым Джоберти поставил рядом с пушкой. Предполагалось, что смазка будет возобновляться после каждого выстрела, смещающего раму назад.

Снаряды подвезли на отдельной крытой повозке, и чтобы поднять каждый с его ложа, потребовались усилия двух человек. Эти снаряды представляли собой железные стрелы в четыре фута длиной: некоторые имели форму арбалетных болтов с жесткими металлическими лопастями, остальные же представляли собой просто заостренные железные болванки толщиной с руку взрослого мужчины.

Порох был доставлен в бочках, но его необходимо было помешивать, потому что тяжелая селитра, составлявшая около двух третей смеси, опускалась на дно емкостей, в то время как более легкие сера и древесный уголь поднимались наверх. Состав перемешивали длинной деревянной ложкой, и когда синьор Джоберти решил, что порох доведен до нужной кондиции, он приказал всыпать в темное орудийное чрево восемь полных черпаков.

Сзади пушка имела вздутие на манер горшка или луковицы. Именно туда помещался пороховой заряд, и именно там воспламенялись газы. Снаружи на казенной части красовались два изображения святых: святого Эллоя, покровителя литейщиков, и святого Маврикия, покровителя солдат, а ниже, под образами, имя пушки – «Адская поплевуха».

– Ей три года, монсеньор, – сообщил Джоберти Жослену, – и она ведет себя, как положено женщине, знающей, что такое колотушки.

– Хорошо, стало быть?

– Мне доводилось видеть, монсеньор, как казенную часть, – итальянец похлопал рукой по вместилищу для пороха, – разрывает на части и осколки металла выкашивают всю орудийную прислугу. Но моя «Адская Поплевуха» не такая. Нет, монсеньор, она у меня крепенькая! А все потому, монсеньор, что ее отлили в Милане тамошние колокольных дел мастера. А уж они литейщики так литейщики, это точно!