Фрагменты сожалений - Сергей Блейк

они все вместе – и Марина, и ее мама, и родители Димы – поговорят и с ними, надавят им на жалость, и они оставят его в покое. Ведь Марину оставили когда-то.

Девушка, обуреваемая радостным волнением, прошла в дальний конец коридора, вызвала лифт, поднялась на третий этаж. Прежде чем войти в палату, поправила сбившуюся прическу. Тихо постучала в дверь и отворила ее.

Конечно, она не сразу сообразила, в чем дело, когда увидела трех плачущих медсестер. Но улыбка на ее лице сменилась выражением ужаса, стоило ей взглянуть на Диму.

– Что с ним? – обеспокоенно спросила она дрогнувшим голосом. – Что с ним случилось?

Одна из женщин буквально вылетела за дверь, вторая – следом за ней.

– Мы только что пришли сюда, чтобы поздравить его, а он… – с дрожью в голосе сказала оставшаяся медсестра.

– Нет. – Марина медленно подошла к кровати. – Нет, я не верю в это.

Она положила дрожащую руку Диме на плечо и пыталась его расшевелить. Кожа юноши была холодной, неестественно бледной; глаза приоткрыты, губы – посиневшие, дыхания нет.

– Дим, – сильнее затрясла она его, – хватит придуряться. Дим, перестань, слышишь?

Но он никак не реагировал.

– Дим…

– Он тебя не слышит, дорогая. Его больше нет с нами. Оставь его в покое.

Она убрала руку от его плеча, упала на колени и, сложив руки на кровати, спряталась в них лицом и зарыдала.

Женщина, смахнув слезу с щеки, заметила какой-то лист бумаги у ноги юноши и подняла его.

– Мне кажется, это для вас, – протянула она письмо девушке, предварительно пробежавшись глазами по тексту.

Марина подняла голову, взяла сложенный лист.

– Я отойду, милочка. Нужно все подготовить для… – она не договорила и, сглотнув, вышла из палаты, оставив девушку наедине с ее другом.

Шмыгнув, девушка протерла глаза рукавом и начала читать письмо.

«С тех пор как ты впервые пришла ко мне, мне хотелось тебя увидеть. Хотя бы мельком взглянуть на ту, кому я не был безразличен. Спасибо тебе за все съедобные и несъедобные подарки, которые ты мне оставляла. Как жаль, что ты узнала правду так поздно, когда я уже пережил столько бед и совсем отчаялся. Приди ты ко мне года на три-четыре раньше, и я бы, наверное, с удовольствием сбежал с тобой. Да хотя бы года на два…

Все эти годы мне так хотелось вспомнить свое прошлое! А тут вдруг выяснилось, что никакого прошлого у меня и не было. Почти… Но те недолгие месяцы, которые я прожил на свободе, – я их невероятно ценю. Да, я ничего не помню, но мне достаточно было твоих слов. Так пусть месяцы моей свободы останутся хотя бы в твоей памяти. И на тебя обиды я не держу за правду, которую ты раскрыла мне. Поэтому, пожалуйста, не вини себя ни в чем. И я хотел сказать тебе, что ты мне нравишься. Правда. Жду не дождусь, когда ты снова поцелуешь меня, но только уже тогда, когда я буду бодрствовать и смогу насладиться поцелуем.

Уже сегодня мы с тобой увидимся, и я знаю, что буду по-настоящему счастлив. Однако я не уверен, смогу ли после стольких лет прозябания в этом богом забытом месте адаптироваться за его пределами, не уверен, что мне хватит на это сил. Тем более что, как ты сама сказала, прожить нам с тобой дано в общей сложности не больше пятнадцати лет. Но ты знай, что

Я тебя».

На этих словах письмо оборвалось, если не считать оставленной закорючки, но Марина знала, какого слова не доставало. Она увидела у ног Димы простой карандаш и сразу поняла: он не постеснялся то слово написать, а просто не успел.

Краем глаза она заметила что-то на стене, над кроватью. То оказался рисунок, ее портрет, где она легко улыбалась.

А на прикроватной тумбочке на подносе стоял круглый торт с множеством горящих свечек, разнообразные сладости, фрукты и чай.

Этот день рождения для Димы стал днем его смерти.

А дождь за окном все не прекращался, словно само небо оплакивало юношу.

– И я тоже, Дим… – сквозь рыдания произнесла девушка, накрыв ладонями его холодную руку. – Я тоже тебя люблю.

Шалость и ад

Он бесцельно слонялся по квартире, неспешно перемещаясь из одной комнаты в другую, не ведая, сколько времени прошло и что ожидает его в конце. Впрочем, ему уже не было до этого дела, ровно как до чего-либо другого; он просто расхаживал туда-сюда, взад-вперед, из угла в угол, от стены к стене – а что еще оставалось делать? Если б его кто спросил, что он чувствует, он не смог бы не то чтобы дать вразумительный ответ, но хотя бы вникнуть в суть вопроса, ибо восприятие им окружающей действительности и самовосприятие притупились настолько, что были сравнимы с лезвием ножа, не способным разрезать начавший таять брикет масла. Он стал пустой оболочкой, притом не подозревая об этом. Лишь иногда останавливался напротив чьей-то фигуры, которая связывала его с прошлым – прошлым для него самого настолько невероятно далеким, что походило больше на отголоски несвежего сновидения. А вдобавок его хаотичная, но непрерывная линия следования пересекалась в воздухе с таким же бесцельным маршрутом девушки, подобно ему являющейся по сути своей уже не человеком, а опустошенным сосудом. Однако именно она в том самом невероятно далеком прошлом положила начало безвременным скитаниям трех отныне безымянных фигур.

* * *

Артем, среднего роста шестнадцатилетний брюнет с синими глазами, и его лучший друг Женя (спортивного телосложения, кудрявый шатен) со своей девушкой (худенькая блондинка с длинными прямыми волосами, которые она чаще всего предпочитала носить распущенными, ногами от ушей и маленьким колечком в левой ноздре) шумно ввалились в квартиру первого, вернувшись с клубных танцев, где они неслабо набрались, на входе пронеся с собой по литровой бутылке колы, в каждой из которых напиток был разбавлен виски. В меру громко – не так, чтобы звучало фоново, но и чтобы не встревожить соседей – включив на стереосистеме какую-то электронную музыку, все трое поотплясывали как могли,