Киллеров просят не беспокоиться - Сергей Лукницкий

-- А я вас вчера целый день на аэродроме караулил, так что у меня заложило уши, теперь себя не слышу, а уж вас... по губам читать учился всю ночь: меня жена за вас пилила.

-- За меня? Это как же? -- рассмеялся Нестеров.

-- Она обед готовила к вашему приезду. Прилету. Вы меня слышите?

-- Слышу.

-- Да? А я себя не слышу, но все равно догадываюсь, о чем сам говорю, мысли же мои -- в голове, -- и Полковский постучал себя по голове, явно стараясь услышать громкий гул, который издал при этом его череп.

Через два часа Нестеров, прочитавший дело, ехал в морг, где должно было состояться опознание трупа. Пока он читал в кабинете Полковского дело, вдова Терехова, прилетевшая из Москвы, позвонила Полковскому.

-- Объявилась дамочка, -- провозгласил Полковский, кладя трубку. -Поедете, Николай Константинович?

-- Обязательно. Мне же с этой Тереховой дело в Москве иметь, да и портрет Терехова у меня с собой.

Нестеров намеревался допросить вдову прямо в Уренгое. Лицо умершего в самолете гражданина, выплывшее из его факса в Москве, зачерненное и искаженное, напоминало того Терехова, чей портрет имелся у него в деле, затребованный из архива компании "КЛАС", но точной гарантии Нестеров дать не мог. Схожесть и идентичность -- разные понятия.

Они приехали в морг первыми. Морг находился на территории городской больницы, казалось, пустой, неработающей. Не было света в окнах, не было прохожих вокруг, никто не выходил из корпусов. Темно-красное кирпичное здание морга, стоявшее в стороне, зияло открытой дверью ритуального зала. Полковский повел Нестерова к служебному входу, они спустились в глубокий подвал.

-- Здесь мерзлота, так они экономят на холодильных установках, -сообщил Полковский.

В холодильнике висела на тонкой проволоке лампочка Ильича. Служащий -не то сторож, не то патологоанатом -- выдвинул ячейку с трупом Терехова, откинул голубую простыню.

Нестеров вдруг уловил знакомый запах, до боли знакомый, заставивший его сердце мгновенно затрепыхаться и тут же упасть чуть ли не в пятки от страха. Он поднял голову. Перед ним, по другую сторону трупа, стояла Наташа. Она непонимающе смотрела на него.

-- Ты? -- ахнули они одновременно.

Подоспевший Полковский представил их друг другу:

-- Николай Константинович Нестеров, генерал ФСБ, из Москвы; Наталья Николаевна Терехова, вот, жена... товарища... Как, уже опознали?

-- Уже, -- еле ворочая языком, проговорила Наталья Николаевна и упала в обморок.

8

Полковский растерялся, с грохотом задвинул ящик с трупом обратно в стенку и отскочил от лежащей на холодном земляном полу Наташи. Нестеров поднял ее, как пушинку, побежал наверх по ступенькам, на воздух, уложил ее в машину, на заднее сиденье. Позвали врачей, врачи прибежали, посмотрели, убежали за нашатырем. Наташа все не приходила в себя, пока к ее носу не поднесли вату с нашатырем.

Она открыла глаза, посмотрела на бледное испуганное лицо Нестерова и заплакала. Он обнял ее, захлопнул дверцу и приказал шоферу ехать в гостиницу. Они ехали молча, она беззвучно плакала, а он утирал ее слезы, не отпуская от себя, словно ребенка.

Он оставил ее через час, когда она перестала плакать.

-- Я приду, и мы обо всем поговорим. Хорошо?

-- Хорошо.

-- И ты мне все расскажешь. Хорошо?

-- Хорошо.

-- А пока ты поспишь, ладно?

-- Ладно.

В дверях Нестеров обернулся и спросил:

-- Наташа, это он?

Она отвела взгляд и кивнула. Нестеров раздул ноздри, словно ответ ему не понравился, и тихо прикрыл за собой дверь номера.

Возвратившись в кабинет Полковского, Николай Константинович дозвонился в Москву. Снегов был на месте. Сразу доложил Нестерову об аресте Ганичева, химика. Толик потихоньку начал давать показания, держат его на допросе шестой час.

-- Ваня, -- перебил его Нестеров, -- проверь для меня следующую информацию: Наталья Николаевна Терехова, шестьдесят четвертого года рождения, уроженка Киева, и брат Виктории Сергеевны Сапаровой, тоже родом из Киева... Могли ли они быть знакомы, что между ними общего, где пересекались?

-- Николай Константинович, мы вчера Ганичева вели, он встречался с мужем Сапаровой. Похоже, девичья фамилия у нее другая, значит, брат -- не Сапаров. И еще они про какого-то племянника Сапаровой говорили.

-- Хорошо. Ищи мне этого племянника. Сегодня вечером буду звонить тебе домой. Будь готов. Теперь следующее. Труп я везу в Москву. Вдова его опознала, а я -- нет. Так что ищи мне дантиста Терехова и другие сведения из его истории болезни, понятно?

-- Николай Константинович, да ведь нам его Алтухов скоро живым и почти здоровым из Египта доставит, чего же возиться?

-- Надо, Федя, надо. А может, тот человек -- однофамилец или вовсе не Терехов? А Терехов действительно здесь в морге. Мне материальные доказательства нужны. Да и этот труп вторично опознавать предстоит.

-- Послушайте, но значит, выходит, Терехова причастна к смерти этого вашего неопознанного и к покушению на собственного мужа, если это он лежит там, в египетской больнице?

-- Ваня, тут следственные органы -- бедные, потому что не воруют, заканчивай треп. Скоро прилечу, наговоримся. Вечером -- сиди на телефоне. Целую. И помни: "У семи хозяев -- собака без хвоста"...

Полковский, тщетно раздумывая над последней фразой Нестерова, нес чайник с водой по коридору, а навстречу ему мчался разъяренный Нахрапов, сметая на своем пути все, что не было прибито к стенам: листки со стенда, стулья, машинисток, курящих в уголке, возле урны. Плащ его развевался на ходу, как у тореадора, пиджак вообще никогда не застегивался: не сходился, а пуговица с рубашки отлетела от сильного душевного волнения Алексея Николаевича.

Полковский испуганно выставил чайник носиком вперед, но, верно, кровь застила прокурору глаза, потому что он подошел к Полковскому вплотную, чайника даже не заметив. Отскочил слишком поздно, когда добрая половина воды уже вылилась ему в штаны.

-- Полковский, я тебя урою, я тебя, Полковский, понижу до уровня моря, -- Нахрапов пошел пеной, как автоматическая стиральная машина, в которую засыпали стиральный порошок "Тайд" для ручной стирки. -- Где он?!

-- Да уж поздно, -- с совершенно серьезным выражением лица проговорил Полковский и быстро открыл дверь своего кабинета: на прокурора удрученно глядел его дорогой педагог, преподаватель уголовного права и процесса Николай Константинович Нестеров.

-- Лешенька, голубчик, как от вас много шуму! -- пристыдил его Нестеров, открывая свои объятия, но когда Нахрапов приблизился, Нестеров увидел его мокрую ширинку. -- Ба-а! Разве я вас этому учил пять лет в институте? Дома тренироваться надо.

Закатившийся в смехе Полковский смог только процедить:

-- Вот, Николай Константинович, ваш студент на себя полчайника вылил, жарко, говорит, освежиться бы.

-- Леша, почему у тебя в рабочее время в срамном месте жар? -поинтересовался Нестеров.

Наконец Нахрапов сдался, ради хохмы шагнул за увернувшимся Полковским, едва не влепив ему подзатыльник своей широкой лапищей.

-- Весело у вас, -- комментировал Нестеров, -- ну, здравствуй, Алексей Николаевич, здравствуй.

-- А я за вами, Николай Константинович, у меня в СИЗО Елена Ивановна Моисеева, во всем созналась добровольно...

-- В чем? -- нахмурился Нестеров. -- В чем она созналась?

-- Любовник это ее, Терехов-то. С нею в Москве сожительствовал регулярно.

-- Так ты ее за это задержал?

-- Нет, уже не задержал, уже арестовал: обвинение сегодня предъявил за неосторожное убийство, она ж биологичка.

-- Она и змею на себя взяла? -- уточнил Нестеров.

-- Нет. Но возьмет, то есть признается, обещаю...

Нестеров схватил пальто и выбежал из кабинета. Нахрапов побежал за ним:

-- Подождите, вы же не знаете, куда ехать...

Полковский поехал следом на своем "жигуленке".

Елена Ивановна Моисеева вторые сутки отказывалась от еды, лицо ее опухло, завернутая в три кофты и оренбургский пуховый платок, она стала похожа на спившуюся бомжиху неопределенного возраста. Она отказывалась говорить, впала в глубокую депрессию, не желала встречаться с мужем, слезы непроизвольным потоком текли и текли из ее глаз. Свиданья с ней просили ученики. Нахрапов отказал им. Мужа, Михаила Ивановича, Нахрапов вызывал повесткой, устраивал очные ставки, пытался разговорить Моисееву. Вчера, после неудачи в аэропорту со встречей Нестерова, он ездил в школу, куда пришел груз, осматривал всех животных по списку. Но это ничего не дало. Злой, он приехал к себе и вызвал Моисееву на допрос.

Теперь она сидела перед Нестеровым с синяком под глазом. Тот представился, усадил учительницу, сам встал возле стола. Нахрапов, положив руки на этот самый стол, сидел совсем рядом, с другой стороны, безумолчно рассказывая о проделанной работе. Нестеров молча смотрел в лицо бедной страдалицы. Не слушая Нахрапова, он вдруг тихо спросил женщину:

-- Вас этот человек допрашивал?