Красное самоубийство - Владимир Николаев

Во многом нашу катастрофу 22 июня предопределил и тот факт, что к тому сроку Сталин сосредоточил вдоль нашей западной границы неисчислимые запасы вооружений и провианта, необходимые для нашей огромной армии, изготовившейся к броску на Запад. Все это попало в руки немцев!

С такой же интенсивностью, с какой мы готовили более миллиона воздушных десантников, мы создавали большой океанский флот и соединения морской пехоты, а что делать этим вооруженным силам вдоль нашей бесконечной сухопутной западной границы? А вот на побережье Балтики и на побережье Западной Европы им дело нашлось бы! Точно так же у нас усиленно готовились крупные воинские соединения для войны в горах. А где они могли нам потребоваться? На Кавказе и Средней Азии? Но даже Гитлер не предполагал там скоро оказаться. А вот Сталину они были нужны для ведения войны в Карпатах и Альпах. Причем особенно важным было карпатское направление, на нем к июню 1941 года сосредоточилось огромное количество наших войск. Им было рукой подать до румынской нефти, без которой Гитлер просто не смог бы воевать. Поэтому он никак не мог допустить сталинского упреждающего удара.

Подобные примеры можно приводить бесконечно. Вот только еще один. Как известно, Сталин категорически отвергал любые оборонительные замыслы, в том числе он не позволил подготовиться к обороне Ленинграда, хотя огромный город находился в непосредственной близости от границы. Причем после нашей агрессии против Финляндии ничего хорошего в случае войны нам от финнов ожидать было нечего. Не случайно во вражеских войсках, осадивших Ленинград, половину составляли финны. Так что один миллион погибших в блокаду ленинградцев прежде всего на совести Сталина.

Незадолго до начала войны меня, уже комсомольца, вызвали в райком комсомола, велели там поступить на курсы топографов. Почему топографов? Мне это не нравится, кажется обидным. Пресса и радио зовут молодых в авиацию, на флот, а меня посылают в топографы! Не хочу! Как бы увильнуть от этих курсов и заняться более подходящим для мужчины делом? А через полвека мне становится понятно столь странное предложение. Читаю книгу о войне и узнаю, что среди бесчисленных трофеев, которые немцы захватили в июне 1941 года на границе, они, к удивлению своему, обнаружили тысячи подробнейших географических карт Западной Европы, всех ее частей и самых захолустных закоулков, предназначенных для использования вооруженными силами, то есть, в данном случае, Красной Армией. Вот как тщательно вождь мирового пролетариата готовился к своему освободительному походу под красным знаменем! Вот почему ему срочно потребовались дополнительные топографы из числа старшеклассников, поскольку юношей уже призывного возраста он знал, куда пристроить в составе действующих вооруженных сил. И одновременно в той же книге я читаю о том, что одной из серьезнейших трудностей для наших войск в оборонительных боях на нашей территории стало отсутствие специальных географических карт нашей страны, которые были бы предназначены для армейского употребления. Сталин даже их запретил делать, поскольку собирался воевать только на чужой территории!

Через полвека после Великой Отечественной войны, с приходом гласности, я уже по-другому вспоминал многое. Например, ту парашютную горячку, которая охватила всю страну. Даже мы, помимо прочей военной подготовки в школе, прыгали с парашютом, пока еще с вышки. Откуда нам было знать, что вдруг потребовалось более одного миллиона десантников-парашютистов?!

В наших школьных коридорах незадолго перед войной стали все чаще попадаться новенькие, с иголочки военные мундиры на вчерашних наших выпускниках, ушедших в военные училища. Будущие летчики, танкисты, артиллеристы, моряки… Они навещали свой дом, ставший родным за десять лет учебы. Они приходили не только затем, чтобы покрасоваться своей военной формой и бравым видом. У нас, в школе с хорошими традициями, среди учителей были действительно яркие люди, к ним и приходили их воспитанники.

Однажды, совсем незадолго до войны, наш математик, профессор Ю. О. Гурвиц, известный в то время в своей области специалист, привел с собой на наш урок юношу в форме танкиста, недавно окончившего свое военное училище и уже куда-то направленного для прохождения службы. Юлий Осипович представил нам его как своего любимого ученика, говорил старик о нем так трогательно, что голос у него дрожал. Весь урок парень простоял у стенки, почему-то не захотел сесть за парту на свободное место. Его глаза не отрывались от нашего учителя, который время от времени тоже нежно поглядывал на своего ученика. Это было прощание. Старик, конечно, знал это. Наверное, нечто подобное, пусть и не так осознанно, ощущал и парень. Неправдоподобно юный для военной формы (таким я и вижу его сейчас), розовый, свежий, чистый, подтянутый, весь устремленный вперед, он, видимо догадывался, что происходило в душе учителя.

Неслышная мелодия этого диалога двух сердец, ученика и учителя, юноши и старика, и сегодня звучит для меня как пророческий реквием по целому поколению, шагнувшему со школьной скамьи прямо в войну и смерть. Из военных воспоминаний у меня в голове навсегда осталось несколько картин, четко запечатленных сцен, словно фотографий. Они в чем-то случайны, не обязательно многозначительны, но вот врезались в память. Первой в ряду таких «фотографий» памяти стоит именно тот урок математики. С него начинается моя личная история войны. Со взглядов, которыми обменялись перед вечным прощанием учитель и его ученик.

Расплата

Есть широко известная фотография: Гитлер весною 1945 года обходит строй солдат-подростков, членов Гитлерюгенда, и внимательно вглядывается в их лица. Это был его последний резерв, он не задумываясь поставил в строй школьников. Знал ли фюрер тогда, что Сталин летом 1941 года тоже увидел свое спасение в подростках? Когда немецкие войска быстро, словно на учебном марше, шли по нашей земле на восток, Сталин, конечно же, вспомнил, что ни разу не подумал о возможности оборонительной войны и о сооружении укреплений, и решил быстро наверстать упущенное. Но где взять сотни тысяч землекопов для этого гигантского дела, когда все годные и негодные мужчины заняты на фронте или на производстве?

Выше коротко рассказано о том, к чему привела болезненная самонадеянность Сталина, его ставка на победный поход против Германии. Теперь несколько слов о том, как это все выглядело с самого низу, как за это пришлось расплачиваться народу. Речь пойдет о событиях, о которых у нас до сих пор упоминать не любят.

Зайдя в родную школу через несколько дней после начала войны, я узнал, что комсомольцев девятых и десятых классов призывают явиться во двор соседней школы в определенное время. Кроме комсомольцев приглашались вообще все желающие ученики 9–10 классов. Было сказано, что надо будет ехать куда-то из Москвы. Зачем и на сколько, никто не знал. Но причина поездки подразумевалась – война.

Дома у меня эта новость переполоха особого не вызвала, сборов никаких не было. Может быть, потому, что в те дни еще никто не представлял всей серьезности случившегося. Короче говоря, утром в назначенный день в своем выходном костюме и полуботинках, в новом демисезонном пальто я двинулся на сборный пункт. В дорогу захватил шахматы, полотенце, мыло, зубную щетку. И все!

В чужом школьном дворе, через два переулка от моего дома, толкалось несколько сот старшеклассников из близлежащих кварталов. Со стороны могло показаться, что собрались на очередную демонстрацию. Девчата выглядели особенно празднично, даже нарядно. Наяривал духовой оркестр. Подходящих переписывали у ворот. О цели всего этого мероприятия – ни слова. Наконец, после долгого промедления, уже в полдень, всех кое-как построили и сделали перекличку по только что составленному списку. Сказали, что комсомольцы и молодежь Москвы в связи с начавшейся войной направляются для выполнения специального задания. Коротко и абсолютно неясно! Потом, когда уже завершилась эта эпопея, оказавшаяся одновременно и героической, и трагической, и бестолковой, стало понятно, что с самого начала переборщили с нашей всегдашней секретностью. Можно было бы, не вдаваясь в детали, попросить нас хотя бы экипироваться должным образом, иначе собраться в дальний и опасный поход, из которого потом многие не вернулись домой.

Итак, мы под оркестр двинулись нестройными рядами, но весело, с песнями, через самый центр столицы по направлению к Белорусскому вокзалу. Мы шли по площадям и улицам моего детства. Город в последний раз видел многих из нас…

Кто может предугадать свою судьбу? Мне вот повезло. В тот день я не знал, что мой путь навстречу войне, начатый этим маршем к Белорусскому вокзалу, приведет меня 24 июня 1945 года на Красную площадь столицы, на Парад Победы. Он запомнился на всю жизнь так же, как и расставание с Москвой, с детством в самом начале июля 1941 года.