Завещание алхимика - Наталья Александрова

– А у этого Вересова имелись мотивы? – заинтересовалась Александра Павловна.

– Да какие мотивы! – отмахнулся Слезкин. – Я же говорю – одинокий старик, жил в коммуналке, бедствовал. Сейчас, правда, таких иногда убивают из-за жилой площади, но тогда жилье еще не приватизировали и унаследовать его было невозможно. Тем более что никакого завещания потерпевший не оставил. Но я у этого Вересова на всякий случай алиби проверил…

– Значит, все же были у вас подозрения?

– Да нет, в общем-то, никаких подозрений не было, просто уж для порядка. Всех проверял, и его проверил.

– Ну и что – нашлось у него алиби?

– Нашлось, – Арсений Николаевич вздохнул и развел руками. – В день убийства он уезжал в другой город, если не ошибаюсь, в Таллин. И билеты на поезд мне предъявил.

– И загранпаспорт с отметкой о въезде? – уточнила Ленская.

– Да что ты! – усмехнулся старый следователь. – Это же еще в советские времена происходило, в Таллин по обычному паспорту ездили.

– Ах, ну да… – Александра Павловна смутилась. – Я и не сообразила…

У нее мелькнула какая-то смутная мысль, но Слезкин снова заговорил, сбив ее с этой мысли:

– В общем, я его и так не подозревал, а с учетом алиби вообще вычеркнул из своего списка. Занялся соседями по коммунальной квартире, там ведь всегда найдутся какие-то конфликты. Ты же сама знаешь – большинство убийств происходит на бытовой почве. Но и с соседями ничего стоящего не нашел, так что преступление осталось нераскрытым.

Он замолчал, но потом взглянул на Александру с интересом:

– А почему тебя заинтересовало то старое дело? Неужели что-то похожее произошло?

– Ох, произошло! – вздохнула Ленская. – И никаких зацепок, кроме того же способа убийства.

Вдруг Арсений Николаевич оживился, схватил Ленскую за руку и зашептал:

– Тише! Смотри!

– Что такое?! – Александра Павловна испуганно закрутила головой, но не увидела никого поблизости.

– Да не топочись ты, как слон! Спугнешь! Смотри, вон там, на большой березе!

Ленская взглянула в указанном направлении и увидела на ветке березы крупную, удивительно красивую золотисто-желтую птицу с черными отметинами.

– Это иволга! – восхищенно прошептал Арсений Николаевич. – Очень редко встречается!

Ленская поняла, что аудиенция со старым следователем закончена и больше она от него ничего не добьется.

Тем не менее, вернувшись на работу, она навела справки относительно гражданина Вересова, проходившего в качестве свидетеля и даже подозреваемого по тому старому делу.

И здесь ее ждал очередной тупик: гражданин Вересов уже пять лет, как погиб в автокатастрофе и покоился на Преображенском кладбище. Так что и эта ниточка оборвалась.

Вера Антоновна пришла домой в девятом часу. После смерти мужа ей не хотелось возвращаться в пустую квартиру, но раньше она заставляла себя это делать. После работы наскоро заскакивала в круглосуточный магазин, и то не каждый день, не глядя бросала в корзинку какие-то продукты и шла домой – быстрым шагом, не поднимая глаз, чтобы не останавливали соседи. На самом деле, никто не собирался с ней заговаривать – знакомые выразили свои соболезнования, соседи поахали, а после кому охота вмешиваться в чужое горе? Это дело вдовье – тосковать да слезы лить, а у людей свои заботы.

Сегодня Вера Антоновна не стала спешить. Она медленно шла по улицам и глядела по сторонам.

Оказывается, в городе давно уже наступило самое настоящее лето, а она и не замечала. Было тепло, люди шли, легко и ярко одетые, улыбались и ели мороженое. В чисто вымытых витринах магазинов стояли манекены в красивых платьях, а когда Вера Антоновна подошла ближе, то увидела в витрине себя. Ну да, вот это пугало в черном костюме с жуткими волосами и есть теперь она, Вера Семенцова.

Она сама удивилась своим мыслям. «Не для кого тебе теперь красоваться», – произнес кто-то внутри противным, скрипучим старушечьим голосом.

За три месяца, прошедшие после похорон, она приноровилась разговаривать сама с собой. Телефон молчал, на работе сотрудники оставляли ее одну в кабинете по целым дням, заведующий отделом ничего с нее не требовал. Она проводила дни в бесконечных воспоминаниях, как и сказал сегодня тот сердитый человек… Старыгин, кажется… «вы грезите наяву, мечтаете о несбыточном…». Так оно и есть.

«Не ты первая, не ты последняя, – снова возник в голове старушечий ехидный голос, – все там будем. Надо в церковь почаще ходить, поминание о муже заказывать, вот и полегчает. А на витрины пялиться – последнее дело, ты еще в кино пойди! Что люди скажут?»

«Да отстань ты! – неожиданно огрызнулась Вера Антоновна. – Что люди скажут? Да ничего они не скажут, им до меня дела никакого нету! И мне тоже…»

Тут она заметила, что ее отражение в витрине шевелит губами. Неужели она разговаривает вслух? Этого только не хватало, так недолго и вправду с ума сойти…

Вера Антоновна решила, что нужно идти домой. Однако заходящее июньское солнце светило так приятно, так сладко пахло разогретым за день асфальтом, так радостно звучала музыка в раскрытых окнах, что она плелась нога за ногу.

Во дворе мальчишки играли в мяч, он был такой яркий, оранжевый… Вера Антоновна поглядела на свои окна – пыльные, зашторенные, как будто за ними никто не живет. На балконе ящики с прошлогодней засохшей землей.

В квартире было душно и темно, пахло пылью и свечным воском, как в деревенской церкви. Вера Антоновна прошла в комнату, не снимая уличной обуви – все равно пол грязный. Брезгливо поморщившись, раздвинула пыльные занавески, и в ярком свете клонящегося к закату солнца квартира предстала перед ней во всем убожестве.

Грязные окна, которые она не удосужилась помыть после зимы, катышки пыли на полу, мятое покрывало на диване. Все несвежее, потертое, серое и унылое…

На кухне заляпанная жиром плита. Господи, неужели это еще с поминок осталось? Ведь больше трех месяцев прошло! Она совершенно не помнила, как промелькнули эти три месяца. Они просто выпали у нее из памяти – тягучие серые дни, как использованная жевательная резинка, валяющаяся на асфальте.

И только в комнате мужа сохранился относительный порядок, хотя на письменном столе и книжных полках лежал толстый слой пыли.

Вера Антоновна взяла в руки портрет в траурной рамке. Эта фотография ей никогда не нравилась, но сотрудники сказали, что нужно что-то официальное, и отнесли увеличить именно эту, где лицо какое-то безликое, равнодушное, чужое, как на всех официальных снимках. И черная рамка наводит ужас… Она уберет этот снимок подальше и поставит на его место другой, любительский, где муж смотрит весело и глаза улыбаются…

Вера Антоновна вздохнула и прошла на кухню. Нажала кнопочку электрического чайника и открыла холодильник. Есть и так не хотелось, а при взгляде на продукты аппетит пропал начисто. Еще бы ему не пропасть, когда на полках лежали две коробочки обезжиренного творога без сахара, засохший помидор и два битых яйца. С чего ей вздумалось покупать синий диетический творог?

Вера Антоновна пожала плечами и пошла в ванную. Там тоже царил ужасающий беспорядок – полупустые тюбики косметического крема, бутылочки с шампунем и расчески с клоками волос валялись прямо на полу, полотенца давно пора было бросить в стирку, засаленный махровый халат криво болтался на крючке, подвешенный за рукав, потому что вешалка оборвалась.

Вера Антоновна отвернулась от этого безобразия и оглядела себя в запачканном пастой зеркале. Кожа землистая, под глазами мешки, волосы тусклые, висят безжизненными прядями, и седина стала видна невооруженным глазом. Странно, а раньше ее не было. Впрочем, ничего странного, выглядит она сейчас на все пятьдесят, а ей ведь всего тридцать девять…

С волосами нужно что-то делать, твердо решила Вера, причем завтра же. Так жить нельзя! И с квартирой тоже надо разобраться, в первый же выходной она сделает генеральную уборку. Стыд какой, на улице лето, а у нее окна не мыты!

И на работе пора вылезать из скорлупы, сколько еще сотрудники будут выполнять за нее ее работу? Вот, к примеру, сегодня приходил человек по делу, а она вела себя недопустимо, отвечала невпопад, несла чушь какую-то, зачем-то стала рассказывать ему о муже… Никому это не интересно, в лучшем случае посочувствуют мимоходом, а в худшем – разозлятся. И будут правы.

И ведь она обещала этому Старыгину разузнать подробности происхождения картины. А тут есть только один путь – позвонить Янине.

Она вздрогнула как от озноба и поймала в зеркале свой несчастный, затравленный взгляд. Боже, как же она боялась эту женщину! Как только в памяти всплывало ее имя, сердце у Веры начинало биться быстро-быстро, как будто она убегала от бешеной собаки, в ушах звенел набат, желудок сводило спазмом. Так продолжалось пятнадцать лет – ровно столько они были знакомы с мужем. И вот теперь все началось снова. Вернее, и не кончалось.