Пробуждение Дениса Анатольевича - Лев Гурский

— Ну что? — спросил я. — Румыны заупрямились? У них там вечер занят? Поездка к цыганам срывается? Билеты в театр пропадают?

— Нет-нет, что вы, Денис Анатольевич, — торопливо отозвался Вова-с-папкой. С глазами у него между тем происходило нечто странное: мой референт, рискуя нажить косоглазие, пытался смотреть одновременно и на меня, и мимо меня, куда-то на край стола. — Румынская делегация вела себя достойно. Поворчали немного, но без демаршей и нот протеста согласились на 19–10. Господин Хлебореску проявил понимание. Он сказал, что геморрой — причина уважи… Вы же позволили мне соврать про геморрой?

— Позволил, позволил, расслабься, — успокоил я референта. — Больше нет никаких новостей? По глазам вижу, что есть.

— Президент США к вам! — выдохнул Вова. — Там, в углу, по горячей линии.

Лишь теперь я догадался, куда то и дело перебегает беспокойный взгляд референта: на ярко-красный телефонный аппарат, отстоящий от всех прочих аппаратов. До инаугурации я по такому, кажется, не говорил ни разу, а что происходило после — не помню.

Вместо наборной панели на корпусе располагалось стилизованное изображение двух переплетенных флажков: звездно-полосатого и нашего триколора. В центре мигала лампочка-индикатор. И как это я ее сам не заметил? И почему нет звука? Господи, это ведь не в голове у меня жужжит, это здешний зуммер так тихо жужжит!

Я поднял трубку, и референт, выполнив миссию, исчез за дверью.

Ни гудка, ни шума в трубке не было — только пустота. Ну ладно.

— Раз-два-три, раз-два-три. Проверка. Президент России господин Кораблев, — сказал я в пустоту.

Тотчас в трубке возник еще один голос и отбарабанил мои фразы уже по-английски: «Уан-ту-фри, уан-ту-фри. Зе тестинг. Президент оф Раша мистер Корабльофф!»

— Ты переводчик, что ли? — спросил я у голоса.

— Так точно, господин президент, — послышалось в ответ.

— А американца тоже ты переводишь?

— Никак нет, у него свой, от Госдепартамента.

— А-а, — протянул я, — тогда понятно. Трудись, Вовка.

Тем временем в трубке послышались, наконец, неясные шорохи, словно кто-то старательно мял вощеную бумагу. Потом далекий, хотя и вполне различимый голос произнес:

— Хэлло, Денис.

Мгновение спустя их американский Вова с усердием перевел:

— Здравс-твуй-те, Денис.

Ч-ч-черт, подумал я, неувязочка, как же американца-то зовут?

Главная фаза выборов в Штатах пришлась на мои запойные месяцы, а до того вроде лидировал сенатор Джон Маклейн, от республиканцев. Бывший нью-йоркский коп, борец с терроризмом, в молодости в одиночку перебил несколько банд… крепкий орешек, да и только.

— Привет, Джон, — наобум сказал я. Если я промахнулся с именем, авось наш Вован не будет падлой и поправит начальство.

— Хэлло, Джон, — ничуть не удивившись, сказал наш переводчик.

Выходит, я угадал и разговариваю с мистером Маклейном. Отлично. Два крутых перца, надеюсь, сумеют поладить между собой.

С той стороны Атлантики в ответ на мое приветствие донеслась длинная фраза, в середине которой мелькнуло полузнакомое слово «Джорджия». Хм! Я прикинул, что американский базар, наверное, будет как-то касаться грузин — и не ошибся.

— Белый дом выражает удивление и сдержанное недоумение из-за сосредоточенности российской тяжелой бронетехники на границе с Грузией, — прилежно, как на уроке, передал мне американский Вова слова своего босса. — Американской стороне ничего не известно о военных учениях в это время и в этих координатах. Означает ли эта концентрированность, что российская сторона готовит военное вторжение на сопредельную с ней территорию, или это есть чисто техническая наша ошибка? Мы бы хотели иметь понимание причины.

Вот уроды, подумал я про Судакова и Лущинского. Я же им простым русским языком сказал — скрытно! То есть втихую. То есть без шума. Они что, только денежные потоки тайно направлять умеют, а танки — нет? Неужели им не объяснили про спутники слежения? Я-то надеялся, что мы объяснимся со Штатами постфактум. Теперь придется трындеть про зону наших стратегических интересов. Ну хорошо, постараюсь сделать это попроще и подоходчивее. Без соплей и сантиментов. Бывший полицейский должен это понять.

— Дружище Джон! — начал я.

— Май френд Джон! — немедленно подхватил наш Вова.

— Погоди ты, не суетись, — остановил я Вову. — Дай я сперва изложу мысль целиком, а потом уж будешь переводить. Усек?

— Так точно! — смущенно ответил Вова. — Виноват. Молчу.

— Дружище Джон, — повторил я. — Давай кое-что проясним. У Соединенных Штатов есть свои геополитические сферы влияния. Не во всем мы с ними солидарны, однако мы стараемся не вмешиваться. Когда вы в прошлом веке мочили вьетнамцев, мы же не шли на принцип, верно? Вот и для нас Кавказ — сфера влияния, а грузины — примерно как для вас были эти самые узкоглазые макаки… Ну все, давай, Вовка, теперь переводи. Чего молчишь?

— Так в точности и переводить? — неуверенно спросил Вова.

— Нет! — разозился я. — Стихами, блин!.. Слушай, академик, делай свое дело и не умничай. Я по-русски, ты по-английски. Все!

— Может, хоть про макак немного смягчить?

— Я тебе смягчу! — заорал я. — Точно переводи, кому говорю!

Вова вздохнул и принялся нанизывать английские фразы. Где-то в середине, после слова «вьетнамиз», с той стороне Атлантики перестали доноситься даже шорохи, а после «зе макаке» раздался тихий щелчок, и в трубке нас осталось двое — я и Вова-толмач. Лампочка-индикатор на панели аппарата мигнула и погасла.

— Эй! — сказал я. — Вы там где? Вовка, это сбой связи?

— Никак нет, господин президент, — расстроенно ответил Вова. — Они сами отключились. Я же предлагал немного смягчить. Мне кажется, мистер к вам обиделся за «узкоглазых».

— Ты в падежах с предлогами ничего не напутал, деревенщина? — поинтересовался я. — Надо говорить не «к вам», а «на вас».

— Я его фамилию имел в виду, а не предлог, — удивился Вова. — Ну то есть президент США Джон Ли Квам, я говорю, обиделся.

— Постой-постой… — До меня, наконец, стало доходить. — Джон Ли Квам, говоришь? Этнический вьетнамец на посту президента США?

Ни хрена же себе, обалдело подумал я, медленно отлипая от телефонного наушника. Нет, ну ни хрена же! Я-то думал, что я один такой запойный, а тут, я смотрю, вся Америка, от Колорадских гор до северных морей, в едином порыве черт-те что себе намешала, взболтала, зажмурилась — и немедленно выпила!

Эта политкорректность, конечно, — штука посильнее кукурузного виски. Уму непостижимо, как можно на трезвую голову пробросить крепкого орешка и выбрать себе того замухрышку? Это что, типа коллективное покаяние за Вьетнам? Типа коллективная гордыня на весь мир — мы такие демократы, что все можем? Тогда уж им надо было выбрать индейца, а еще лучше — бизона! Раз мы его вчера истребляли, то сегодня торжественно вводим в Сенат, ура-а-а-а…

Надо было слушаться переводчика, с досадой подумал я. Парень мне дело говорил, а я, умник, уперся, как баран. Нашел, понимаешь, наилучшую тему для разговора. Взял и вот так на пустом месте нажил себе — и стране заодно — самый натуральный геморрой.

В верхнем ящике моего стола внезапно отыскалась шоколадка, но есть ее я не смог. Весь аппетит как отрубило.

— Эй, Вовка! — Я щелкнул ненужной шоколадкой по селектору.

Референт просунулся в дверь — сперва головой, затем папкой.

— Запиши, — велел я. — Пусть это… пусть, короче, наш посол в Вашингтоне до конца дня встретится с их госсекретарем и заверит в лучших чувствах… Мол, никто никого не хотел обидеть, мир, дружба и все такое. Мы, мол, сами любим вьетнамцев, корейцев, жучков, паучков, вообще всякие меньшинства, и у нас даже Элтон Джон… нет, это, пожалуй, уже лишнее… Главное, пускай объяснит, что наш переводчик на «горячей линии» сам немного перегрелся и все на свете перепутал… Ну, беги!

Карандаша под рукой не было, и я двумя пальцами переломил шоколадку. Еще раз. И еще. И, наконец, в мелкое-мелкое крошево.

Ну и денек, с отвращением подумал я. Для полного комплекта мне сегодня только третьей мировой войны не хватает!

«И где они, по-твоему?» — спрашивает невидимый ангел Мисаил. Спрашивает вежливо, но с явной подковыркой.

«Придут, — нервно отвечает Рафаил. — Не волнуйся, они сейчас будут здесь. Наверное, уже направляются в Овальный зал».

«Рафа, признай очевидное: никто никуда не направляется, — говорит Мисаил. — Прошло уже двадцать минут. Если бы встреча началась, Ион бы услышал румынский гимн… Ионе, брат наш, ты сегодня слышал хоть что-то, похожее на румынский гимн?»

Я беру с пола обычный граненый стакан и прикладываю его ободком к стене, а донышком — к уху.

За стеной, в Круглом зале, кто-то определенно есть и даже разговаривает, но это вряд ли президенты России и Румынии. Интонация совсем не та, что должна быть. Много высоких частот, а значит, это женщины. Секретарши? Официантки? Уборщицы?