Эшенден, или Британский агент - Уильям Моэм

— Я сразу подумал, что вы, должно быть, пишете, — сказал Эшенден, не забыв изобразить на лице робкую улыбку.

Не в конторе же по перевозке грузов он научился выражениям типа «оазис мира в охваченной лихорадкой войны Европе»!

— Видите ли, у меня жена — немка, — с серьезным видом сказал Кейпор.

— В самом деле?

— Понимаете, я — истинный патриот, англичанин до мозга костей и убежден, глубоко убежден, что Британская империя играет первостепенную роль в прогрессе цивилизации, но, поскольку я женат на немке, не могу, естественно, не видеть и оборотную сторону медали. Мне не надо объяснять, что у немцев есть свои недостатки, но, откровенно говоря, я отказываюсь считать их дьяволами во плоти. В начале войны моей бедной жене пришлось в Англии очень несладко — и не по ее вине. Все вокруг считали ее шпионкой. Видели бы вы ее! Да она мухи не обидит, типичная Hausfrau,[32] для которой не существует ничего, кроме дома, мужа и нашего малыша Фрица! — Кейпор погладил собаку и захихикал. — Скажи, Фриц, ведь ты наш любимый малыш, правда? В результате я оказался в весьма щекотливом положении. Ведь я сотрудничал с несколькими очень солидными газетами, и мои редакторы были от моих родственных связей не в восторге. Короче говоря, я счел, что самым разумным в создавшейся ситуации будет подать заявление об уходе и пересидеть эту бойню в нейтральной стране. Знаете, мы с женой никогда не говорим о войне, причем, должен вам признаться, в основном из-за меня, а не из-за нее — она ведь гораздо терпимее, чем я, и готова смотреть на весь этот ужас моими глазами.

— Странно, — сказал Эшенден. — Обычно ведь женщины более нетерпимы, чем мужчины.

— Моя жена — необыкновенная женщина. Буду рад вас с ней познакомить. Кстати, вы ведь не знаете моего имени. Грантли Кейпор.

— Сомервилл, — представился Эшенден.

Потом он рассказал Кейпору о своей работе в Цензурном ведомстве и обратил внимание, что в глазах Кейпора мелькнул живой интерес, после чего как бы между прочим обмолвился, что ищет человека, который бы преподавал ему разговорный немецкий язык, а то он из-за отсутствия практики двух слов связать не может… И тут у него в мозгу неожиданно родилась великолепная мысль; он встретился с Кейпором глазами и понял, что и тот подумал о том же. Им обоим одновременно пришло в голову, что давать Эшендену уроки немецкого могла бы миссис Кейпор.

— Я спросил нашу хозяйку, не может ли она подыскать кого-то, и она сказала, что попробует. Надо будет ей напомнить. Думаю, найти учителя, который бы час в день разговаривал со мной по-немецки, труда не составит.

— Я бы на вашем месте на ее рекомендацию не полагался, — сказал Кейпор. — Вам ведь нужен человек, который говорит на настоящем немецком языке, а не на швейцарском диалекте. Спрошу жену — может, она кого-то знает. Моя жена — женщина образованная, ее рекомендации можно доверять.

— Очень вам буду признателен.

Теперь Эшенден имел возможность рассмотреть Грантли Кейпора как следует, и он обратил внимание, насколько его маленькие серо-зеленые глазки, которые вчера вечером разглядеть было трудно, не вяжутся с красным добродушным, открытым лицом. Эти бегающие глазки, казалось, все время прячутся, но стоило Кейпору о чем-то задуматься, как взгляд его мгновенно застывал. Поэтому возникало странное ощущение, будто по его глазам можно было наблюдать за работой мозга. Такие глаза доверия никак не внушали; располагали к себе добродушная широкая улыбка, открытое обветренное лицо, какая-то уютная полнота, громкий, раскатистый голос — но только не глаза. Сейчас он использовал все свое обаяние. Беседуя с ним в свойственной ему стеснительной, хотя и непринужденной, обезоруживающей манере, Эшенден не мог отделаться от мысли, что его собеседник — самый настоящий предатель, что он изменил родине всего лишь за сорок фунтов в месяц. Эшенден знал Гомеса, юного испанца, которого предал Кейпор. Это был благородный, пылкий юноша, который выполнял свою чреватую опасностями миссию не ради денег, а из чисто романтических побуждений. Он приходил в восторг, когда ему удавалось перехитрить тупого немца, и, войдя в роль, самозабвенно изображал из себя героя неприхотливого приключенческого романа. Трудно было поверить, что сейчас этот горячий юноша лежит в земле, на глубине шести футов, закопанный на тюремном дворе. В этом совсем еще молодом человеке было что-то рыцарское. Интересно, испытывал ли Кейпор угрызения совести, когда обрекал его на верную смерть?

— Я полагаю, вы немного говорите по-немецки? — с интересом спросил Кейпор.

— О да, ведь я учился в Германии и когда-то говорил свободно, но это было давно, я все перезабыл. Впрочем, читать по-немецки я не разучился.

— Да-да. Вчера вечером я обратил внимание, что вы читали немецкую книгу.

Болван! Ведь еще несколько минут назад он уверял Эшендена, что в столовой его не видел. Любопытно, заметил ли он свою оплошность? Как легко допустить промах! Надо и самому быть очень внимательным. Больше всего Эшенден боялся, что не сразу откликнется на имя «Сомервилл». Не исключено, правда, что Кейпор ошибся нарочно, чтобы посмотреть, как Эшенден отреагирует.

Кейпор встал:

— А вот и моя жена. Во второй половине дня мы обычно совершаем прогулку в горы. Здесь есть красивые места, как-нибудь вам покажу. Цветы даже сейчас восхитительны.

— К сожалению, такие прогулки мне пока не по силам, — вздохнув, сказал Эшенден.

От природы лицо у него было бледное, вид нездоровый, хотя на здоровье он пожаловаться не мог. Миссис Кейпор спустилась по лестнице и вышла на улицу. Кейпор догнал ее, и они в сопровождении вертевшегося под ногами Фрица направились в сторону гор. Эшенден заметил, что стоило им отойти на почтительное расстояние, как Кейпор о чем-то с жаром заговорил — стал пересказывать жене свой разговор с Эшенденом, не иначе. Лучи яркого солнца отражались в прозрачной воде озера, ветерок шелестел в зеленых кронах деревьев — все располагало к прогулке. Эшенден встал, поднялся к себе в комнату и, бросившись на кровать, крепко уснул.

Вечером он пришел в столовую поздно, когда Кейпоры уже кончали обедать, — после дневного сна он долго бродил по Люцерну в надежде выпить коктейль, который помог бы ему не спасовать перед картофельным салатом — дежурным обеденным блюдом, — и, выходя из столовой, Кейпор остановился возле столика, за которым сидел Эшенден, и спросил, не выпьет ли тот с ним и его женой по чашке кофе. Когда Эшенден, пообедав, вышел в холл, Кейпор встал ему навстречу и церемонно представил его своей супруге. Та сухо поклонилась и на вежливое приветствие Эшендена улыбкой не ответила: нетрудно было заметить, что держалась она подчеркнуто враждебно, от чего Эшендену стало почему-то спокойнее. Это была довольно некрасивая женщина лет сорока, с нежной кожей и расплывчатыми чертами лица; ее светло-каштановые волосы были заплетены в уложенную вокруг головы косу на манер прусской королевы наполеоновских времен. Плечи у нее были широкие, руки полные, бюст мощный, лицо же совсем не глупое; она производила впечатление женщины с характером, и Эшенден, достаточно долго живший в Германии и хорошо этот тип знавший, вполне мог допустить, что такая женщина не только хорошо готовит, обхаживает мужа, гуляет по горам, но и в курсе абсолютно всех его дел. На ней была белоснежная блузка, из-под которой выглядывала загорелая шея, черная юбка и высокие ботинки. Обратившись к жене по-английски, Кейпор в обычной своей благодушной манере пересказал, как если бы она этого еще не знала, то, что сегодня днем сообщил ему о себе Эшенден. Слушала она молча, с угрюмым видом.

— Вы, кажется, говорили, что понимаете немецкую речь, — сказал Кейпор. Его большое красное лицо расплылось в улыбке, а маленькие зеленые глазки тем временем беспокойно бегали.

— Да, когда-то я учился в Гейдельбергском университете.

— В самом деле? — заговорила по-английски миссис Кейпор, и ее сумрачное лицо немного оживилось. — Гейдельберг я знаю очень хорошо, целый год училась там в школе.

Она говорила на правильном, хотя и гортанном английском языке с чеканными ударениями. Эшенден рассыпался в похвалах старинному университетскому городу и его живописным окрестностям, однако миссис Кейпор, преисполнившись тевтонской гордыни, хранила покровительственное молчание и на комплименты реагировала без энтузиазма.

— Да, долина Некара — одно из самых красивых мест в мире, это общеизвестно, — обронила она.

— Я забыл сказать тебе, дорогая, — спохватился Кейпор, — что мистер Сомервилл хочет брать уроки разговорного немецкого языка. Я сказал, что, может быть, ты ему кого-нибудь порекомендуешь.

— Нет, у меня на примете никого нет, — сказала миссис Кейпор. — По крайней мере никого такого, кого бы я могла с уверенностью рекомендовать. И потом, швейцарский акцент совершенно чудовищен. Уроки со швейцарцем ничего, кроме вреда, мистеру Сомервиллу не принесут.