Реквием для хора с оркестром - Антон Твердов

— Ага, — проговорил явно заинтересованный Никита.

— Выходит, — держа одну руку за спиной, а другой размахивая, будто саблей, говорил Махно, — что, если мы захватим власть, у нас появится реальный шанс узнать секрет свободного перемещения по мирам. А это значит — во времени и пространстве! Представляешь? Во времени и пространстве!!! Что это значит— понимаешь?

Никита ничего не ответил, соображая.

— А это значит то, — сказал за него Махно, — что ты не только сможешь вернуться домой, но еще и в то время, в какое захочешь… Теперь понял?

— Понял… — прошептал Никита.

Махно перевел дыхание и протянул Никите руку.

— Теперь ты с нами? — величественно спросил он.

— С вами, — быстро ответил Никита. — Конечно, с вами!

— Запомни этот великий момент! — проговорил строго Махно. — Только что ты вступил в ПОПУ!

— Запомню, — пообещал Никита.

После осторожного стука дверь приоткрылась, и в образовавшийся проем просунулся зеленый куст, под которым темнела массивная физиономия Рододендрона.

— Нестор Иванович, — позвал он, — можно?

— Нельзя! — рявкнул Махно. — Не беспокоить нас, пока я не разрешу… Я провожу посвящение нового члена.

— Он согласился? — умилился Рододендрон.

— Да-да… Закрой дверь! Дверь закрылась.

Махно сделал Никите знак и снова шагнул за портьеру. Вышел он оттуда, держа в руках большую оплетенную бутыль и два граненых стакана.

— Вот, — проговорил батька, — спрыснем посвящение. Употребляешь?

— Употребляю, — сказал Никита, чувствуя вдруг сильное желание выпить.

Махно поставил бутыль и стаканы на низкий столик, стоящий в центре комнаты, снова скрылся за портьерой и вынес оттуда блок сигарет «Мальборо» и две зажигалки.

— Местного приготовления? — осведомился Никита, кивая на сигареты.

— Нет, — мотнул головой Махно, — настоящие земные.

— Как это? — изумился Никита. — У вас есть канал общения с Землей.

— Есть, — кивнул Махно. — Но…

— Значит, можно мне туда…

— Нельзя, — прервал его батька, — канал односторонней связи… Впрочем, ты сам все увидишь со временем.

— Но как? — не мог не удивляться Никита. — Если есть выход в другое измерение…

— Не говори о том, чего не понимаешь, — строго сказал Махно. — Давай выпьем. Черт, столько времени уже со свежим человеком не разговаривал…

— А закурить можно сначала?

— Кури, конечно…

Никита с треском распечатал блок, достал оттуда пачку, вытащил одну сигарету, прикурил и с наслаждением затянулся. Вкуса, впрочем, он особого не ощутил — только движение горячего воздуха внутри своего тела, но и этого ему сейчас было довольно. Укоренившаяся привычка довольствовалась и традиционными манипуляциями: щелчок — сигарета из пачки, закусить фильтр зубами, поднести зажигалку — щелчок — вспыхнувший копчик сигареты.

А Махно тем временем разлил по стаканам.

— А это что? — спросил Никита, указывая на стаканы. — Тоже с Земли?

— Нет, — вздохнул Махно, — это как раз местное. Понимаешь, земная водка нас — мертвых — не берет. Организм ее не воспринимает. Вообще никакого алкоголя не воспринимает. А вот местное пойло идет хорошо… Ну как? — Он поднял стакан. — Поехали?

Они выпили одновременно. Почти сразу же Махно разлил еще по одной.

— Кури! — предложил он снова, когда увидел, что Никита с сожалением топчет пальцами окурок в пепельнице. — Кури сколько хочешь. Можешь весь блок себе забрать — у меня еще есть.

— Спасибо, — сказан Никита, подвигая блок ближе к себе.

— Поехали?

Они снова выпили. Махно опять разлил «бухло» по стаканам. Никита уже чувствовал туман опьянения в своей голове, батька тоже — разгорелся глазами, движения его стали порывистыми и неуклюжими. Наливая в очередной раз «бухло», он слишком сильно наклонил бутылку, и струя дымящегося напитка плеснула на стол, а оттуда на пол. Никита затушил окурок и тут же закурил новую сигарету. Дым, синей струей поднимающийся из пепельницы, смешивался белыми клубами испаряющегося «бухла», так что содержимое комнаты очень скоро стало похожим на странного вида аквариум, где колыхались, словно ленивые рыбы, два пьяных силуэта.

После четвертого стакана Махно опьянел настолько, что ударил кулаком по столу, всхлипнул и, вдруг поднявшись, обнял Никиту за плечи. Никита замер, неловко отставив сигарету.

— Никто не понимает! — горько воскликнул батька, подрагивая пальцами на плечах Никиты. — Никто! Ты ведь знаешь, кто я?

— М-махно, — выговорил Никита, — Нестор Иванович.

— Махно, — подтвердил Махно, тяжело брякаясь на стул. — Вот в учебниках пишут — бандит, бандит… А ведь я — интеллигент! Один из первых русских анархистов! Один из самых крепких! Так меня Ленин называл! Вы в свое время помните еще Ленина?

— Да, — сказал Никита, — конечно…

— Номер 349-007, — хрипнул Махно и опрокинул себе в глотку содержимое стакана, — теперь где-то в правительстве заседает. Ведает бухгалтерией. А какими делами ворочал на Земле, а? А я… Я! Я ведь кавалер Ордена Боевого Красного Знамени! Я Перекоп штурмовал! Как сейчас помню…

Он поднялся, покачиваясь, подошел к стене, сорвал с нее кривую казацкую саблю и размахнулся так широко, что снес напрочь половину висевшей рядом портьеры.

— Дивизия-а-а! — заорал батька, ничего, кажется, не замечая вокруг. — По ко-оням! Арш! Галопом! Лобовой удар! Через колючую проволоку!!! Кто там упал?! Кони через колючую проволоку! А из окоп солдатики… из окоп из винтовок… Шарах! Шарах! Шарах!!! Шашкой наотмашь — р-раз! Знаешь, как сплеча рубят — от основания шеи до середины грудной клетки? Серые шинельки — и в серую грязь! А по тем, кто еще ворочается, — копытами… А потом!…

Голос его сорвался. Батька пошатнулся, выронил саблю, которая с жутко неприятным, медицинским звоном упала на каменный пол — как окровавленный скальпель в ванночку для инструментов. Махно шагнул к столу, но не сел, а остался стоять, закрыв лицо руками.

— А потом пулеметы с правого и левого флангов, — глухо заговорил он, — ды-ды-ды-ды… Самая смерть — когда пулеметы на наступающую конницу. Половины дивизии нет… Еще залп… И больше они не умолкали — пулеметы…

Махно опустил руки, и Никита с ужасом увидел его залитое слезами лицо. Махно опустился на стул и подвинул к себе бутыль.

— Ушел я от красных в Херсонские степи, — продолжал он, глядя на свои руки, обнимавшие бутылку, — и тогда Семен Буденный погнал меня, хорошо гнал — почти всех положил. А потом… И… И… только и знают про Махно, что он звезды на спинах коммунистов вырезал… Да еще как республику Гуляйполе учредил… Глупая, детская попытка. Но власти тогда даже таких шуток не понимали…

С деревянным стуком Махно уронил голову на стол.

— Может, выпьешь? — робко предложил Никита, когда прошло более пяти минут в тишине.

Не дожидаясь ответа, Никита налил. Батька с трудом выпрямился и в несколько длинных глотков опорожнил стакан.

— А грохнули меня в Париже, — уже спокойнее проговорил Махно. — Я, признаться, и не прятался от них. Знал, что найдут. Нашли…

— Кто? — осторожно спросил Никита.

— Как это кто? — слабо усмехнулся Махно. — НКВД — кто… Я как только здесь оказался, тут же обрадовался — есть возможность продолжать борьбу. Но меня быстро обломили. Все было так, как с Вольным Стрелком. Только того аннигилировали, а я скрываюсь. Пока. До поры до времени. Ушел в подполье. Разливай еще! Ушел, так сказать, в ПОПУ. Но ничего… Я им еще покажу всем… Не получилось там, так тут получится. Я им устрою… такое Гуляйполе, которого никто никогда не видел… Понял?

Никита не успел ответить. Батька проглотил налитую ему порцию «бухла», икнул и снова уронил голову на стол.

— Эй! — позвал Никита. — Э-эй!

Батька Махно захрапел.

— Кто тебя в милицию служить направил, придурка? — орал Гаврилыч на новобранца. — Откуда ты вообще взялся?

— Да, милый друг, откуда ты взялся? — мягко спросил Эдуард.

— Из-под Грозного, — уныло отвечал новенький надзиратель, очень похожий на самого Эдуарда Гаврилыча, если бы тот имел только одну голову. — Я знаю, что тут у вас одни ифриты служат, но мне это… протекцию дали… Сулейман ибн Сулейман.

Услышав фамилию начальника Городского управления милиции, Гаврилыч тут же осекся и замолчал. Эдуард же, как всегда в момент личных катаклизмов, закатил глаза в потолок и сделал вид, что о чем-то глубоко задумался или задремал.

— Я знаю, что тут у вас одни ифриты служат, — продолжал новичок, заметно приободрившись после того, как убедился, какой эффект произвели на Эдуарда Гаврилыча его слова, — но Сулейман ибн Сулейман, как оказалось, мой прямой предок. Он тысячу лет назад был воином Аллаха. В нашем роду — все воины Аллаха. А я как на мине подорвался — сразу сюда. Меня Сулейман ибн Сулейман вызвал и направил надзирателем в городскую тюрьму. Мой младший брат в прошлом году от ран умер, тоже у вас работает — секретарем. Только он почему-то паучком стал. Абдулла его зовут.