Следы в сердце и в памяти - Рефат Аппазов

Вернёмся, однако, к ресторану в городском саду, у дверей которого Ахтем-ага дал мне очень полезный совет. С этим рестораном у меня были связаны и другие, не очень весёлые воспоминания, относящиеся, примерно, к тем же годам, которые "прославили" нашу страну не только тотальными репрессиями, но и беспрецедентным по своим масштабам голодом, от которого особенно сильно пострадала Украина. Крым также оказался в зоне большого бедствия. Прекрасно помню, как всюду в городе слонялись с детьми целые семьи плохо одетых, обросших людей, напоминающих то ли бездомных цыган, то ли беспризорных. Их гнал сюда голод. Я впервые увидел людей, опухших от голода, а однажды в нашем подъезде мы обнаружили только что умершего человека. Особенно меня поразили его обнажённые почти до колен ноги, напоминавшие круглые, гладкие обрубленные стволы молодых деревьев. Как ни странно, ни краж, ни грабежей, ни убийств на почве голода не наблюдалось, во всяком случае у нас в Ялте. Люди тихо переносили этот ужас и тихо умирали. В нашей семье тоже были большие трудности, и мама изобретала всякие способы, чтобы мы не голодали. В ходу был так называемый хлебный суп: кипяток слегка заправляли жареным луком и туда крошили сухарики из чёрного хлеба. Ели мы иногда и котлеты, однако только спустя несколько лет мама открыла нам секрет своих котлет. Они, оказывается, были из дельфиньего мяса, которое имеет весьма резкий специфический запах и вкус. Она его хорошо отмачивала с добавлением в воду уксуса и каких-то пряностей, а при непосредственном приготовлении добавляла очень много чеснока, чтобы отбить запах. Она боялась, что мы откажемся от котлет, если узнаем, из чего они приготовлены, но мы ни разу не заподозрили никакого подвоха и поедали их с удовольствием.

Как-то несколько дней подряд мы с братом занимались добыванием картошки. Подвальный этаж нашего дома использовался как складское помещение. Из него на уровне пешеходной дорожки выходили осветительные окошки, расположенные в специально пристроенных нишах. Поверх очень толстых, зелёного цвета стёкол на окошках были закреплены железные решётки. Как-то проходя мимо одного из окошек, я заметил, что под решёткой стекло в нескольких местах было разбито и под ним можно было разглядеть большую кучу картошки. Было очень соблазнительно попытаться извлечь оттуда несколько картофелин, и я стал думать, как это сделать. До картошки было полтора-два метра расстояния, и если прикрепить к концу длинной жерди остроконечный кусок железа, нож или вилку, то есть соорудить острогу, можно было легко достать её, но это привлекло бы внимание прохожих. К дальнейшим разработкам идеи был подключён мой двоюродный брат, и мы совместными усилиями изготовили некое приспособление, состоявшее из бечёвки с утяжелённой особым образом вилкой, прикреплённой к её концу. Мы делали вид, что играем во что-то или просто болтали, сидя около вожделенной ниши. Улучив подходящий момент, кто-то из нас осторожно опускал бечёвку с таким расчётом, чтобы на последних полуметрах сделать её падение свободным и чтобы она с силой вонзилась своими зубьями в картошку. Оказалось, что сделать это не так-то просто, и редкая попытка приносила успех. В первый раз набрав несколько картофелин, мы принесли их домой, но как отдать их маме? Она ведь тут же спросит, где мы достали. Чуть пошарив по углам, мы нашли дома небольшую корзиночку, в которой хранилось 4-5 картофелин, столько же лука, моркови и несколько перцев. Положить туда ещё 5 картофелин, добытых нами, мы не решились, так как знали, что каждая единица на учёте, поэтому положили только две, а три спрятали до следующего раза. Так мы промышляли потихонечку в течение ещё двух или трёх дней, пока нас не поймали. Первым выследил нас дворник, довольно неприятный тип со странной фамилией Золотых. Меня удивляла эта фамилия, отвечающая не на вопрос "Кто?" или хотя бы "Какой?" в именительном падеже, а на вопрос "Каких?" в родительном падеже. Его угроза: "Вот заявлю в милицию, тогда будете знать, как воровать народное добро!" сразу привела меня в чувство, и мы некоторое время даже близко боялись подойти к нашей нише и все ждали, что вот-вот за нами придёт наряд милиции. Как говорится, беда не приходит одна. Оказывается, и мама выследила нас, обратив внимание на самопроизвольное размножение клубней в корзине, и нам пришлось во всём признаться. Это было концом моей так удачно начавшейся "воровской" карьеры.

Но семья очень страдала от недоедания, так как мы, не имея подсобного хозяйства, вынуждены были довольствоваться только той нормой, которая определялась так называемыми продовольственными карточками. Положение тех, чья работа была связана с торговлей продуктами питания, со столовыми, домами отдыха или санаториями, было значительно лучше - им всё же кое-что перепадало помимо карточек. Как раз в это время муж одной из наших дальних родственниц Сеит-Неби-ага, вернувшийся в Крым после нескольких лет жизни в Средней Азии, сумел устроиться на работу в тот самый ресторан в городском саду на должность кладовщика. Ему требовался помощник. На эту должность и решили устроить меня на работу хотя бы на летний сезон. Когда папа мне об этом сказал, я не стал возражать, то ли понимая сложное положение семьи, то ли просто не желая огорчать родителей. Однако, когда начали оформлять меня на работу, выяснилось, что я не достиг ещё положенных шестнадцати лет - только через несколько месяцев мне исполнялось лишь четырнадцать, - а таких в соответствии с законом нанимать на работу запрещалось. Преодолев какие-то формальные препятствия, удалось всё же оформить меня на работу, но не на должность помощника, а ученика кладовщика. Так я оказался сотрудником ресторана. Я выполнял самую разнообразную работу: отпускал работникам кухни муку, крупу, соль, сахар, подсолнечное масло и некоторые другие продукты, ездил с извозчиком дядей Васей за сметаной и молоком, с ним же развозил выпекаемые в ресторане медовые коврижки, пирожки и булочки. Казалось очень несправедливым развозить всю эту вкуснятину и не иметь права хотя бы одну штучку попробовать - всё было на строгом учёте. Приходилось желудок угощать собственными слюнками. Я обычно садился рядом с дядей Васей на козлы, и мы с гордым видом катили по Набережной. За нами на повозке была установлена средних размеров будка, окрашенная в светло-голубой цвет, с полками для подставок, а впереди бежала небольшая буланая лошадка, очень добрая и ласковая, по имени Яшка. Дядя Вася был весёлым балагуром, знавшим множество презабавных историй, поэтому я с нетерпением ждал очередных поездок, которые случались раза два в неделю. За хлебом он ездил каждый день, но здесь моей помощи не требовалось. Самой противной была работа в подвале по протиранию поверхности висящих там копчёностей. Без такой обработки подсолнечным маслом на них образовывалась плесень. Даже в ресторане в то время не было обычных холодильников, не говоря уже о кондиционерах. Работать приходилось стоя, не снимая рыбу и колбасу с крюков, и руки, постоянно поднятые вверх, немели и очень уставали. За недобросовестную работу мне несколько раз попадало от Сеит-Неби-ага... Улучив свободную минуту, я тут же садился за столик в малюсенькой нашей конторке и при очень тусклом свете маломощной лампочки принимался изображать надписи на витринах, вывески для магазинов, какие-то надуманные эмблемы. Там я научился выписывать объёмные буквы, имеющие в сечении квадратную, треугольную или полукруглую формы. Эти надписи я раскрашивал принесёнными с собой цветными карандашами и мечтал как-нибудь показать самые удачные из них Ахтему-ага, но дело до этого так и не дошло. Не суждено мне было стать живописцем, как Ахтем-ага.