Миф о Христе. Том II - Артур Древс

от других ученых», в которой упрекает меня Вейс, тем самым была признана мною самим, но, конечно, зависимость в том смысле, как и всякий, кто ставит своей задачей представить в сжатом виде всю массу отдельных работ в определенной области и сделать из них свои выводы, «вполне зависим» от других ученых. А если, говорят, «методически неправильно», что я подобрал только таких авторов, которые для меня подходят и выгодны, следовательно, говорят, поступил «не объективно и пристрастно», то мне хотелось бы знать: а что, теологи, пытаясь нарисовать образ своего Иисуса, поступают ли иначе, и тот способ, с каким они при этом изволят Не обращать внимания на отрицающих исторического Иисуса и-подлинность Павловых посланий, является ли показателем их объективности и беспристрастия? «Некритически, — как ядовито было сказано, — при своем выборе соответствующих авторов я во всяком случае отнюдь не поступал, разве только если «некритическим» называется то, что я, естественно, должен был спрашивать совета не у тех авторов, которые в «критической теологии» по весьма понятным причинам слывут таковыми, и должен был работы исторических теологов мерить иной меркой, чем той, к которой привыкли эти господа[26].

Или, быть может, недостаток моего метода заключается в том, что часто там, где мне вопрос кажется нерешенным или сомнительным, я пользуюсь из осторожности выражениями, вроде «кажется», «вероятно», и т. д.? Но произведение, вроде Арно Неймана «Jesus, wie er geschichtlich war» (1904 г.), высоко ценимое в либерально-теологических кругах и не раз приводимое мне либеральным лагерем в качестве «образцового», как отмечает сам автор, «все пересыпано выражениями осторожности» И кишит «возможностями». Если в уверенности и отважности утверждений должно заключаться преимущество «метода», то, конечно, в этом отношении пальму первенства я должен уступить исторической теологии, ибо решительности, в рода той, с какою ее представители обычно устно и письменно сопровождают свои часто очень спорные утверждения и гипотезы словами: «несомненно», «верно», «доказано», и т. п., я во всяком случае не всегда могу обнаруживать в моем изложении. А, впрочем, как согласовать эту частую сдержанность суждения, которую мне вменяют в промах, с тою «необыкновенною самоуверенностью», которою, по словам Вейнеля, я обладаю (13)? Однако, также и господин Вейс полагает, что может констатировать у меня таковую, раз он говорит, что недостаток в необходимом научном аппарате я заменяю «уверенным и отнюдь не скромным выступлением» (Маннейгемская речь, 6). Но Вейс в этом отношении, явно, вполне зависим от суждения и отзыва вышеназванного теолога, так как сам он никогда не присутствовал ни на одной моей лекции.

Некоторые порицали меня за мой метод потому, что некоторых авторов, на которых они как раз имеют обыкновение ссылаться, я или вообще не использовал, или использовал, но не в достаточной степени, или же не довольно цитировал; так порицали меня ученики Узенера и Дигериха. Другие полагали, что меня вообще следует лишить права рассуждать о богословских вещах, потому что я сам не работал в области теологии и по сей причине, конечно, не располагаю мелочными познаниями теолога. «Ничего не поделаешь, — восклицает Вейс усвоенным им против меня тоном нравственного возмущения, — кто хочет судить в этом деле, тот должен участвовать в работе; он должен познакомиться хотя бы с методом, по которому ведется работа!» (96).

Ну, с методом критической теологии я теперь знаком. Да и как не быть знакомым с ним, раз Бет и сам Вейс из своего метода относительно Павла не сделали никакого секрета!

Историческая теология усматривает в Павловых посланиях исторического Иисуса потому, что она хочет найти его в них, — больше того: она должна найти, ибо в противном случае все ее искусное построение истории возникновения христианства должно будет висеть в воздухе без всякой опоры. Она признает не только истинность евангельских рассказов об Иисусе, но, без всяких околичностей, и истинность всего того, что сообщают Деяния апостольские о Павле; а так как этого апостола она считает автором посланий, то, конечно, она с легкостью признает, что эти вещи доказываются Павловыми посланиями. Относящиеся к Иисусу выражения этих посланий она переносит на исторического Иисуса, потому что в реальности его она убеждена раньше всякого исследования, из евангелия, и, следовательно, ей даже в голову не приходит мысль трактующие об Иисусе места в посланиях отнести к другому, а не к своему, т. е. историческому евангельскому Иисусу. И она упрекает в «отсутствии метода» всякого, кто придает этим местам иной, а не излюбленный ею смысл, потому что применяемый ею метод, каковой она поэтому и почитает единственно правильным, подтверждает ее предвзятое понимание.

Следовательно, историческая теология со своим исследованием подлинности Павловых посланий и их свидетельством в пользу исторического Иисуса вращается в заколдованном кругу.

Поистине, утверждение, что в основе посланий Павла лежит существование исторического Иисуса, является вовсе не результатом, а предпосылкой ее метода. Оно совершенно независимо от этого метода. В данном случае метод исследования подбирается сообразно сделанной предпосылке, сообразно ставимой цели. Но если говорят, что исследователю разрешается выставить в качестве предпосылки существование исторического Иисуса и это предположение проверить методом, то, равным образом, не может быть также доказательством пристрастия и предубеждения стремление выяснить вопрос на основании противоположного предположения, тем более, что в конце концов оказалось, что все старания в первом из указанных смысле не приводят ни к какому удовлетворительному результату.

Историческая теология до сих пор была озабочена истолкованием предания в смысле своего исторического Иисуса! и при этом запуталась в лабиринте трудностей, противоречий и неразрешимых загадок. Мы ставим пред собою вопрос: но объясняются ли существующие документы и лучше, и проще в противоположном смысле, и вообще, есть ли необходимость предание понимать исторически? На чьей стороне при этом истина, это определяется не исходным пунктом исследования, а тем, какое из этих двух пониманий-толкований легче согласуется с фактами. Но ни в коем случае нельзя этот метод считать ошибочным потому, что на основе иной, чем у теологии, предпосылки, мы приходим к иным выводам; наш образ действия нельзя клеймить как «заблуждение» или во имя «разумного» исследования и науки протестовать против него, если мы при изучении новозаветных документов пришли к отрицанию историчности Иисуса, пока не доказано, что сама наша предпосылка нелепа.

3. Доводы в пользу историчности Иисуса у Павла.

Исходным пунктом и предпосылкой Павлова учения об искуплении является отношение человека к закону. Последний искони дан богом людям для их спасения. Закон должен был указать людям, что греховно. Он должен был пробудить в них понимание зла и показать им путь