Последний гвоздь - Стефан Анхем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, поэтому он ничего не чувствовал? Потому что камера была уже настолько вычищена от малейших следов его сына, что в голову приходил только дешевый отель, где, чтобы избавиться от насекомых, используют слишком сильные чистящие средства.
Но сейчас он здесь не для того чтобы чувствовать разные вещи. Не поэтому он сидел здесь, пытаясь увидеть перед собой, как в ночь на прошлый вторник Теодор лежал вот на этой койке, один на один с тревогой, смотрел в потолок, прежде чем в конце концов принял решение.
Причина была совершенно в другом.
Из внутреннего кармана пиджака он достал прозрачный пакетик для улик с темно-зеленым кусочком краски, выпавшим из волос Теодора. У него даже не было необходимости доставать его и прикладывать к светло-голубой стене, чтобы констатировать, что кусочек краски не имеет к ней отношения. То же относилось и к побеленному потолку.
Он встал и огляделся, но нигде не увидел темно-зеленого цвета. Значило ли это что-либо, было, однако, не ясно. Краска могла застрять у него в волосах в каком-нибудь другом помещении – столовой, тренажерном зале или вообще где угодно. Другое объяснение заключалось в том, что на самом деле он был не здесь, когда…
Он прервал ход собственных мыслей и отбросил их как совершенно неправдоподобные. Конечно, самоубийство он совершил здесь. Но мысли, словно упрямая мышь, нашли другой ход и в конце концов заставили его поднять глаза к потолку.
Там располагалась осветительная арматура, но провод был не виден. Вероятно, его спрятали за потолком, как раз чтобы его нельзя было вытянуть достаточно, сунуть туда голову и повиснуть. Но если верить Косе, Теодор использовал именно провод или готовую веревку с более-менее гладкой поверхностью.
Он подошел к местному телефону, которым должен был воспользоваться, когда закончит визит, и в каком-то смысле он его закончил. Больше в камере рассматривать ему было нечего.
Все же на пункт охраны он не позвонил.
Коридор снаружи был широким и длинным, точно не меньше пятнадцати метров, а по обеим сторонам располагались двери в камеры. Двери не запирались, и заключенные могли свободно перемещаться. В разных местах стояли надзиратели и разговаривали друг с другом или с заключенными. Там царил покой, и, кажется, никто не обращал на него внимания.
Не имея конкретного плана или понимания, куда идти, он пошел налево вдоль вереницы камер, которые хоть в основе своей были одинаковы, выглядели как отдельные мирки, в зависимости от того, кто там жил.
Коридор, расширяясь, перетекал в общее помещение с мягкой мебелью, где играли в карты, пили кофе и читали газеты. Он вспомнил о молодежи из так называемой группы «Смайл», которые все еще ожидали суда. Узнал бы он их, если бы они там сидели и играли? И как бы повел себя в такой ситуации?
В отдалении открылась дверь, и оттуда вышел мужчина в белой рабочей одежде с пятнами краски и с висящим на шее респиратором. Он поставил два ведерка с краской между черными мусорными мешками, стоявшими вдоль стены вместе с завернутым в полиэтилен матрасом и парой поддонов с темно-зеленой краской.
Возможно, это ничего не значит, возможно, просто совпадение. А может, и нет. Так или иначе он поспешил к двери, откуда вышел маляр, посмотрел через плечо и открыл ее.
Внутри, там, что в темноте напоминало кладовку с пустыми приделанными к одной стене полками, сильно пахло свежей краской. Закрыв дверь, он провел по стене рукой, пока не нашел выключатель и не смог включить свет.
Зрелище заставило его схватиться за живот, как будто он получил сильный удар. Тот завернутый в полиэтилен матрас, прислоненный к стене в коридоре. Толстый провод, идущий по потолку к слишком яркой лампе, и приделанные к стене полки, доходящие до потолка. А еще краска. Темно-зеленая краска, на стенах и на потолке, местами свежая, от резкого жгучего запаха которой становилось все труднее дышать.
Он перетерпел испарения и замер, пытаясь осознать тот факт, что Теодора содержали не в камере, а в холодном помещении без окон с голыми темно-зелеными стенами, где компанию ему составлял один грязный матрас на полу. У него, похоже, даже не было постельного белья. Ничего.
Осознание давалось ему тяжело – часть внутри него сопротивлялась и судорожно выискивала альтернативные объяснения, в то время как другая часть уже осознала, что их не существует. Все необходимые доказательства есть тут.
Именно здесь, в этом помещении Теодор подвергался тому, что фактически можно назвать пытками, час за часом, день за днем, пока все не слилось в одну темно-зеленую массу без начала, середины и конца.
Но за что? Что сделал его сын, чтобы заслужить такое? Как это вообще возможно? В то время как насилию подвергся он, а не наоборот. Жертвой был он. Он приехал, чтобы рассказать правду. Поступить по правде.
Он не знал, от резких ли испарений или чего-то другого, но его качнуло, и он чуть не потерял равновесие. Так же он не знал, давно ли здесь стоит с раскалывающейся головой и разбредающимися повсюду, без конкретного направления мыслями.
Взгляд зацепился за участок посреди стены прямо перед ним. Участок на высоте пояса, где оттенок зеленой краски чуть отличался от остальной стены. Он подошел, потрогал рукой и констатировал, что краска еще влажная. После скинул с себя пиджак и с его помощью стер со стены столько, сколько смог, краски.
Из-под нее проступило множество пятен шпатлевки разного размера. Для полной картины ему этого хватило. Он увидел, что стену отремонтировали и выровняли, перед тем как нанести свежий слой краски, что в свою очередь означало, что стена имела повреждения в тех местах, где отвалилась старая краска.
Кусок за куском.
Удар за ударом.
Синяк за синяком.
Ему хотелось заорать, и на этот раз он так и поступил. Он больше не мог сдерживаться и просто выпустил все из себя, пока подходил к полкам на стене и начинал по ним карабкаться. Он не обратил внимания на то, что ладонью наткнулся на лежавшую на предпоследней полке кнопку.
Вот так, вероятно, все и происходило. Он теперь так четко видел это перед собой. Как действовал Теодор. Других объяснений нет. Как он сидел здесь взаперти. В кладовке. Почему – неизвестно, но все встало на свои места. Насилие, изоляция и затягивание судебного процесса. Все, чтобы его сломать. Заставить в конце
