Горы и оружие - Джеймс Олдридж

— А что? Случилось что-нибудь?

Не нагибаясь доверительно и не принимая чересчур загадочного вида, грек вполголоса сказал Мак-Грегору:

— Хоть не положено сообщать вам этого по службе, но скажу по дружбе. Кое-кто наводит справки относительно вашего счета у нас, и уже имел место обмен телекс-депешами с Тегераном, Вашингтоном и Лондоном. Я подумал, вам стоит об этом знать.

Мак-Грегор поблагодарил его.

— Это, видимо, обычная проверка платежеспособности в связи с одной намеченной мною операцией, — сказал он.

Грек кивнул в знак понимания, звучно кладя пачку пятидесятифранковых купюр. Отсчитал бумажками и мелочью остаток и, кончив, громко сказал:

— До свидания, мистер Мак-Грегор. Рад был вас видеть.

Обходя разлив автомобильного потока на площади Согласия, Мак-Грегор хмуро гадал, кому бы это понадобилось совать нос в его банковский счет. Он понимал, что это, вероятно, всего лишь очередной нажим на него, но на душе стало скверно и не хотелось возвращаться домой в таком настроении. Он пошел правым берегом, разглядывая витрины. Сел за столик в кафе напротив Лувра и стал прикидывать в уме процент загрязнения воздуха на парижских улицах. При нынешнем уровне закись азота, доставленная в нефти из Ирана и Аравии, убьет в конце концов все живое в Европе — взрослых и детей, деревья и цветы. Но в своем нынешнем настроении он только пожал плечами: и поделом, по справедливости...

Когда он пришел домой, Кэти, запершись в ванной, уже готовила себя к званому ужину у Жизи Маргоз. Она крикнула ему через дверь, что пора одеваться.

— Ты не забыл?

— Нет, нет, — солгал он.

Кэти явилась из ванной свежая и душистая. Она не стала спрашивать, куда его возили и зачем.

— Ты была где-нибудь? — спросил он ее.

— Я ведь говорила тебе вечером. Мы с Ги ездили на знаменитый здешний ипподром, катались там на лошадях. Нелепейшее место. Опилки, кривоногие конюхи-французы в английских картузиках и конюшенные собаки с кличками Боб и Джок.

Уезжая с Герэном, он оставил ее в беспокойстве и тревоге. Куда же теперь девалась вся тревога?

— А где я был, ты и не спросишь?

— Я и так знаю, — сказала Кэти. — Тебя увезли, я тут же позвонила Ги. Я не могла иначе. Он сказал, что все в порядке, что с тобой хочет поговорить один его приятель. Кюмон, не так ли?

— Да.

— Я сказала Ги, что решила уж — тебя забрали, так зловеще все выглядело. Но он только рассмеялся и сказал, что это просто идиотская французская манера вести дела. Чего хотел от тебя Кюмон? Чтобы ты помог им столковаться с курдами?

— Что-то в этом роде.

— И ты согласился?

— Прямого согласия я не дал, — ответил Мак-Грегор. — Речь об этом еще впереди.

Кэти стала надевать новое, цвета ржавчины, платье — подняла осторожно над головой, чтобы облиться им от плеч донизу. Сшила не иначе как в одном из дорогих домов мод VIII округа — и снова, как всегда, он был озадачен непростотой ее характера. С какой-то неистовой рьяностью возвращалась теперь Кэти к прежней своей европейской жизни, обновляя даже линии тела, шеи, лица — стирая следы всего знакомого ему в ней прежде.

— Застегни мне сзади «молнию», — сказала она.

Раньше это был бы предлог для ласки; Кэти прильнула бы к нему пусть кратко, но радостно. Но не теперь и, возможно, уже никогда...

— По-моему, нам пора уехать из Парижа, — проговорила она, и он не понял, вполне ли серьезно. Она и раньше это говорила. Непочтительными английскими пальцами ероша свою французскую прическу, Кэти сказала: — Я же знаю, чем занимается ведомство Кюмона. Дела эти будут тебе совершенно не по зубам.

— Мозель так считает?

Кэти обернулась, взглянула.

— Я и без Ги понимаю. Он тебя не знает, но я-то знаю.

— Не вижу, из-за чего тебе так тревожиться.

— Ты вовлекаешься в сферу политической разведки, — сказала Кэти. — И будешь раздавлен профессионалами.

— Возможно... — сказал он, чувствуя, что Кэти права.

Она аккуратно намазала губы помадой.

— Сюда прибыл для встречи с тобой Гарольд Эссекс. Я видела его утром.

— Э-эссекс?

— Э-эссекс, — передразнила она. — Невольный и недовольный патрон нашего счастливого брака. Подумай только, уже двадцать два года прошло с тех пор, как вы с ним ездили в Москву с вашей нелепой миссией. — Она бросила на мужа взгляд из рамки старого зеркала. — И ты думаешь, что сможешь теперь сколько-нибудь успешней, чем тогда, тягаться с Эссексом в вопросах политики?

— Но он уже старик ведь...

— Для Гарольда старость — не помеха, — возразила она. — С годами он, возможно, становится лишь хитроумней, компенсирует этим старение.

— А что ему нужно? — спросил Мак-Грегор, заранее чувствуя неловкость, которую он вечно испытывал в обществе Эссекса.

— Ему нужно то же, что и всем им сейчас. Нужен ты.

Мак-Грегор нагнулся к туфлям, пряча от Кэти расстроенное лицо.

— Эссекс мне хлопот не причинит, — сказал он, адресуясь к полу.

— Надень пиджак, — мягко сказала Кэти, — и пойдем.

Он повиновался. На лестнице Кэти одернула ему манжеты.

— Эссекс либо обратится к тебе с одной из своих хитро рассчитанных просьб об услуге, либо же применит форинофисовский нажим.

— То есть? — буркнул Мак-Грегор.

Кэти насмешливо поморщилась.

— Все они, включая Эссекса, возлагают на тебя такие надежды. Будут тебя соблазнять всякого рода приманками. Эссекса учить не надо, и любопытно, как ты по прошествии стольких лет снова станешь с ним мериться силами.

Они задержались на минуту в холле, где Кэти — безупречная сама — завершающе коснулась его волос, галстука, воротника.

— Вот видишь. Все, о чем я тебя предупреждала, теперь сбывается, — сказала она, глядя в упор своими ясными, холодными английскими глазами. — Но только будет куда хуже, чем я думала.

— А по-моему, дело как раз начинает распутываться, — возразил было он.

Но Кэти вскинула руки в перчатках, отмахиваясь от объяснений.

— Ладно, ладно, — сказала она. — Спорить я не собираюсь. Поступай по-своему. — Затем прокричала: — Тетя Джосс! Мы едем на коктейль и ужин к Жизи Маргоз. Вернемся, наверное, поздно.

— Хорошо, Кэти, милочка. Но где же дети?

— Отвоевывают, вероятно, у полиции Сорбонну. Не знаю я, где они.

— И мне нужно звонить и разыскивать их? — спросила тетя Джосс.

— Нет. Через час я позвоню сюда, проверю, вернулись ли.

— Хорошо, Кзти, душенька. Ни пуха вам, ни пера...

«Ни пуха, ни пера». Это что-то новое! И, рука об руку спускаясь по улице Барбе-де-Жуи в поисках такси, они отвлеклись на минуту от тревог, переглянулись уже улыбчивей, внезапно заразив друг друга изяществом и свежестью одежды, запахом духов, блеском нарядных новых туфель. Что ни говори, а чуточка шику способна превозмочь почти что все на свете.

Глава двадцать вторая

Но у Жизи Маргоз он — не прошло и десяти минут — затосковал по пустынным горам своей молодости. Он был не на месте среди генералов, министров, дипломатов, дам, экспортеров коньяка, сановников и банкиров, улаживавших здесь свои дела над бокалами и закусками.

Дом пробуравила по центру витая лестница примечательной и элегантной конструкции, нанизала на себя все пять этажей, как на коловорот. Гостей принимали на верхнем зтаже, где стены были затянуты шелком, разрисованным под японский сад. В перистой бамбуковой листве, на верхних веерообразных стеклах, порхали рисованные экзотические птицы. Позже Мак-Грегору подумалось, что красавица Жизи и ее дом схожи, как сиамские близнецы.

Встав в стороне, он понаблюдал за гостьями, сравнивая их с Кэти и недоумевая, что привело сюда всех этих женщин. Минуты через две он обнаружил, что они в свою очередь следят за ним, словно знают про него что-то, неизвестное ему самому. Француженки, голландки, немки, англичанки, американки, испанки, индийки, латиноамериканки, и одна молодая бирманка, изысканным цветком произрастающая из мохнатого зеленого ковра. Всем, кто заговаривал с бирманкой, стоило явных усилий не пялить на нее глаза, поражаясь ее неподвижности. Она и слушала их, как слушает растение — ничего, по-видимому, не слыша, не воспринимая и ничего не говоря.

— Поистине дальше уж некуда — не так ли, Мак-Грегор? — произнес кто-то рядом. — А проистекает это, думаю, из экзотической истомы и неги, которую бирманские брамины навязывают своим женщинам. Ну, не прелестна ли?

Мак-Грегор, не оборачиваясь, по голосу узнал лорда Эссекса и счел за благо остеречься от проявления чувств.

— А кто она? — спросил он ровным тоном, словно расстался с Эссексом только вчера, а не двадцать два года назад.

— Жена бирманского генерала, качинка. Зовут генерала У Та, если мне не изменяет память. Прежде был важной шишкой в партии У Ну, в «Чистом крыле», а ныне — один из заправил антикоммунистической коалиции. Про нее же говорят, что насквозь продажна. Общество определенно не в вашем вкусе, Мак-Грегор.

Мак-Грегор почувствовал, что происходит уже узурпация власти: Эссекс приступает к утверждению своего верховенства над ним.