Полуденные врата - Майкл Роэн

Они все разом склонились в таком глубоком поклоне, вытянув правую руку и придерживая короткие посохи, что и я вынужден был поклониться тоже. И тут старший из группы – со взъерошенными усами – взял инициативу на себя.

– Selamat malam! Добрый вечер! Вы будете tuan … [42]– он поколебался, – Фии-ша? Меня зовут pemangku[43] Вай-ян Садья. Я премного благодарен вам, tuan, что вы так любезно согласились принять нас.

Он произносил все английские слова так же странно, как и мое имя, поэтому я не сразу разобрал, что он хоть и не соблюдает грамматические правила, но говорит по-английски вполне сносно. Деваться мне было некуда – я пробормотал какие-то обычные банальности и предложил прохладительные напитки. Большинство из моих гостей выбрало кока-колу, кто-то индийское пиво и мехонское виски – жуткий напиток из сахарного тростника, а один господин – высокий и седовласый, привольно раскинувшийся в кресле, тогда как другие аккуратно примостились на краешках стульев, – заказал ирландский портер. Кланяясь и благодаря, он заглянул мне в глаза с насмешливой улыбкой, что в Индонезии равносильно плевку в лицо, и откинулся в кресле с видом отдыхающего льва. Его седые со стальным отливом волосы обрамляли жесткое лицо с высокими скулами, аккуратными усиками и короткой бородкой. Из-под тяжелых бровей смотрели глубоко посаженные желтоватые глаза. Я сразу решил, что он брамин, а может быть, какой-нибудь аристократ – родственник раджи или сын султана, кичащийся тем, что знаком со всеми западными обычаями. Несомненно, он задавал тон в этой компании.

В почтительном молчании мы потягивали напитки и приглядывались друг к другу. В конце концов я взял инициативу в свои руки.

– Что ж, господа, по-моему, вам пока не за что благодарить меня, я ведь ещё не знаю, кто вы и какова цель вашего визита.

– Разве это не ясно, tuan? — возразил седовласый, выступавший первым. – Мы – священнослужители с Бали, приехали в Бангкок как делегация конференции всех священников острова. Всех священников – не только pedan-das, то есть браминов, но и pemangku — каким являюсь я, мы служим храмам, и sunguhu — священников более низкого ранга, даже balians usada и dalangs – священников для простого народа, но больше всего на конференции было klian subaks, то есть священников, служащих воде.

Я вежливо кивнул, хотя все сказанное мне мало понравилось.

– Я о них слышал. Чем я могу вам помочь?

Старик расправил плечи.

– Нас выбрали потому, что мы самые старшие по возрасту и по рангу, а также потому, что мы можем разговаривать с теми, кто служит этому «проекту управления водными ресурсами», на ingerrish[44], который вы понимаете. И мы просим выслушать то, что мы приехали сказать.

Я развел руками.

– Спасибо. Конечно, я выслушаю все, что вы хотите сказать. Только лучше бы вы заранее связались со мной, тогда вам не пришлось бы тратить силы на поездку – я сам скоро приеду на Бали.

Старик снова поклонился.

– Благодарим. Мы это знаем. Но вы должны выслушать нас здесь. Это очень, очень важно. Такого большого совещания священников у нас ещё никогда не бывало. Столько народу собралось, чтобы защитить то, чем мы так дорожим! Мы пришли просить вас – нет, умолять, tuan, любой ценой остановить этот проект !

Он не подчеркивал последние слова, они были чуть ли не пропеты – тихо и с мягким акцентом. Тем не менее они, как ножи, вонзились между нами да так и застряли, все ещё дрожа.

Я выпрямился, с трудом сдерживая желание прямо спросить: почему? Надо было пускать в ход весь мой дипломатический опыт.

– В таком случае, господа, я тем более не понимаю, почему вы обращаетесь ко мне. Я же не вхожу в состав осуществляющих проект. Моя фирма только помогает ему на контрактной основе. Надо апеллировать к вашему правительству, к управлению проекта…

Старик поднял посох.

– Много, много раз мы обращались к правительству Явы. Они притворяются, что слушают нас, но это не так. И к создателям проекта мы обращались – нас все слушают, но всё зря. Потом мы узнали, что им никак не удается доставить их машины на Бали, и мы возликовали. Но появились вы и привезли эти машины сюда. Без вас никто с этими машинами ничего сделать не сможет, так что все зависит от вас.

– Не могу с вами согласиться, – быстро, но не резко, чтоб это не прозвучало оскорбительно, возразил я. – Моя фирма действительно может отказаться от перевозок, правда, при этом мы пострадаем в финансовом плане – придется платить штрафы; ну, впрочем, это неважно. Но больше пострадаю я, пострадает положение – и моё, и моей фирмы. А я знаю, как в вашем обществе много значит потерять лицо или положение – называйте это как хотите, так что вы должны меня понять. Чтобы решиться на такой убийственный для меня шаг, я должен знать, за что я буду так жестоко расплачиваться. Пока вы мне не объяснили, какие причины вынуждают вас обращаться ко мне с такой просьбой. Не объяснили ничего. Мы же, в моей фирме, приняли решение помочь проекту, так как считаем его осуществление важным добрым делом.

Священники обменялись мрачными взглядами и тихо загудели, так тихо, что я не мог ничего разобрать. Они всё прекрасно поняли. У старика от разочарования исказилось лицо, и он собрался что-то сказать, но развалившийся в кресле старый лев вдруг выпрямился и постучал по полу своим посохом. У посоха на конце, как и у двух-трех других, был хрустальный шарик, но только у него этот шарик держала искусно сделанная золоченая лапа. На когтистые лапы были похожи и его руки – такой удивительной длиной отличались его ногти, а это говорило о том, что он вёл праздный образ жизни и трудиться ему нужды не было. Наверное, он принадлежал к высшей касте священнослужителей Бали – pedanda, исповедующих своеобразный индуизм. К тому же, судя по виду, он был очень богат. Старик и остальные сразу примолкли.

А он встал с кресла и поклонился мне, поклонился чопорно, будто считал, что я такой обходительности не заслуживаю. Он был очень высок для жителя Бали – с меня ростом. Длинным худым лицом он тоже отличался от сородичей, будто в нём сильнее проявлялась кровь древних индийских повелителей Бали. У него был сильный, крутой подбородок и узкий горбатый нос, с продолговатых мочек ушей, полускрытые волосами, свешивались золотые побрякушки. Они казались скорее данью сану, чем украшениями. Это было суровое лицо, невозмутимое, без единой морщинки, не тронутое – словно оно принадлежало животному – сильными переживаниями: лицо фанатика.