Убийство в Венеции - Ян Мортенсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты думаешь, что это касалось Элисабет?
Он удивленно взглянул на меня, потом отрицательно покачал головой. «И ты тоже, — казалось, было написано у него на лице, — ты тоже об этом знаешь».
— Нет, — сказал он тихо. Это не имело отношения к Элисабет. Это было что-то гораздо более серьезное.
— Но и это достаточно серьезно. Прости, что я касаюсь личного, но мне казалось, что это была тайна Полишенеля.
— Ты о чем? — резко спросил он, сдвинув брови.
— Ну, о разводе, — ответил я вяло. — Об этом ведь говорили, — добавил я и про себя подумал, не слишком ли далеко я зашел и нужно ли было вообще выходить на этот скользкий лед?
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — отрезал он. — Вопрос о разводе никогда не стоял. Да, я знаю, что у Андерса с Элисабет одно время что-то было. Но это было давным-давно и быльем поросло. У Элисабет никогда и в мыслях не было разводиться, не говоря уже о том, чтобы выйти за Андерса. Это уж я могу гарантировать.
Я смотрел на Свена Лундмана. Краска выступила на его бледном лице, глаза ожили, заблестели. Волны адреналина помчались по жилам, все его существо подготовилось к бою. Старый петух защищал свою курицу. Заложенные в генах тысячелетние инстинкты, необходимые в совершенно других условиях, сейчас пробудились. Может быть, то же самое произошло с ним и в ту ночь в Бакке? Не лопнул ли сдерживающий панцирь культуры на элегантном директоре музея, когда он стоял лицом к лицу со своим соперником?
«Мы любили друг друга, и должны были пожениться» — так сказала Элисабет в своей галерее. Кто из них говорил правду? Высокий элегантный профессор или его молодая, красивая жена? Хотя какой смысл ей было врать мне?
— Я знаю, что об этом болтали всякий вздор, — сказал Свен Лундман, смирившись. Агрессивность его исчезла. — Но так всегда бывает на работе. И особенно, когда речь идет о личных отношениях. Ты можешь себе представить, сколь лакомым куском была возможность посплетничать о жене шефа и одном из его заместителей, — и в голосе его опять появилась горечь. — Но на самом деле можно было говорить лишь о вспышке чувств, которые так же быстро погасли, как и воспламенились. Элисабет романтична и горяча. Андерс использовал это. Но теперь все в прошлом. В этой связи я хотел тебе показать кое-что.
Из внутреннего кармана пиджака он достал конверт, открыл его, вытащил свернутый лист, медленно и тщательно развернул его и протянул мне.
Я смотрел на машинописный текст на белом листе. Письмо начиналось обращением «Брат!» и заканчивалось характерной неровной подписью Андерса. В нем говорилось о том, как огорчен был Андерс всеми недоразумениями, что между ним и Элисабет никогда не было ничего серьезного, что они решили вообще прекратить всякие отношения, и еще о том, что он знает, что Элисабет все уладила со Свеном. Я посмотрел на дату. Письмо было написано всего лишь несколько недель назад.
— Ты не знаешь, почему он написал это?
— Не знаю, — ответил он и так же тщательно сложил письмо, вложил его в конверт и снова засунул в карман. — Может быть, он хотел все прояснить перед назначением? — И Свен иронично посмотрел на меня поверх очков.
— А зачем ты показал мне это письмо?
Он пожал плечами.
— Собственно говоря, у меня не было такой необходимости. Вся эта история тебя, собственно, не касается. Это наше дело — Андерса, Элисабет и мое. Но поскольку я знаю, что ты не веришь, что Андерс погиб в результате несчастного случая, то я хотел только, чтобы ты знал, что можешь исключить меня из числа возможных убийц. — И в первый раз с момента прихода он улыбнулся мне, став сразу на десять лет моложе.
Я удивленно смотрел на него.
— Я мог подозревать тебя в убийстве Андерса? Кто же, ради всех святых, станет такое утверждать?
— В общем-то никто, — и он снова улыбнулся. — И не так уж важно, что ты думаешь или как считаешь. Но поскольку я оказался рядом с твоей лавкой, то подумал, что лучше заодно зайти и прояснить все на этот счет раз и навсегда. Знаешь, что я лично думаю по этому поводу, если уж быть до конца откровенным?
Я отрицательно покачал головой.
— Андерс не утонул. Он покончил самоубийством.
— Самоубийством? Не слишком это притянуто за уши?
— Не так, как ты думаешь. Андерс был вовлечен во что-то, из чего он не мог выпутаться и что могло разрушить всю его жизнь и исключить его из числа моих преемников. Ночью, в час тоски, он решается, будучи не в состоянии больше жить с таким грузом. Тихо и осторожно он идет к мосткам, раздевается, аккуратно складывает одежду. Потом входит в воду и отплывает на середину озера. — Свен Лундман замолчал. Потом, спохватившись, быстро, словно предупреждая новые вопросы, попрощался. — Рад был видеть тебя, — сказал он и вышел.
В окно я смотрел, как он быстро, слегка наклонившись вперед, шел в сторону площади Чемпанторьет. В то, что он «случайно оказался рядом», я не поверил ни секунды. Это была совершенно очевидная ложь. Но почему он пытался уверить меня в том, что Андерс и Элисабет не любили друг друга? Чтобы подчеркнуть, что у него не было никаких мотивов убивать Андерса? Но его никто ни в чем не обвинял. Полиция и все другие исходили из того, что Андерс утонул. А Свен считает, что это было самоубийство.
ГЛАВА XIX
Как и прежде в это прекрасное теплое лето, я сидел на террасе и любовался мозаикой темных крыш Гамластана и нежной зеленью садов Юргордена далеко за ними. Внизу на площади Чепманторьет святой Еран вздымал бронзовый меч на защиту своей юной девы от опасностей и коварства. Деревянный оригинал этой статуи, выполненный Бернтом Нотке, как долгое время считали, в память победы Стена Стуре Старшего над королем Дании Кристианом на горе Брункеберг в 1471 году, стоял на том месте, где сегодня расположена церковь Клары и площадь Сергельторг. Многие годы 18 октября отмечался как День Победы и почти как Национальный праздник, в который святой Еран оставлял своего деревянного коня и во главе народного шествия следовал через весь город на гору Брункенберг. Но со временем исследования привели к другим представлениям. Статуя должна была теперь стать символом Швеции и символизировать добрые отношения с папой и Ватиканом. При ее воздвижении в 1489 году у присутствовавшего при этом дипломатического посланника Ватикана Антониуса Марта уже кончились прихваченные им с собой папские индульгенции. Новые должны были с тех пор печататься во францисканской типографии на Риддархольмене. Согласно новой теории, дрожащая дева должна была теперь символизировать христианскую веру, подвергшуюся нападению дракона зла, но спасенную церковью в образе святого Ерана. Это, возможно, привело к тому, что Густав Васа повелел перенести скульптурную группу в более изолированное место — под сень церкви. Его отношения с папой были, мягко говоря, напряженными после реформации и изъятия церковных ценностей для разгрома датского владычества над Швецией.
Но мысли мои не задержались на святом Еране и его обнаженном мече, даже если он и был поднят на датского короля и самого дьявола. Кто лгал? Свен Лундман или Элисабет? Кто мог ответить на этот вопрос? Кто был Андерсу ближе, чем Элисабет? Ответ было нетрудно найти. Барбру Лунделиус. Ассистентка Андерса, а если поразмыслить, то даже больше, чем ассистентка.
Я осторожно опустил Клео на пол, что ей совсем не понравилось. Она предпочла бы, как всегда, устроиться у меня на коленях. Потом поднялся с уютного кресла и вышел в прихожую. В толстом телефонном справочнике нашел ее имя. Она жила неподалеку. На Риддархольмен. Может быть, мне прогуляться? Поступить по примеру Свена Лундмана и «случайно оказаться» у ее дверей? А может быть, стоит сначала позвонить? Нет, лучше, если она окажется неподготовленной, не успеет продумать свои ответы. Был прекрасный теплый вечер, так что прогулка пройдет не без пользы, даже если ее не окажется дома. К тому же в последнее время я слишком много времени сидел в лавке без движения. Мне просто нужно было выйти и совершить моцион.
Я пересекал площадь Стурторьет, когда часы на башне церкви пробили девять раз. Благодарение Господу, электричество принесло благодеяние и звонарям. Раньше только большой колокол раскачивали одиннадцать звонарей, а когда звонили все колокола, то на колокольне собиралось двадцать два человека. Там было грязно и тесно, и в старинных протоколах есть много жалоб на «ругань и драки» на колокольне.
Я сошел по Соборному спуску и медленно побрел к Рыцарскому дворцу с его позеленевшей медной крышей и великолепным барочным фасадом. Мне кажется, это одно из самых красивых зданий Стокгольма, спроектированное Жаном де ла Вале, который по заданию королевы Кристины делал первые чертежи ее нового дворца. Основы плана мы находим также у Никодемуса Тессина, которому была поручена перестройка дворца после пожара, уничтожившего Тре Крунур. К сожалению, старый Рыцарский дворец сегодня так зажат между каналами и автобанами, что его пропорции исказились, хотя он и сохранил свое напыщенное достоинство, не дрогнувшее даже под тяжестью барокко.