Клиника жертвы - Мария Воронова

У моего мужа нет никаких корыстных целей, и это примиряет меня с существующим положением вещей. Я знаю, некоторые мужья практикуют семейное насилие ради выгоды. Боль рождает страх, а страх – покорность, и вот должным образом обработанная жена оформляет на мужа, например, машину. Или просто отдает ему свои деньги. Думаю, подобного положения я бы не перенесла.

У меня ситуация все же другая. Я просто с пониманием отношусь к некоторым особенностям характера мужа. Я принимаю его таким, как есть. Помогаю снять напряжение после тяжелого трудового дня единственно возможным для него способом. Что делать, если ему это необходимо? Я же верная жена. Соратница. Практически декабристка.

Утром Артур подозрительно долго и сосредоточенно шнуровал берцы. Как балерина – пуанты.

– Братик, только не увлекайся. Без рук я не прошу, давай хотя бы без ног.

– О чем речь! Мы просто идем поговорить с человеком. Никакого насилия, боже сохрани. Культурная беседа культурных людей. Еще Вольтер говорил, что вежливость для ума – все равно что красота для лица.

– Вот именно. Обойдемся без ущерба для нашего ума и чужого лица.

Нейман первый раз в жизни шел на уголовно наказуемое деяние, но страха и сомнений не было в его душе. Он знал, что Артур справится один, может быть, даже лучше, чем в паре с ним, но мысль отсидеться казалась нелепой.

А когда они увидели этого парня… Каким он оказался жалким! Как омерзительно забегали у него глаза. От него шла такая густая волна страха, что Нейману стало физически тошно.

Они вошли с помощью ключа и наскоро представились, мы, мол, от Насти. Владимир Валентинович только собрался говорить, как Артур коротко, без замаха, ударил парня в торс.

Тот согнулся, отступил в комнату, а Нейман остался на пороге. Скрестив руки на груди, он рассеянно оглядывал Настино жилище. Артур начал, пусть ведет свою партию. Вмешиваться сейчас – все равно что подыгрывать Святославу Рихтеру на пионерском горне.

– Да вы чё, мужики, – бормотал Вадим. – Да уйду я, руки уберите…

Старобинец лениво шевельнул пудовым кулаком.

– Все, все… Ухожу!

Артур покачал головой, а Нейман вздохнул, созерцая Настин книжный шкаф. Ему очень понравилась квартира девушки: она была обставлена с интеллигентной простотой, но, несмотря на полное отсутствие рюшечек, оборочек и флакончиков, чувствовалось, что это жилье одинокой женщины.

Выдерживая паузу, Артур сел на диван. Нейман тоже устроился в уголке – так, чтобы контролировать выход. Сейчас самое сложное место их плана: объяснить Вадиму, что от него требуется, причем так, чтобы он вприпрыжку помчался разводиться. За годы командирства Владимир Валентинович усвоил: если хочешь, чтобы тебе подчинились, никогда не произноси слов «если» и «или». Не ставь условий. «Если ты не купишь мне шубу, то на две недели останешься без секса» – заведомо провальный вариант. Нейман улыбнулся, вспомнив Марину. «Ах, Володенька, просто настроения нет…» И вот он уже мчится по магазинам как миленький. В общем, сначала лиши противника того, чего ты можешь его лишить, а он уж сам предложит тебе отступного.

– Мужики, я ж не знал, что у вас интерес. Мне Настька ничего не говорила. Вот баба!

Нейман, как ему было ни противно, скользнул взглядом по Вадимовой физиономии и удивился. Сейчас это была маска тупого самодовольства: «прекрасный и умный я попал в глупую ситуацию из-за дуры бабы».

Увы, существует такая порода мужиков. Женщина может быть космонавтом, академиком, великим хирургом, но она всегда останется бабой. То есть низшим существом по отношению к этому мужику. Пусть он дворник или вообще безработный, но, сидя в грязной майке перед телевизором, потягивая пивко, он будет презрительно ржать над любой знаменитой женщиной, которой не посчастливится показаться перед ним на экране. Она же баба. А значит, мысли у нее только о том, как бы лечь под мужика. Все остальное: научные открытия, литературные произведения – лишь побочный продукт сознания, априори не имеющий никакой ценности, ибо произошел из бабского мозга. То есть как бы из ниоткуда.

…Сколько бы ни талдычили о равноправии полов, об одинаковом значении секса в жизни женщин и мужчин, человеческая природа, в том числе анатомия, не меняется. И, ей-богу, такое впечатление, что все эти теоретики представляют себе секс как трение друг об друга двух пластмассовых пупсиков.

Но физическая любовь неодинакова. Для мужчины это всегда вторжение. Всегда нарушение границ женского тела. Пусть невольное, но насилие. Так уж мужчины созданы, ничего не попишешь. Но ведь насилие еще не победа. И на чужую землю можно ступить не только захватчиком, но и паломником.

А для таких, как Вадим, мужская сила, пожалуй, единственный способ ощутить свое превосходство. Вкус победы они познают только в койке и даже не знают, бедолаги, насколько это фальшивый вкус!

Причем это не имеет отношения ни к происхождению, ни к образованию. К Нейману в экипаж приходили парни не то что из глубинок – из глубин! Но во всех он видел уважительное отношение к женщине. Может быть, парни были неловки, неуклюжи, но женщины в поселке подводников чувствовали себя в полной безопасности.

Артур молчал. Вадим покрутился немножко по комнате, пробормотал «ну, я пойду», но Старобинец загородил выход.

– Не угадал. Вместе пойдем. Выписываться и разводиться.

– Что? Мужики, уйти я уйду, а выписываться чего я должен?

– Так… бригантина надувает паруса? – Старобинец улыбнулся так нежно, что даже Нейману стало не по себе.

– Не, ну правда… Я по закону здесь прописан… и право имею, – бормотал Вадим, цепенея от собственной храбрости.

Нейман покачал головой: вот вам Шариков в химически чистом виде. Девяносто лет научно-технического прогресса и глобализации навели на Шариковых немного лоску, но суть не изменилась ни на йоту. Положено мне по закону шестнадцать квадратных аршин, и точка.

Как жаль людей, которые приходят жить не на прекрасную планету Земля, а на шестнадцать квадратных аршин. И самые сильные чувства, которые им дано испытать, – сытость и сексуальное удовлетворение. А все, что они знают о мире, – это свои права в нем.

Владимир Валентинович частенько перечитывал повесть Булгакова, и видел в ней идеи ответственности исследователя за свое открытие, высмеивание проекта создания нового человека – словом, все то, что предлагали литературоведы. А сейчас подумал: может быть, это повесть о человеке-животном? О том, что бывает, когда вместо души распоряжаются инстинкты?

– Ладно… Давай его валить… – как бы нехотя заметил он.

Артур поддержал игру:

– Прямо тут?

– Ага. Потом приберем, Настя и не узнает.

– Эй, мужики, да вы чё?

– Чё-чё… Через плечо! Что с тобой еще делать, коли ты добром не хочешь? – Владимир Валентинович демонстративно зевнул. Будем надеяться, он сейчас не слишком напоминает персонаж малобюджетного боевичка.

– Нам по барабану, как именно ты перестанешь тут отсвечивать, – сообщил Артур.

– Только не примеряй на себя маску борца за справедливость, – посоветовал Нейман. – Тебя все равно развели бы и выписали по суду. Нам просто неохота возиться. Ты для нас неприятная, но решаемая проблема. А лучшее решение сам знаешь какое, нет человека – нет проблемы.

Ухмыльнувшись, Артур сделал приглашающий жест к двери:

– Пойдем с нами, дорогой. Мы никому зла не хотим. Сейчас уладим формальности, и гуляй себе спокойно.

Было неловко и стыдно за глупый блеф. Но парень принял все за чистую монету. А может быть, и не принял, но его смелости не хватило даже на попытку встречного блефа. Нейман попытался представить себя на его месте. Если бы к нему явились две наглые морды и стали указывать, что ему делать, он бы не стерпел! Из принципа не стал бы подчиняться.

Вадим же сдулся сразу и бесповоротно. Даже пытался завязать с Артуром, в котором определил Настиного ухажера, светскую беседу, но поддержан не был.

Игорь не подвел: и в загсе, и в паспортном столе их встретили очень дружелюбно.

Для оформления документов требовалось время. Артур предложил отпустить Вадима, мол, сам вечером зайдет за паспортом, не маленький, но Владимир Валентинович не доверял этому молодому человеку.

Пришлось вести его обратно к Насте и караулить до вечера.

Нейман недоумевал, как могла такая симпатичная, умная девушка заинтересоваться подобным типом? Что побудило ее воспринять всерьез этого трусливого дурачка? Неужели любовь настолько зла? И настолько слепа?

Все же создатель этого мира очень мрачный юморист, кем бы он ни был. Любая палка у него о двух концах.

Даже любовь. Чувство, поднимающее человека к богу, одновременно делает из него раба. И самый достойный человек может попасть в кабалу к ничтожному из ничтожных.

И, черт возьми, не было бы любви, не было бы и насилия в семье! Кто бы позволил над собой издеваться без этого божественного наркоза?