Клуб интеллигентов - Антанас Пакальнис

раза на день бреет. Купив мороженое, забегает в подворотню, там вылизывает и только тогда показывается на людях. Словом, он, будто старая дева, стал так ошалело наряжаться и приукрашиваться, что даже я разгуливал с покрашенными усами — дело в том, что он окрасил волосы в седой цвет, а я был лыс.

А уж осторожен стал! На улице даже со своим бывшим настоятелем перестал здороваться — не дай бог чья-нибудь чужая тень затемнит его непорочность. Идя в кино или беря книгу в руки, всегда сперва проверял, не был ли фильм раскритикован, нет ли в книге недостатков. Жена у меня тоже однажды выдернула книгу из рук, весьма подозрительно осмотрела и только потом смягчилась:

— Ничего, эту можно. Такую и господин Трибамбис читает.

Я, забывшись, заметил:

— Ты хоть его господином не называй. Человек ведь уже почти партийный.

— А для меня он — господин! По-господски живет, и господин! — объяснила супруга. Его управляющим треста назначат, а ты как был варваром, так и останешься.

Поистине, трудно варвара цивилизовать, а вот господин Трибамбис уже заранее стал жить по моральному кодексу образцового гражданина: даже мясные этикетки с сортами и категориями больше не заменял. И все же я от жены узнал, что, собираясь в партию, он ощущает сильную дрожь в поджилках.

— А если власть переменится? — крикнул он как-то во сне и продрожал этак до самого утра.

Однако, оказывается, насчет власти господин Трибамбис переживал совершенно напрасно. Власти никакая опасность не угрожала.

В один прекрасный день, когда Трибамбис заболел и не пришел на работу, жена подала мне обычный обед, не по-трибамбишски — такой, что мы ели когда-то, в начале совместной жизни.

«Неужто Трибамбис снова изменил меню?» — подумал я. Жена почему-то таинственно молчала.

— Господина Трибамбиса посадили, — промолвила она наконец подавленно. — Но, видимо, скоро отпустят.

И только теперь я понял, что господин Трибамбис не сумел усвоить не только моральный кодекс, но даже уголовный.

ФАСОН

Обратите внимание: не спеша, шаг за шагом, он идет по улице. От множества пеших граждан его отличают руки — они обязательно сплетены сзади на чреслах. Это, видимо, знак авторитетности, бесценного собственного достоинства, большого служебного веса, знак, который всеми десятью пальцами в кожаных перчатках будто бы указывает — вот где вам, малые мира сего, место!

Остальные черты внешности этого человека не столь отчетливы и оригинальны, так как они широко распространены: короткое пальтишко, куцые, как рукава пиджака, брючки до половины голени, фотоаппарат через плечо, под мышкой блестящая папка, под носом усики, на голове высокий раздвоенный «пирожок». Каждый ведь имеет заслуги (если не перед обществом, то перед собой), и в его воле за то себя уважить — усики отпустить, какой-нибудь горшок на голову взгромоздить или пуговицу пришить на спину.

Все это говорится, само собой разумеется, глядя чисто с гражданской точки зрения, ничуть не умаляя значения мод в развитии и окультуривании человечества. Вы только призадумайтесь на одну минутку: что, скажем, постигло бы нашу планету, если бы вдруг исчезли моды? А вот что: человечество утратило бы свое подобие, оно одичало бы за одну секунду, и снова пришлось бы все начинать с начала, снова пришлось бы учиться шить портки. А это, разумеется, весьма пагубно для культуры, и такой регресс ни в коем случае недопустим.

Следует сказать и более — моды, кажется, являются также и зеркалом человеческой души. Один, глянь, любит и уважает самого человека, а другому нравится только его пальто или шапка из дорогого меха, третий тает, увидев натянутый на ляжку черный чулок или модную брючную штанину, четвертый же глядит еще глубже и тоньше — его волнует только пуговица величиной с блюдце на нижней части спины женского пальто...

Однако простите! Наш герой все еще идет по улице, и пока он не исчез среди других прохожих, давайте не будем выпускать его из виду. Но, правда, его и в толпе нетрудно опознать: это человек без лба. Следует думать, что лоб у него все-таки есть, только он стесняется его публично показывать и свой срам заботливо маскирует начесанными с макушки волосами. К сожалению, в данное время этой туалетной хитрости не видно — на его превосходную голову, как стожок сена, накинута высокая меховая шапка. Он весь, внезапно заостренный от плеч, будто подковный гвоздь, может смело считаться образцом грации и интеллигентности, — словом — истинное сокровище и пожива для тротуарных барышень.

Но в чем дело, почему так неритмично, все время останавливаясь, бредет он по улице? Временами кажется, будто он пустится бегом — вот он наклоняется вперед, выравнивает шаг, — но нет... И руки на седалище лежат не так свободно и удобно, как у других, видимо, более натренированных в этом деле. А это скорее всего оттого, что ему на самом деле хочется шагать молодым, задорным шагом, чуть ли не вприпрыжку, это оттого, что ужасно непривычно держать руки в этаком тыльном положении, что вообще для такого почетного дела его зад чересчур еще тощ и остер. Это потому, что лишь из-за весьма тщательного каждодневного бритья и прочих энергичных мер ему удалось кое-как отпустить под носом первые жидкие усики. И если в чем-то движения ног или рук не совсем еще плавны и поза не до конца классическая, то нашему герою простительно, так как он еще молод и нет у него нужного опыта. Почет ему уже за одно то, что фасон, хотя и с незначительными отклонениями, он все-таки выдерживает и упорно, последовательно добивается мастерства.

Следует наконец учесть и то, что ухватиться за эстетику всех этих «пирожков», заострений и закруглений нелегко.

Всего лишь два года назад приехал человек в Вильнюс, думал научиться дома строить или иным способом честно хлеб зарабатывать, но ничего из этого не вышло. Кирпичи показались слишком тяжелыми, раствор — опять-таки не та каша, что едят. Выручил вильнюсский дядя, узнав, что его племянник должен так каторжно трудиться. Поинтересовался — образование, мол, какое? А племяш за десять лет целых шесть классов проскочил. «Почему за столь долгий срок всего только шесть?» — спросил дядя. «Пожелал знания углубить», — ответствовал парень. Дядя подумал, поприкидывал, видит — в академию юноша не подойдет, но вообще-то всесторонне грамотен. И сосватал в министерство швейцаром.

А для человека, жаждущего образования, министерство — почитай, целый университет. Сколько тут «пирожков» и других шапок, шляп, беретов, бобровых и лисьих воротников, черных и красных чулок, пуговиц спереди