Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве - Джефф Сахадео
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Детские воспоминания о посещении столиц, с которыми потом будет связано желание мигрантов вернуться в самое сердце СССР, в основном касались самых простых житейских радостей, больше всего запомнилась еда. У Серкебаева текли слюнки при одном воспоминании о разнообразии колбас: его семья могла купить в Москве целых тридцать разных видов колбасы, при этом вдвое дешевле, чем в Оше. Этери Гугушвили рассказывала об огромном выборе мороженого самых разных вкусов в Москве и о том, как она мечтала о своем любимом мороженом «Бородино», а потом с удовольствием его ела[406].
Абдул Халимов вспоминал, как в молодости его влекло в столицу Советского Союза: «Когда я еще в студенческие годы [в 1970-е и 1980-е гг.] приезжал сюда, в Москву, во время праздников и каникул, я чувствовал себя прекрасно. Конечно, мы были молоды, знакомились с местными девушками. В советское время было очень легко познакомиться с девушками, была возможность узнать друг друга поближе». Халимов отмечал, что в таких поездках удачно совпадали все обстоятельства: он был вдалеке от родного городка Кишлаки, вдали от бдительного надзора семьи и деревенских старейшин, а городские девушки в гораздо меньшей степени были скованы строгими нормами поведения. «В 1983 г. мы ездили в Астрахань [подрабатывать на стройке]. Недалеко от нас располагалось отделение Московского энергетического института. Мы познакомились со студентами оттуда, подружились, вместе проводили время и болтали»[407]. Он выражал сожаление, что в поздний период перестройки, когда он уже переехал жить в Москву, и из-за возраста, и из-за неопределенности того периода он не мог так же свободно общаться с местными русскими женщинами. Его рассказ о взаимоотношениях полов перекликался с рассказами других мигрантов, которые делились опытом переезда в крупные города из советских республик или даже других стран. Восхищаясь масштабами и открытостью Ленинграда и Москвы, они обращали внимание на опыт межэтнических и интернациональных отношений, который подчеркивал солидарность советской молодежи. Эти истории перекликались с рассказами об общей беззаботной и веселой атмосфере столичной жизни, популярными среди студентов и в советской прессе со времени проведения Всемирного международного фестиваля молодежи и студентов в 1957 г. в Москве[408].
Рассказы гостей столицы и туристов о московских изысках и удовольствиях быстро распространялись, но не вызвали единодушного стремления переселяться среди советских граждан. К середине 1960-х гг. даже до отдаленных деревень Средней Азии дошли государственные инвестиции и экономический прогресс. Детские сады, поликлиники и дома культуры вдоль мощеных, обсаженных деревьями центральных улиц стали частью привычного пейзажа[409]. У особо предприимчивых председателей колхозов и глав отдельных районов была возможность использовать свои связи, чтобы продвинуть проекты по строительству, например, местных больниц и даже аэропортов[410]. Безусловно, приходилось справляться как с дефицитом основных строительных материалов, так и с нехваткой бытовых товаров. Кроме того, как уже упоминалось в главе 1, в 1970-е гг. и позже возрос уровень экономического неравенства между советским центром и периферией. Несмотря на это, большинство мигрантов отмечало, что в эти годы в сельских местностях Кавказа и Средней Азии им хватало средств на все необходимое, хотя нельзя сказать, что они были людьми среднего достатка. В крупных республиканских городах, от Кутаиси (Грузия) до Душанбе (Таджикистан), постоянно росло количество нового жилья, что способствовало и росту населения. Новые жители, покинувшие сельскую местность с ее свежим воздухом и «простой жизнью», теперь наслаждались удобствами: газовым отоплением; уборными, расположенными в доме, а не на улице; и иногда даже кондиционерами, хотя прочность новых построек оставалась под сомнением[411]. Как мы обсудим ниже, в жизни в республиках – как в городах, так и в сельской местности, – можно найти немало недостатков: в частности, чувство постоянного наблюдения со стороны земляков, как отмечал Халимов и другие. И все же, когда мигранты рассказывали о том, как они решились на переезд в Москву и Ленинград, они говорили, что покинули дом скорее ради открывающихся возможностей, чем из-за безысходного положения дома.
С увеличением числа поездок в Советском Союзе, в Ленинград и Москву циклично прибывали новые мигранты. Анарбек Закиров вспоминал, что в 1960-е гг. он в целом был доволен своей жизнью возле Иссык-Куля (Кыргызстан), но одна поездка на отдых изменила его жизнь: после нее он решился проделать долгий путь к сердцу СССР. Во время отдыха с семьей в санатории на Северном Кавказе он познакомился с подростком из Беларуси. В дальнейшем эта дружба привела к тому, что Закиров получил приглашение посетить республику нового знакомого, а затем и высокооплачиваемую работу на стройке в Минске. С этой работы Закиров уволился для прохождения армейской службы, но он узнал о более высоких зарплатах и лучших условиях труда, которые предлагали города славянской части СССР. Улучшив владение русским языком во время службы в армии, он воспользовался своим статусом демобилизованного солдата, чтобы прописаться в Москве и поступить на обучение в Национальный исторический архив в 1969 г.[412]
Честолюбивые намерения выйти за пределы деревенской жизни могли возникнуть и в результате воспитания. Многие мигранты отмечали, что большую роль в их переезде в Ленинград и Москву сыграли семьи. Послевоенный социальный прогресс их родителей стал первым этапом их собственной социальной и географической мобильности, а основным механизмом его было образование. Фаршад Хаджиев из маленького городка в горах Памира рассказывал, что его отец, ветеран Великой Отечественной войны, получил должность председателя колхоза, в то время как его мать ухаживала за детьми[413]. Они переехали в Душанбе, чтобы иметь возможность отдать детей в первоклассную русскоязычную школу. У Айбека
