Сумрачная дама - Лаура Морелли

– Да. Я защитил диссертацию по фонтанам в стиле Барокко в Зальцбурге. Никогда в жизни не планировал становиться специальным представителем по охране художественных ценностей на западных оккупированных территориях. – По его лицу расплылась скупая улыбка.

– Но должно же быть что-то, что мы можем сделать? – Эдит почувствовала, что голос ее дрожит. – Наверняка же есть и лучший способ обеспечить безопасность этих работ. – Она обвела рукой аккуратно расставленные между плюшевых сидений ящики.

Кай в задумчивости провел рукой по заросшему подбородку.

– Уверяю вас, что в наших руках – и в пределах Германии – эти работы в куда большей безопасности, чем были бы там. – Он махнул на унылый пейзаж за окном. – Польшу скоро сравняют с землей, для вас это наверняка очевидно. Кроме того, фройляйн, хоть я и не оспариваю, что вы уже внесли значительный вклад, вы наверняка понимаете, что этот проект – куда больше нас с вами. Наша роль ничтожна.

– Но… – перебила его Эдит. – Мы могли бы вмешаться раньше… До того, как князя и его жену… До того, как эти картины так безжалостно отобрали у владельцев! Разве обязательно им было покидать Польшу в лапах Гестапо?

По лицу Кая будто бы прошла тень – будто туча закрыла солнце. Эдит замерла и пожалела, что поделилась своим мнением. Может ли Кай сделать так, чтобы ее арестовали? Или даже казнили?

Он будто бы прочитал ее мысли.

– Губернатор Франк, – сказал он, – не станет слушать таких разговоров, и я настоятельно рекомендую вам, фройляйн, придерживать такие мнения при себе. Почти ничто из происходящего в Польше не ускользает от глаз и ушей губернатора Франка. У этого могут быть… нежелательные последствия. Считайте, что я вас предупредил.

Между ними повисла долгая тишина, и Эдит задумалась, в силах ли она изменить хоть что-то.

– Можно задать вам вопрос? – начала Эдит, наклонившись вперед. – Верите ли вы сами в то, что вы… в то, что мы с вами… делаем?

Кай помедлил. Эдит смотрела, как его взгляд метнулся к силуэту одного из охранников у входа в вагон. Потом он подался вперед, посмотрел ей в глаза и понизил голос.

– Мы на войне, фройляйн. Нам приказано конфисковывать и описывать вражескую собственность, это наша работа. И как я уже сказал, мы заботимся о том, чтобы эти творения дожили до будущих поколений. Помимо этого, наши личные мнения значат очень мало.

Эдит заметила, как по лицу Кая пробежала еще одна тень, на мгновение состарив его на много лет. Пронзительно засвистел гудок поезда. Они въехали в тоннель, и вагон погрузился во тьму.

28

Доминик

Ахен, Германия

Январь 1945

Наверняка совсем недавно музей Сюрмонда[35] был великолепен. Доминик увидел огромный лестничный марш, проходящий через весь центр здания, колоннады атриума, сводчатые потолки, расписанные видами неба, в котором летают мифические создания. Но сейчас он, как и множество других виденных им в последние месяцы старых зданий, был в руинах. Даже внутри холодный зимний, пронизывающий до костей ветер продувал рабочую форму Доминика насквозь.

Судя по недовольному выражению лица капитана Хэнкока, инспекция очередной коллекции произведений искусства вновь принесла разочарование. Краем глаза наблюдая за обстановкой на предмет возможных угроз, Доминик следил за тем, как его командир открывал ящики огромного пыльного стола одного из кабинетов музея в поисках хоть какой-то информации о местонахождении шедевров музея Сюрмонда. Доминик перешагнул через гору гипсовой пыли и кирпичных осколков – результат огромной пробоины в стене – и прошел на другой конец комнаты, где еще двое изучали содержимое архивного шкафа.

Все поверхности были покрыты толстым слоем пыли, и не только из-за боев. Осень сменилась зимой, и Доминик знал, что вне стен музея руины города покрылись искорками льда. Ветром подхватило несколько бумажек, они вылетели сквозь дыру в стене наружу и смешались со снежинками.

На противоположной стороне комнаты капитан Хэнкок сел в пыльное офисное кресло. Он открыл ящик и вытащил оттуда стопку блокнотов; взял ближайший и начал его листать. У Доминика ноги были будто налиты свинцом, и он удивлялся, где Хэнкок берет столько энергии.

– Скорее всего, они куда-то их увезли, возможно, даже недалеко, – сказал Хэнкок.

Вместо ответа лейтенант-командор Стаут шумно захлопнул дверцу шкафа. Шкаф затрясся, и с него посыпался снег вперемешку с гильзами. Все трое одновременно подняли глаза на зияющую в потолке кабинета дыру. Снаряд пробил несколько этажей здания, и после него осталась рваная масса деревянной щепы и битого камня до самого верхнего этажа, где через круглую дыру виднелось серое небо.

Стук в дверную раму ознаменовал прибытие другого отряда военной полиции; они сменили Доминика, чтобы дать ему возможность ускользнуть и проглотить свою банку сухпайка. Выйдя в ближайшую галерею, Доминик разглядел свидетельства проходивших тут тяжелых боев между силами Германии и союзников: пролеты и коридоры были целиком засыпаны обломками и осколками. В залах осталось множество почерневших картин, небольших скульптур и керамических ваз, но как бы тщательно они ни прочесывали то, что осталось от музея, они не нашли и следа тех ценнейших шедевров, которые должны были храниться в местном фонде. Представители высшего общества Ахена провели в этих изысканных помещениях множество мирных вечеров, наслаждаясь произведениями искусства с многовековой историей. Сейчас помещения были завалены брошенной экипировкой, а произведения искусства – утеряны. Недостающие картины можно было лишь посчитать по голым стенам с пустыми крючками на них.

Пол галереи когда-то был отполирован до зеркального блеска. Сейчас он потрескался от войны, износился от тяжелых солдатских сапог. Военные расположились, вместе со своими пожитками, прямо тут, на полу. Доминик продрог до костей, но когда он открыл дверь и вошел в галерею, его встретил запах варящегося супа. Он невольно втянул носом воздух и улыбнулся. Викарию Стефани каким-то образом удавалось даже из скудных, безвкусных сухпайков приготовить что-то пахнущее настоящей едой.

– Доминик! – Викарий склонился над котелком, кипящем на маленьком костерке, сооруженном ими наспех из обломков мебели. – Иди сюда! Садись. Ешь. Ты весь посинел.

Пока Стефани готовил необычный обед в этом необычном месте, два солдата и немецкий искусствовед, которого они нашли в одном из лагерей для беженцев, изучали несколько картин, все еще висящих на стене галереи. Искусствовед диктовал, а один из солдат судорожно записывал информацию для спешно составляемого ими каталога.

Доминик опустил свое усталое тело на свой вещмешок и с благодарностью принял предложенную викарием миску. Он съел ложку горячего супа, наслаждаясь тем, как бульон согревает его изнутри.

Стефани теперь поразительно отличался от того изнуренного, трясущегося старичка, которого