Без алиби - Андрей Михайлович Дышев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я дошел лишь до верхнего крюка. Здесь предстояло отстегнуть "улитку" и закрепить ее на веревке уже под крюком. Прежде чем это сделать, я снова несколько раз позвал Джо. Никакого ответа, лишь слабеющий крик чаек да отдаленный, мерный рокот моря, разбивающего свои тихие волны о прибрежные камни.
– Допрыгался! – бормотал я, испытывая вместе с тем странное чувство удовлетворения. Я не злорадствовал, а еще раз убеждался в том, что жизнь умеет демонстрировать свои коготки и быть беспощадной к тем, кто играет с нею.
Согнувшись, я опустил руку вниз, между широко расставленных ног, чтобы найти под крюком продолжение веревки, но рука наткнулась на короткий обрывок. Вот тут я сразу почувствовал и высоту, и свое страшное положение. Обрыв? Но эта веревка выдерживает динамический удар до полутора тонн! Перетерлась об острый выступ?
Я провел под веревкой рукой, но никакого выступа не нашел, снова взял в руки обрывок, поднес его к глазам.
Луна давала мало света, но его было вполне достаточно, чтобы разглядеть ровный, аккуратный срез. От обыкновенного разрыва такой безупречный край не остается. Значит, веревка обрезана.
Теперь я не мог спуститься ниже верхнего крюка, и мне ничего не оставалось, как снова подняться на вершину.
Что это могло значить? – думал я, ложась на загаженный пятачок, чтобы как-то противостоять сильному ветру. Я представил себя крохотным насекомым, сидящим на вершине огромной скалы, отрезанный от внешнего мира, лишенный возможности спуститься вниз, и захохотал, распугивая чаек, которые уж слишком близко подлетали ко мне. Я еще не испытывал ни страха, ни досады, ни отчаяния. Мне было всего лишь смешно. Я еще не думал над тем, как буду спускаться вниз, если Джо со злым умыслом оставил меня здесь. Я воспринимал себя и ситуацию, как забавный кинокомедийный фильм, и это в самом деле было смешно – лезть из кожи вон, рисковать, карабкаться по отвесной стене на вершину, чтобы оказаться там в полной изоляции от внешнего мира. Подобный эпизод был в литературе. Ну да, конечно, "Двенадцать стульев", отец Федор, укравший колбасу.
Давно я так не смеялся. Успокоившись, перевернулся на живот, подложил под голову локоть и попытался уснуть. Сделать это было непросто. Мысли, как чайки, атаковали меня до самого рассвета. Может быть, в общей сложности я поспал часа два-три.
* * *Солнце показалось над мысом Меганом около шести утра. Я думаю, что в мощный бинокль можно было увидеть на самом кончике рога человека, похожего на клопа, который, застыв как каменный сфинкс, уставился в лазурную морскую даль. Я сидел и в самом деле непозволительно долго. Вместо того, чтобы предпринимать какие-нибудь меры к своему спасению, я спокойно созерцал землю, покрытую теплым туманным покрывалом.
Не Джо проиграл, а я. Он до деталей продумал сценарий, расставил сети, а я, даже на самую малость не заподозрив подвоха, шел в западню, да еще спешил, боясь, что меня опередят. Полное и безоговорочное поражение не вызывает обиды, досады и скорби. Оно напрочь вычищает душу, оставляя ее пустой и усталой.
Для чего Джо понадобилось сажать меня в эту живописную тюрьму – я еще не думал. Я любовался далекими туманными берегами, бухтами и заливами, прикидывал, сколько отсюда по прямой до Аю-Дага, и смог бы я при наличии ласт и многоденежного пари доплыть до Алушты. Чайки оставили меня в покое, они уже смирились с насильственным выселением, и облюбовали другой рог, возвышающийся на теле горы.
Я встал и подошел к противоположному обрыву. Вот здесь и буду спускаться, подумал я. Отсюда до седловины было не более тридцати метров по высоте, стена не отвесная, а относительно пологая. Но даже здесь запросто свернуть себе шею. Подняться по этому маршруту без страховки, пожалуй, можно без особых проблем, но спуститься – гораздо сложнее. Когда ноги впереди, а голова, естественно, остается сзади, это все равно, что спускаться в полной темноте.
Перед тем, как начать спуск, я еще раз съехал на "улитке" до верхнего крюка, где заканчивалась веревка, и отвязал ее нижний край. Поднявшись на вершину, смотал веревку в бухту и повесил на плечо. Метров семь, не больше, но и это может пригодиться.
Я начал спускаться, прижимаясь к скале грудью, не видя ничего, кроме серого камня перед глазами, отыскивал ногами какие-нибудь зацепки, выемки, трещинки. В любое мгновение я мог сорваться, и быстро покрылся холодным потом от предчувствия этого срыва. Я бормотал проклятия в адрес Джо, по вине которого я вынужден был выполнять крайне рискованный трюк. Уже спустя минут десять меня начал колотить нервный озноб, пальцы стали липкими и скользкими от пота, "небесные пальцы" ходили под ладонью, как кусок мыла, и я пожалел, что не прихватил с собой канифоль.
Я спускался очень медленно, потому что часто приходилось идти в сторону, обходя глубокие ниши в скале, на которых я не мог отыскать опору для ноги. Как-то наступил даже такой момент, когда я готов был отказаться от этой затеи и снова подняться на вершину.
Когда я почувствовал под ногами горизонтальную опору и понял, что все-таки спустился на ложбину, силы окончательно покинули меня. Я упал в траву и долго не мог подняться на ноги. Мне хотелось целовать землю, я тряс кулаками и ругал скалу, измотавшую меня, самыми скверными словами.
Первое желание – быстрее добраться к подножию Сокола, где разбит палаточный лагерь альпинистов, отыскать Джо и, пусть даже это мне дорого обойдется, отблагодарить его за ночную шутку – угасло под натиском любопытства. Не оставил ли Джо на камнях под рогом, где мы сложили рюкзаки, каких-нибудь следов? К тому же мне жалко было бросать свой рюкзак.
Ноги все еще дрожали от усталости и напряжения, подкашивались на спуске, но я усилием воли заставил себя побежать. По туристской тропе через ущелье, потом – огромными прыжками – вниз, по сыпучему склону, и влево, к подножью исполина.
Еще за несколько метров я увидел, что плоский камень, на котором мы бросили свои рюкзаки, пуст. Под стеной я нашел лишь обрезки своей веревки, которую Джо, вероятно, обрезал частями, под каждым крюком, опускаясь параллельно на своей.
