Терпень-трава - Владислав Вишневский

– Вот! – едва не задыхаясь от восторга, шипит Мишка. – Значит, и учительница тогда у нас здесь своя будет. Хорошая. Понимаете? И Палычу хорошо. Жена у него будет. В смысле женщина.

– О!

– Точно! – приятно всколыхнулась детвора. Поняли, оценили. – Как здорово ты всё это придумал, Мишка! Просто здоровски!

– А она поедет? – с явным сомнением задала вопрос Вера. – Сюда, к нам? Не поедет!

– Она? – удивляясь на его взгляд вполне очевидному, переспрашивает Мишка. – Когда узнает про Палыча и нас, конечно, поедет. Я уже и координаты её по Интернету дал, чтоб её нашли и передали.

– Кого чтоб ей передали, Палыча? – вновь живо интересуется Гошка.

– Балда, ты, Тонька! – беззлобно бросает Толян. – Ох, и балда!

– Вера, – хнычет Гонька. – А почему он меня всегда больше всех обижает – балда! Потому что я маленький, да? – плаксивым голосом набрасывается на Толяна.

– А ты не обижайся, Тонечка, – вступилась Вера. – Балда, это значит, хороший человек! Помнишь, я читала тебе про Вольку и старика Хоттабыча, когда ты этой весной ангиной сильно болел?

– Ага, тогда это про Вольку… – Чуть успокаиваясь, гундит Тонька. – А он про меня так почему-то говорит. Обижает.

– Не слушай его Тонька, не слушай – он сам балда, – продолжает мудрствовать Вера. – Ты ещё маленький, а он – большой. Понимаешь: ты ещё, в жизни, станешь большим человеком, а он маленьким – никогда. Понял? – и первой рассмеялась своей шутке весело и заразительно, как колокольчик. За ней все мальчишки дружно рассмеялись. Громче всех, победно и радостно смеялся сам Гошка.

– В общем, Гоня, не кого, а что, – исправляет ошибку Мишель. – И не Палыча, а заявку ей нашу передадут. Понял? Только молчок пока. Палычу – ни-ни… Это наша тайна. Сюрприз.

– А он точно обрадуется сюрпризу, когда узнает? Не рассердится? – беспокоится голос ещё одного молчуна-мальчишки, невысокого крепыша Серёги.

– Конечно обрадуется, – уверенно заявляет Мишка. – Я его знаю! Сюрприз же! Хороший сюрприз! Ещё и красивый…

– И без этих самых – вэ пэ! – вовремя подсказывает шустрый Тонька.

– Да! – уважительно подчёркивает Вера. – Ещё и с фишкой…

– И не курит… – добавляет Толян. Сам-то он уже давно бросил курить, недели две как, три.

– И нам она тоже очень нужна. Он поймёт… – резюмирует Серёга.

– Конечно, поймёт. Я знаю. – Ставит точку в тайных дебатах Мишка.

Хмм… Женщина! Жена! Вопрос, сам по себе, конечно, интересный, пожалуй, даже нужный. Действительно, чего это я всё один, да один. И не убогий, и не контуженный, не старец немощный, не женоненавистник… Совсем наоборот. А – один. Точнее, одинок. Не могу сказать, что эта идея новая для меня, что не думал я об этом. Думал. Конечно, думал. Причём, всё больше ночью, и во сне. Днём-то проблема под замком, под контролем – всё дела, дела, дела. Только во сне фантазия и отвязывалась. И каких уж только женщин – красавиц – я во сне не любил, не целовал… Скажи кому – не поверят. Да я и сам, часто, не мог утром вспомнить – что за женщина ко мне приходила, – и приходила ли вообще! Одно знаю точно, что любимая она была, желанная. Что всё её тело: груди, живот, бёдра, губы, руки, волосы, я знаю, люблю и хочу… И кто она, в тот момент, совсем не важно. Важно – это она. Она, и всё! Она! А утром, подлым утром, не мог вспомнить – она, это кто? – как не старался, не напрягал память. Только чувственные воспоминания наплывали, мощные и томительные. Но сам образ, ни разу не проявился. Это нервировало, это расстраивало. Заставляло с пристрастием приглядываться к окружающим меня женщинам, не эта ли… Нет? Нет! Совсем нет! Что расстраивало ещё больше. И задвигало проблему в дальний угол сознания, на задворки, за окоём. А она вновь, как Ванька-Встанька… кстати, удачное сравнение, точное, – появлялась, вставала ребром. И плохи мои дела, получается, если детвора уже к этому подключилась. Мишка, то есть. Сваха, сказать, корпорэйшн.

Уж эти, заботливые, дел наворотят, наломают через Интернет дров. На всю Планету или насмешат, или опозорят, что одно и тоже. И избежать этого можно только одним путём: хирургическим. Обесточить немедленно это современное чудо – электронную сваху, либо об угол избы её треснуть, что жалко. Значит, первое. «Нету току, и делов нету!» Вот. Но каковы всё же молодцы, пацаны, мыслят широко, с прикладным значением. Задачу ставят не просто оженить добра-молодца – меня, то есть, но и, по-совместительству, ещё и учительницу для себя заполучить. Каково, а! Вот тебе и сюрприз. Не орёл ли Мишка?! Орёл, пацан! Предприниматель. В папу своего. Его это гены шурудят в подкорке, папины.

В главном, я с Мишкиной идеей полностью согласен: нужна мне женщина. Нужна, спору нет. Но решать проблему я должен сам, без них. Не-то подсунут мне, прагматики, какую-нибудь дяди-Серёжину дочь, Наташку, которая хоть и в школе учится, но уже всё знает и консультирует. Либо всемирная паутина мне цветную жену с острова Тобаго, либо Тринидада какого подберёт, – ворочай потом булыжники иностранных слов во рту, пугайся жены в тёмной комнате. Нет… Вот ежели всё ж таки Светлана… Све-ета. Светла-ана! Не имя, песня в сочетании звуков. Совсем другое дело. От одного только имени уже тепло и сладостно в груди, а если ещё и прижаться бы к ней, обнять… О! Светились бы мы тогда, как две лампочки в тундре, тепло и нежно. Или нежно и тепло. Пожалуй, и не важно – от перемены мест мощность не изменится. Мечты… «Мечта-ать, надо мечтать детям орлиного племени… – из замшелых кладовых, мгновенно пришла на память мелодия популярной когда-то комсомольской песни. – Есть воля и смелость у нас чтобы стать героями нашего племени», или времени.

Что касается воли, по той, женской, части, то она, конечно, у меня есть, только почему-то всё больше в запретительную сторону теперь повёрнута. И смелость, естественно, там же. Они же всегда рядом. И приучен я применять, извините, боевые качества только в мужской среде, как и положено, раньше – мальчишке, затем солдату, лидеру. А с девчонками, с женщинами, тут сложнее. Пол-то слабый, нежный, часто даже коварный, с хитринками, ловушками… фантиками, бантиками. Раз, два и ты уже обжёгся. Дуй потом на воду. Теперь вот опыт – сын ошибок – уже остерегает. И правильно делает, кстати. Хотя, комплексую теперь. И чем дальше, замечаю, тем больше комплексую. Вернее, стесняюсь. Легко уже нахожу предлоги уклониться от «наступательных» действий. Бегу даже часто. Дай времени нет.

Точно! Вот, она спасительная идея: нет времени. Нет его, и всё, баста! Действительно времени на ухаживания нет. Одни дела, дела, заботы. Да и на виду я всё время здесь, на людях. Тут вам не город, не столица, где нырнул себе в метро, выскочил на другом конце города, и не знает тебя никто, и знать не хочет. Встречайся когда можно, сколько, и с кем можно. Город потому что! Мегаполис! Правду говорят, на одной лестничной площадке соседи годами живут, и не знакомы. Даже не здороваются. Парадокс? Конечно. Но не для города. Просто люди в городе стали бояться себе подобных. Многие мутировали в нелюдей, в криминал, и никакой защиты от них нету. Только за своими стенами, да металлической сейфовой дверью спокойно. И то – бабка надвое сказала. А здесь, в деревне, пусть и в селе, все люди на виду. Каждый твой поступок или увеличит к тебе уважение, либо ославит. Часто и на всю жизнь. Что не желательно. Вот и приходится себя в руках держать: мораль и честь блюсти. Хороший, кстати, предлог. Отличный. В общем, на Светлану или другую какую женщину, нет у меня времени. Нет его, и точка.

Я так именно думал, на самом деле всё пошло совсем по-другому. Всё не так.

– Евгений Палыч! Евге-ений Па-алыч! Радость-то какая у нас… Радость!.. Где вы? – Лучистым мажором звенит голос нашей бухгалтерши. Слышу торопливые шоркающие её шаги в мою сторону, к кабинету, она в тапочках в конторе ходит, слышу шумное её дыхание и восторженные придыхания при каждом шаге… – Ой, ой!.. – На вид ей лет семьдесят, а память и сметка, до сих пор, как у молодой учётчицы, и опыт ещё той школы, советской. Хотя сейчас, тот опыт, кто понимает, как детские сказки. Она, перекатываясь на толстых ногах – возраст, сидячая жизнь – на секунду задерживается на пороге – здесь ли! – ещё шире улыбаясь, прижав руки с какой-то бумажкой к груди, вваливается ко мне, семенит к стулу, протягивает мне ту бумагу, и падает на стул… – Вот… – задыхаясь, бросает мне. – Смотрите! Какой нам подарок!

– Что это? – внутренне подобравшись, спрашиваю. Хоть и пытаюсь всегда быть спокойным и невозмутимым, удаётся не всегда. Особенно это сложно здесь, в посёлке. Люди другие, другие эмоции. В своём голосе я слышу и настороженность, и удивление.

– То ли эти – спонсоры, то ли кто деньги нам вернул. С вашим приходом… Вот. Но денежки поступили. Зачислились, миленькие! Нам! Нам! А я уж и не чаяла в своей жизни… – Как со сладким во рту, пропела она. – А сумма-то, гляньте, какая огромная… Гляньте! За что это нам, а? – Вера Никандровна вопросительно смотрит на меня, светясь от счастья и замирая от ужаса одновременно. Так же удивлённо сверкают и её очки. У неё дальнозоркость, поэтому, очки на лбу сейчас. Ручки так же на груди. Кстати, она и главный бухгалтер здесь, и кассир, и просто бухгалтер… В одном лице. Никого уж в бухгалтерии и не осталось, да и счета на картотеке давно.