Голод - Нурдквист Лина

Каждый вечер вы поджидали меня у калитки. Я проклинала лес вдоль дороги, но всегда переставала еще до того, как вы увидите меня. Вы встречали меня, замерзшие, раскрасневшиеся и голодные, губы обветренные от холода и бедняцкой еды. Сама я стала и вовсе прозрачной, у меня остались только руки, чтобы накормить тебя и твою сестру. Я прикрепила качели, которые смастерил Армуд. Они свисали на веревках с высокой ветки яблони. Иногда Туне Амалия сидела на них с Беатрис в руках и покачивалась взад-вперед, словно маятник, утративший скорость. Сквозь туман я видела, как вы, вопреки логике и здравому смыслу, распускаетесь, словно почки на деревьях. Ты все реже стоял у окна, вглядываясь в лес, твоя сестра ничего не сказала об отце, когда наступила весна, а нас по-прежнему было трое. Каким-то образом вы все же выправились, то скорбя, то смеясь, двигались вперед. Я видела, как вы живете за пределами дома, но сама оставалась в немоте. Тревога охватывала меня, когда я ощущала шевеления еще не родившегося ребенка. Как я справлюсь без Армуда? Случалось, я засыпала, лишь когда солнце уже вставало, и бледный свет начинал просачиваться через пыльные окна.

Рэвбакка была местом тихим и спокойным, никакой суматохи. Меня это устраивало, я уклонялась от немногочисленных вопросов, и вскоре меня оставили в покое. Госпожа Ада ходила со скрюченной спиной, занимаясь своими делами, батраки стояли в кружок, жуя табак и выплевывая его на землю. Служанка с острым носом – та самая, что открыла дверь, когда мы с Армудом просили крестьянина сжалиться над нами – подошла ко мне, выразила соболезнования, прежде чем поспешить дальше с ведром пищевых отходов. Рука на пояснице, покачивающаяся походка. Другие служанки глазели на меня и мой все больше выпиравший живот, спешили укрыться, когда я шла через двор, словно боясь заразиться моей скорбью.

Большую часть лета шел дождь, стуча в окна и по земле. Растения едва успевали стряхнуть с себя капли, как начинался новый ливень. Зерновые полегли, крестьяне ходили с опущенными головами. В прошлом году засуха, теперь заливает. Впереди еще одна трудная зима.

Дома я тщательно собирала смородину с ягодных кустов. Замешивала все мои чувства в котле, где варился сок, взбивала безумие так, что появлялась пена. Это мы будем пить зимой, все мои мысли были только об этой пене. Потом я стала собирать картошку: вся моя жизнь уместилась в ведрах и большой корзине, которая постепенно заполнялась комочками. Собирая картошку, я не позволяла себе думать больше ни о чем. Пока картошка не кончится, мы, по крайней мере, не будем голодать. По крайней мере, до поры до времени.

Солнце светило сквозь облака, пробивалось сквозь грязные стекла, но он был не с нами. Вы играли у ягодных кустов или лежали и хихикали на кухонном полу, но замолкали, стоило мне приблизиться. Я примеряла на себя реальность. Она не согревала, но закаляла меня. И за всеми этими занятиями я знала: за дом еще предстоит расплачиваться. Скоро я со своим большим животом не смогу работать. Мне придется просить об отсрочке, надо сделать так, чтобы еды хватило.

Подметя пол и усевшись в кухне с тарелкой овощей, я посмотрела на свою руку и кольцо, мерцавшее на пальце. Оно и кольцо Армуда в знахарской шкатулке могли бы прокормить нас целый год, если затянуть пояса. Но я не могла его продать – гравировка внутри привела бы к тому, что меня засадили бы в тюрьму. Внутри кольца у меня на пальце не выгравирована дата и имя Армуда, в его кольце нет имени Унни. Только «Тронхеймская епархия».

Кража у пастора.

Кража у бога.

Тюрьма или сумасшедший дом. Никакого пути ни назад, ни вперед. За свои знахарские услуги я тоже не осмеливалась брать деньги – моя красная шкатулка со снадобьями не должна быть ни в чем замешана. Слухи разойдутся быстро. Слишком велик риск.

Армуд в земле.

Хочу лечь рядом с тобой.

Но я этого не хочу.

Должно получиться.

Но кольцо говорило мне и еще кое-что. Все-таки есть способ. Без Армуда. Без спорыньи. Не возвращаясь назад. Горе – отголосок смерти, но рядом с ним росла моя решительность. Целительница справилась. Без мужчины, своим путем. Умерла от старости в собственной постели.

– Нет, мы не можем сидеть, сложа руки.

Вы подняли глаза, когда я поднялась. Стул заскрипел. Ваши глаза наполнились ожиданием.

– Пойдемте, дети!

Я придала своему лицу выражение уверенности, распахнула вам объятия, взяла ваши руки в свои и почувствовала, как ваше тепло перетекает в мои руки. Надежда, которую я хотела подарить вам, текла в меня с теплом ваших рук. Все получится.

Лучик солнца упал нам на ноги.

– Солнышко светит! – воскликнула Туне Амалия, бросив за окно сияющий взгляд.

В тот день я твердо решила помыть окно. Впервые за много дней вы рассмеялись, хотя знали, что я слышу. Я расправила плечи, и мы вместе вышли на солнечный двор, чтобы собирать картошку.

После этого мы несли друг друга вперед. Вы несли меня, а я вас. Мы спали все вповалку: я, ты и твоя сестра, Руар, вы согревали меня изнутри, а я согревала ваши детские тела снаружи. Туне Амалия всегда засыпала первой, а ты мягко прикладывал палец к губам, чтобы я не разбудила твою сестру. Когда вы засыпали, а ваш братик или сестричка уютно укладывался у меня под сердцем, я лежала и слышала беготню мышей под крышей, пытаясь найти решения. Постель согревалась от нашего тепла, пахла овечьей шерстью, пóтом и нашими телами. Поздней ночью луна висела над кронами деревьев, как роскошное блюдо на стене гостиной. Все получится. Шаг за шагом я вела нас туда.

– Я смогу, – говорила я в потолок домика. – Я своего добьюсь.

Я и так продержалась очень и очень долго. И по-прежнему на свободе, хотя это удивительно.

Меня должны были запереть в Тронке.

Все хочется подарить своим детям – но не до конца. Есть вещи, которых не дарят самым любимым. Одна из таких вещей называется правда.

Всегда есть прошлое. То, что было до Уютного уголка. До Хельсингланда. До всей этой страны. Мое прошлое было пестрым, но оно закончилось заполненным бланком на столе у пастора в его ризнице в Тронхейме. После этого пути назад уже не было. Все обрушилось в тот день, когда я пришла к пастору и увидела бумагу на углу его стола, рядом с двумя узкими золотыми кольцами. Он напоминал ворона: весь в черном, излучал власть. Увидев его за столом, я испытала приступ дурноты.

– Посылали за мной? – спросила я, хотя более всего мне хотелось бежать, куда глаза глядят.

Лист бумаги и два кольца – словно противоположные полюсы. Помню, как я судорожно сжала на коленях свою знахарскую шкатулку, пальцы у меня дрожали, когда я глянула на двоих в углу. Влюбленная пара одевалась для свадьбы, скоро они возьмут у пастора кольца напрокат для церемонии. Но я-то не собираюсь замуж. Постепенно до меня доходило, зачем меня позвали сюда. Пастор заполнил бланк, чтобы отправить меня в Тронку, большое здание в глубине парка. А внутри – лабиринт коридоров и темные подвалы с ледяными душами и запахом испражнений. Сумасшедший дом.

– Я предупреждал тебя о последствиях твоих занятий, – произнес он.

Словно бы у меня был выбор. Мне надо было как-то зарабатывать на жизнь, чтобы кормить тебя, Руар, тогда еще такого маленького. Моя единственная альтернатива – ждать в темноте жадных рук, его и других мужчин. Никогда больше. Я сидела, не дыша. Пастор подался вперед и уперся в меня суровым взглядом. Белый воротник, аккуратно зачесанные волосы – как свежий снег скрывает грязь. Всего пятнадцать минут спустя я бежала, ощущая боль в ногах, к тебе и Армуду. Помню, ты показался мне таким маленьким посреди лодки, которую смолил Армуд – ты улыбнулся, увидев меня. Мы с Армудом были знакомы всего несколько месяцев, но он привык странствовать, сказал он, и он уже знал, что намечается Туне Амалия. Поэтому, стоя тогда у края моря, он принял мгновенное решение.

– Я пойду с тобой, – сказал он.

Он наклонился, чтобы поднять тебя, но поначалу я не решалась в это поверить.