Натюрморт из Кардингтон-кресент - Энн Перри

Он улыбнулся ей, и на мгновение его рука коснулась ее руки с неожиданной теплотой, и она остро ощутила это прикосновение.

Шарлотта была вне себя от возмущения. В поведении ее собеседника было что-то такое, что вызвало в ней желание прочесть ему жесткую нотацию о моральных принципах. Ей очень хотелось стереть самодовольство с его физиономии.

— Вы хотите сказать, что если бы Эмили переспала с мистером Рэдли, к примеру, то Джордж простил бы ее? — спросила она с сарказмом в голосе, отдергивая руку.

Ее замысел удался. Юстас был совершенно искренне потрясен ее словами. Шарлотта назвала своими именами такие вещи, которые он никогда бы не осмелился произнести вслух. Кровь отхлынула у него от лица, а затем прилила снова, и он покраснел, как рак.

— Ну, уж, извините! — взорвался он. — Я, конечно, понимаю, что вы пережили тяжелое потрясение и, возможно, боитесь за Эмили, что вполне понятно. Но, дорогая миссис Питт, нельзя же скатываться до подобной вульгарности! Я, безусловно, попытаюсь ради вас забыть то мгновение, когда вы позволили себе настолько забыться и высказать нечто в высшей степени отталкивающее. Мы с вами никогда об этом больше не вспомним. Вы нанесли удар по самой основе того, что считается величайшим и достойнейшим благом в нашей жизни. Если бы женщины вели себя таким образом, то мужчины никогда не могли бы быть уверены в своем отцовстве! Семья была бы осквернена, устои общества рассыпались бы в прах… Одна только подобная мысль вызывает ужас!

Шарлотта тоже покраснела — правда, не столько от стыда, сколько от возмущения. Но, возможно, она и в самом деле перешла некие границы, и движение руки Юстаса выражало лишь искреннее сочувствие.

— Я ничего подобного не предполагала, мистер Марч! — возразила она, подняв голову и глядя ему прямо в глаза. — Я просто хотела сказать, что, вероятно, Эмили ожидала от Джорджа столь же высоких стандартов нравственного поведения, каких придерживалась сама.

— Я вижу, что вы очень неопытная женщина, миссис Питт, причем с массой романтических иллюзий. — Юстас многозначительно покачал головой; постепенно выражение его лица смягчилось, и на нем снова появилась улыбка. — Женщины очень не похожи на мужчин, очень не похожи! Мы обладаем такими достоинствами, как интеллект, мужество и твердость. — Подчиняясь бессознательному рефлексу, он напряг мускулы. — Мозг мужчины гораздо сильнее женского. — Его взгляд скользнул по шее и груди Шарлотты. — Только вспомните, что мужчины сделали для человечества. Во всех сферах бытия. Но если у женщины отсутствуют скромность, терпение, нравственность и нежность, то что же она за женщина? Чем был бы наш мир без облагораживающего влияния матерей и жен? Безбрежным океаном варварства, миссис Питт!

Он пристально посмотрел ей в глаза, и Шарлотта смело встретила его взгляд.

— Вы только это хотели мне сообщить, мистер Марч? — спросила она.

— Э-э-э… нет…

Юстас мгновенно сбился и часто заморгал глазами. Он полностью потерял нить беседы, а она не желала ему помогать.

— Я просто хотел удостовериться, что вам хорошо у нас, — пробормотал он наконец. — В эту трудную минуту мы должны объединиться. Вы ведь тоже одна из нас благодаря бедняжке Эмили. Мы должны защищать интересы семьи. Сейчас не время для эгоистических устремлений. Я уверен, вы понимаете меня.

— Несомненно, мистер Марч, — согласилась Шарлотта, мрачно глядя на него. — Я никогда не забуду свои семейные обязательства, вы можете быть в этом уверены.

Юстас улыбнулся с явным облегчением, очевидно, забыв, что ее ближайшим родственником является Томас Питт.

— Превосходно! Конечно, я абсолютно в вас уверен. А теперь я должен оставить вас — ведь вам следует переодеться к ужину и, возможно, посетить бедную Эмили. Убежден, что вы оказываете ей огромную моральную поддержку.

После ужина дамы удалились из столовой, затем их примеру последовали мужчины. Разговор не клеился, так как впервые с момента гибели Джорджа к обитателям Кардингтон-кресент присоединилась Эмили, и каждый опасался произнести какую-нибудь бестактность. Говорить об убийстве было бы бессмысленной жестокостью, но вести беседу так, словно ничего не случилось, было так же глупо, и поэтому любой разговор становился искусственным и нелепым. Поэтому в начале десятого Шарлотта встала и, извинившись, сказала, что хочет пораньше лечь спать. Эмили, к облегчению всех оставшихся, удалилась вместе с ней. Шарлотте даже почудилось, что она услышала этот самый вздох облегчения, как только за ними закрылась дверь и находившиеся в комнате смогли посвободнее расположиться в креслах.

Посреди ночи Шарлотта проснулась; ей послышалось, что Эмили ходит возле соседней двери. Наверное, ее сестра из-за сильных переживаний не может уснуть. Может быть, ей стоит пойти к ней?

Она села в постели и уже было потянулась за шалью, как вдруг поняла, что шум доносится совершенно с другой стороны — со стороны лестницы. С чего бы Эмили спускаться вниз в этот ночной час? Шарлотта выскользнула из кровати и, решив не тратить время на поиск тапочек, прошла к двери, открыла ее и осторожно проследовала к главной лестнице. Она заглянула за угол — и в свете газового рожка на самом верху лестницы увидела то, от чего у нее перехватило дыхание, а все тело охватил страшный гробовой холод. Тэсси Марч поднималась по ступенькам наверх. Лицо ее было спокойным и немного усталым, но на нем лежала печать такого глубокого умиротворения, какого Шарлотта никогда раньше в жизни не видела. Все ее прежнее беспокойство куда-то ушло, напряжение отступило. Тэсси шла, вытянув руки перед собой. Рукава платья измяты, на манжетах капли крови, рядом с каймой платья большое темное пятно. Девушка поднялась на самый верх лестницы, и только тут Шарлотта скользнула в темноту, боясь быть замеченной. Тэсси прошла на цыпочках на расстоянии менее ярда от Шарлотты. На лице у девушки продолжала блуждать мечтательная, но зловещая улыбка; Тэсси оставляла после себя тяжелый, сладковатый одуряющий и совершенно недвусмысленный аромат. Кто хоть раз в жизни почувствовал запах свежей крови, никогда не сможет его забыть. Шарлотта вернулась в свою комнату, ее трясла нервная дрожь. В спальне ей сделалось дурно.

Глава 7

На следующее утро Эмили проснулась рано. Сегодня хоронили Джорджа. Ей тотчас сделалось холодно. Утренний свет на потолке был белесым и блеклым. В нем не было ни тепла, не цвета. Горе, переполнявшее ее, граничило с гневом и невыносимым одиночеством. Сегодняшний день поставит на всем точку. Нет, конечно, жизнь на этом не закончится. Джорджа больше нет. Случившегося не вернуть, как не вернуть былой теплоты, кроме как в воспоминаниях. Но похороны, похороны… Они как будто подводили некую финальную черту, окончательно и бесповоротно перемещая Джорджа в прошлое.

Эмили скорчилась под одеялом, но и это не принесло ей успокоения. Вставать еще слишком рано, да ей и не хотелось никого видеть. Все будут заняты собственными делами, раздумывая над тем, какую шляпку надеть, как вести себя, что говорить, как выглядеть.

Но самое неприятное было то, что, занимаясь всем этим, они будут с подозрением наблюдать за ней. Почти все считают, что Джорджа убила она: пробралась в комнату миссис Марч, украла дигиталис из ее аптечки и налила его в кофейник Джорджа. Кроме одного… Кто-то один из них наверняка знает, что она не виновна, потому что виновен он сам. И этого человека нисколько не смущает то, что в убийстве Джорджа подозревают ее, что ей, возможно, предъявят обвинение, будут судить и… Эмили продолжила нить размышлений даже несмотря на то, что та причиняла ей нестерпимую и совершенно бессмысленную боль. Она представила себе зал суда, себя в жалких тюремных лохмотьях, волосы, заплетенные в узел на затылке, свое мертвенно-бледное лицо, ввалившиеся глаза, присяжных, не осмеливающихся взглянуть на нее, немногочисленных женщин на скамьях для зрителей, взирающих на нее с искренней жалостью. Возможно, им самим пришлось пережить нечто подобное тому, что пережила она — почувствовать себя отвергнутой и ненужной. Затем оглашение приговора, судья с каменным лицом, протягивающий руку за черной шапочкой…

На этом череда ее мыслей прерывалась. Все, что должно было следовать за этим, казалось ей слишком страшным. В своих фантазиях она ощущала прикосновение петли к шее и влажную чернильную тьму. Образ был не просто ужасен, он мог стать реальностью, в которой уже не будет ни теплой постели, ни радостного утреннего пробуждения.

Эмили села в кровати, отбросила одеяло и протянула руку к звонку. Пять минут успели превратиться в мучительную бесконечность, прежде чем раздался стук в дверь, и в комнату вошла Дигби с наспех уложенными волосами и неровно завязанным фартуком. Она взглянула на Эмили нервным, но решительным взглядом.