Драматургия ГДР - Фридрих Вольф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4
Сан-Суси. Зала. Г е н р и х в кресле с высокой спинкой. Вечер.
Г е н р и х (ждет. Смотрит на часы. Прячет их. Торопливо вынимает снова). Не думаю, что война начнется. Просвещение умов и совершенствование стиля жизни в Европе являются надежной защитой против подобного способа обогащения, характерного для невежественных рыцарей-разбойников. Разумеется, и у королей возникает потребность увеличивать свои владения, а тем самым и доходы. Но это не значит, что необходимо жечь и убивать. Один увеличивает свои владения так, другой — этак, монархии становятся все более обширными и могущественными, все происходит в определенном порядке, в конце концов вечный мир — это реальность будущего, а война — не более чем страшная история варварских доисторических времен.
Звеня шпорами и обмениваясь приветствиями, входит г р у п п а г е н е р а л о в. Они проходят налево.
Скорее бы кончились эти маневры. (Вынимает часы.)
Входит Ф р и д р и х в прекрасном настроении. С ним К а т т.
Ф р и д р и х. Еще немного, и Цитен сел бы нам на шею. Помните, что я ему написал, Катт? Его заслуги столь велики, он так часто рисковал жизнью ради отечества, что я не хочу, не считаю возможным подвергать его новым опасностям. А он мне ответил, что он не из тех, кто уходит в отставку, что его долг — отправиться на войну со всеми.
Г е н р и х (который во время всего разговора укоризненно поглядывал на часы). Все-таки на войну.
Ф р и д р и х. А я ему на это возразил, что в его преклонном возрасте — в девяносто семь! — после стольких лишений вряд ли он будет в состоянии подвергать себя превратностям войны. Что скажете, Катт? Нет, это просто великолепно: я от него отделался. Откровенно говоря, я Цитена не выношу. Он всегда говорит одно и то же. Сначала вспоминает битву при Торгау, которую он мне проиграл, потом описывает захват Липицких высот и наконец начинает ржать, как лошадь.
Г е н р и х. Превратности какой войны, сир? (Показывает на часы.) Я с шести часов жду вашего ответа.
Ф р и д р и х (смотрит на часы Генриха). Верно. Какой срок я вам назначил?
Г е н р и х. Вы сказали, что я сегодня узнаю, начнется ли война.
Ф р и д р и х. Верно. (Собирается уходить.)
Генрих оскорблен.
Л а к е й (входит). Письмо от генерала Цитена.
Ф р и д р и х. Эти старые дураки неисправимы. (Вскрывает письмо, читает.) «Нельзя надрываться выше сил, когда-нибудь пора и на покой». Великолепно, наконец-то он понял. Что? Мое собственное письмо? Вернулось обратно! Мое письмо, неслыханный афронт. На нем что-то написано. (Читает.) «Там, где будет Фридрих, там буду и я. Цитен». (Хохочет.) Дамис, мой ночной стул.
Л а к е й. Слушаю, ваше величество. (Уходит.)
Ф р и д р и х. «Там, где будет Фридрих, буду и я». Сказал как отрубил. (Складывает письмо.) Цитен никогда не мог разработать план наступления, если не знал местности.
Л а к е й входит с ночным стулом и поднимает крышку.
(Кладет туда письмо и снова опускает крышку.) Дамис, я потребую удобный стул. Принесешь этот.
Л а к е й уходит.
(В сопровождении Катта идет направо.) Вы не последуете за нами, Генрих?
Г е н р и х. Я узнал, что провоцируется война.
Ф р и д р и х (испуганно). Где?
Г е н р и х. Здесь, сегодня вечером.
Ф р и д р и х. Чепуха, Генрих. Сегодня вечером генералы планируют здесь большие маневры.
Г е н р и х. Как?
Ф р и д р и х. Вы изложите им диспозицию маневров, принц.
Г е н р и х (обрадованно). В самом деле? (Хватается за сердце.) Эта минута прибавит мне десять лет жизни. (Уходит вслед за ними.)
Слева входят Ш т у т т е р х е й м и Т р е ш о.
Ш т у т т е р х е й м. Как ваши застарелые болезни, генерал?
Т р е ш о. Я все не пойму, что это: западение селезенки или усыхание почек.
Ш т у т т е р х е й м. Это почки. Я распознаю болезни с одного взгляда.
Появляется п р у с с к и й г е н е р а л и т е т, в том числе П о д г у р с к и й. Все не моложе семидесяти. Выстраиваются в ряд. Штуттерхейм и Трешо на разных концах.
(К Трешо.) Помню, под Колином у лейтенанта Таддена начался страшный катар. Послушали бы вы, как он хрипел. Я ему тогда сказал: смотри в оба, Тадден, а то пропадешь. К вечеру он был мертв. Тяжелая артиллерия.
Т р е ш о. А?
Ш т у т т е р х е й м. Он слишком выдвинулся вперед. Я сам, как говорит доктор Бельман, страдаю весьма интересным маразмом.
Ф р и д р и х входит в сопровождении К а т т а, за ними Г е н р и х.
Ф р и д р и х. Добрый вечер, господа.
Г е н е р а л ы. Ав-ав.
Ф р и д р и х. Вольно, господа. Без этикета. Старый солдат — это старый солдат, а не танцмейстер. (Сморкается, громко и радостно пыхтит. Одному из генералов.) Сегодня получилось очень средне, Миллендорф. Вам надо бы подобрать офицеров получше. Если генерал бездарен, ему особенно необходимы толковые офицеры. Берите пример с Беллинга — у него такие дельные подчиненные, что почти ничего не заметно. (Садится, продолжает.) Господа! В течение ближайших двух часов вы будете свидетелями двух достопамятных событий. Мой брат, принц Генрих, доведет до вашего сведения план больших маневров. Кроме того, перед вами предстанет необычный гость, этот — как его? — честный человек.
Л а к е й. Генерал фон Цитен.
Ф р и д р и х. Не этот.
Входит Ц и т е н.
Папаша Цитен! Вот радость-то! Вот уж не ожидал — ни сном, ни духом. Позвольте вашу шляпу, добрый старый Цитен.
Ц и т е н. Не такой старый, ваше величество. Не такой уж старый, хе-хе.
Ф р и д р и х. Ах, никто не остается вечно юным. Вот и вы стали похожи на старый серый мышиный хвост. (Обнимает его.) Я рад, старый Цитен, что вы поспешили мне на помощь.
Ц и т е н. Да, как в битве при Торгау. Помните взятие Липицких высот, которое решило судьбу сраженья? И я летел вперед во главе моих бравых гусар — а в сердце моем — что было в моем сердце? Господь простит мне это прегрешение — там был только наш герой король. Он один. И гаубицы грохотали: рум-рум-рум, и сабли звенели: вжик, вжик, и кони ржали. (Ржет.) Прости мне, господи, это прегрешение. Только Фридрих был в моем сердце.
Ф р и д р и х. Но вам не следует так долго стоять, ведь вы на ладан дышите. Победитель под Торгау может сидеть в присутствии короля. (Кричит.) Удобный стул генералу Цитену.
Ц и т е н. Не надо мне стула. Пока не надо. Пусть ваше величество не делает исключений.
Ф р и д р и х. Человек должен помнить, что его бедная старая машина, столь долго бывшая в употреблении, в конце концов изнашивается. Когда-нибудь всех нас отправят на свалку.
Л а к е й входит с ночным стулом.
Поставь туда, Дамис. Обопритесь на мою руку, старый Цитен. (Берет Цитена под руку и медленно ведет его к стулу.)
Ц и т е н. Никаких исключений. Я как все. Эта сабля еще не зазубрилась. Стоять я вполне еще могу, только
