Слишком большое сходство - Виктор Пронин

– Добрый вечер, – сказал он.

– Извините, я не помню вас, – неуверенно ответила девушка, сбитая с толку его тоном. Он волновался, когда здоровался с ней, но она не заметила этого. – Откуда вы меня знаете?

– Я вас не знаю.

– Вот как! – Она восприняла его слова почти как оскорбление.

– Но ведь нам вместе ехать почти час, – он, кажется, первый раз за сегодняшний вечер улыбнулся. – Как вас зовут?

– Оля, – сказала она, поколебавшись.

– О-ля-ля… А меня – Фитцжеральд.

– Вы шутите! – она засмеялась.

– Конечно. Так как вас все-таки зовут?

– Нина.

Постепенно трамвай наполнялся пассажирами и вскоре оказался набитым до отказа. Он уже выбрался из города и бодро катился по степи к дальнему поселку, над которым светилось слабое зарево. Девушка все время смотрела на заснеженные поля, на пробегающие мимо фонари. Иногда, натыкаясь на его взгляд, она снова поворачивалась к окну.

– Знаете, там в тупике есть маленькое кафе… «Снежинка», по-моему, называется. Давайте зайдем и выпьем, а? Кофе. А еще там продают горячие охотничьи сосиски. Тощие и кривые… Страшно есть хочется. Так зайдем? – Алексей прикоснулся к ее руке.

– Нет-нет, я не хочу, – сказала Нина, но в тупике все-таки дала себя уговорить. Девушка вдруг почувствовала, что он не очень огорчится, если она откажется. Алексей взял два стакана кофе, четыре сосиски, и они расположились в углу.

– Послушайте, Нина, я еще в трамвае хотел сказать – у вас на ресницах серебрятся снежинки. И на бровях… Впрочем, они уже растаяли.

Девушка покраснела и быстро провела ладонью по глазам, снимая маленькие холодные капельки влаги.

– Это вы напрасно. С ними было лучше… Да, а где вы работаете?

– Ну как где… На швейной фабрике. Пуговицы пришиваю, – ответила она чуть ли не с вызовом.

– А-а, так это вы пришиваете пуговицы, – протянул он и показал ей место на рукаве своего плаща, где должна была быть пуговица.

Девушка засмеялась и первый раз решила посмотреть на него прямо, в упор.

Через большое стекло кафе была видна трамвайная остановка, навес на случай непогоды, уходящий в глубь поселка ряд фонарей. Между ними шли редкие торопливые прохожие.

Погода была в общем-то хорошей, но все спешили домой, чтобы, придя, выйти на балконы, подышать. К остановке подошел трамвай. Он пустел, становился прозрачным, вот уже стала видной вторая его стенка, вот уже показались фонари по ту сторону остановки. Пассажиры, выходя из вагона, медленно растекались по свежепротоптанным тропинкам.

– Привет, Нина! – сказал Алексей и, выбежав из кафе, в последний момент успел вскочить в трамвай. Двери захлопнулись за его спиной. Он сел у окна, и девушка, увидев его, махнула рукой. Но он не заметил этого.

Когда трамвай добрался наконец до города, шел десятый час. Снегопад кончился. Белые деревья выделялись на фоне чистого черного неба. Идя по белым тротуарам мимо белых деревьев, он остро ощущал угластые дома, россыпи огней, запах подмерзшего снега, холодной коры деревьев. И внезапно у него впервые за этот вечер появилась четкая мысль. Впрочем, это была даже не мысль, чувство. Чувство истрепанности. И он принял его спокойно, как нечто само собой эазумеющееся. Рано или поздно это случается. Могут оказаться исчерпанными место, где работаешь, должность, которую занимаешь, люди, с которыми общаешься, город, в котором живешь. Женщина? Может оказаться исчерпанной и она. А если дело вовсе не в этом, если исчерпан ты сам? Тогда хуже… Тогда совсем плохо. Кончились поиски, риск, кончилось ожидание. Во! – ожидание кончилось.

Он вошел в подъезд, поднялся на третий этаж и позвонил.

– Наконец-то! – сказала Таня.

Через несколько месяцев над городом разразилась весна. Потом было лето, осень. Потом опять зима, опять был самый короткий день, и тянулся он так же бесконечно долго. Как сказал мудрец, дни всегда тянутся очень долго, зато незаметно пролетают года.

Алексей еще в десять вечера зашел к другу и просидел у него часа три. Им вдвоем было легко и беззаботно. Это был старый и надежный друг, который не напоминает о себе без нужды и не обижается, если о нем не вспомнили перед праздником. Алексей боялся прийти домой раньше Тани. Он не переносил пустой квартиры. Для него было лучше провести ночь на вокзале, чем в пустой квартире.

– Ну я, пожалуй, пойду, – сказал он наконец.

– Как хочешь. Я сегодня как раз один. Диван свободен. Ты можешь остаться. В самом деле. Трамваи уже не ходят. И потом… холодно. Ты не знаешь, как похолодало на улице. Пойдешь утром, – друг не понимал, отчего заторопился Алексей. – Хочешь, я позвоню Тане и скажу, что ты у меня?

– Нет! Нет! Что ты… Не надо. А вдруг ее нет дома? Мне уже давно пора идти. – Алексей сидел в кресле и смотрел на телефон.

– Может, сам позвонишь?

– Нет. По телефону никогда не знаешь, смеется человек или плачет… Ведь главное – не слова. Слова – это так… заготовки.

– А если ее еще нет дома? – предположил друг.

– Нет, она уже давно дома. Где же ей быть… Я приду домой, и она закатит мне сцену, – Алексей мечтательно улыбнулся.

Ночной ветер с шумом сгребал сухие грохочущие листья в подворотни, заметая следы ранней осени. Вот-вот должен пойти снег. Он ждал снега так же, как весну. Алексею казалось, что снег очищал не только воздух, но и душу, в ней становилось так же бело и свежо. И приходила такая же беззаботная, спокойная чистота.

Сначала он шел медленно, чтобы наверняка опоздать, быть уверенным, что она дома. Потом невольно пошел быстрее, быстрее. Последний квартал он, подгоняемый ветром, почти бежал, чувствуя тянущую боль в груди.

На свой этаж поднялся медленно, стараясь отдышаться. Остановился возле двери. Хотел быстро выровнять дыхание, но это не удавалось. Наконец Алексей открыл дверь и вошел. Не торопясь разделся. Повесил на крюк пальто, беретку. Прошел в комнату. Взял со стола газету, не видя ее, развернул. Взгляд словно соскользнул на четвертую страницу, но не задержался и там. Он уронил газету на пол. Ломкий лист неловко упал и застыл угловатой, неустойчивой грудой. Алексей резко поднял газету и прижал ее ладонью к столу. Подождал: как она будет вести себя дальше? Газета не поднималась. Он посмотрел на часы, но не смог понять который час. Провел рукой по подбородку – «Небритый».

И прошел в спальню.

И сразу успокоился. Вздохнул и разгладил лоб, словно снимая с него что-то тяжелое и неудобное. Еще раз вздохнул и вроде стал немного выше.

Таня лежала в кровати. Читала. В полумраке белело ее лицо. Слегка поблескивали стекла очков. Они придавали ее лицу дерзкое, шалое выражение. Мерцал перламутр ногтей. Неестественно белела рука. Удивленный взгляд. Улыбка. Почти поощрительная.

– Ты все-таки решил прийти? – Она сняла очки и сразу стала серьезней, мягче, равнодушней.

– Что? – переспросил Алексей.

– Ничего. Просто я отметила тот факт, что ты решил переночевать сегодня дома.

– Разве я не всегда ночую дома?

– Мне показалось, что сегодня ты изменил своей привычке ночевать дома.

– Я был у друга.

Она снова углубилась в книгу.

– Мы вспомнили институт… ребят.

Ну, конечно! Конечно! Только мне кажется, что друзьям в два часа ночи не до воспоминаний! И потом неважно, какая у тебя причина. Главное, что она у тебя есть. Нашлась. Все причины уважительны. Ты меня слушаешь? Я говорю, все причины уважительны. Если ты приходишь за полночь, то скажи мне, пожалуйста, я могу ожидать от тебя хотя бы извинения?

– Прости, пожалуйста.

– А скажи, пожалуйста, если ты придешь через неделю, ты тоже скажешь «прости»?!

Она не находила слов для возмущения. Маленькие ноздри трепетали. Щеки покрылись румянцем, волосы разметались по подушке. Алексей уже не слушал. Он любовался ею. Глазами, руками, выражением лица. Ничего нового она не могла сказать. А вот он мог. И поэтому смотрел на нее спокойно – и устало. Да, конечно, она была красива. До сих пор он не мог обрести спокойную уверенность мужа.

– В конце концов, – услышал он ее голос, – я никогда не вешалась тебе на шею, никогда не навязывалась. И не думаю заниматься этим в будущем. Ты слушаешь меня?!

– Да, я тебя слушаю.

– Мне кажется, нам надо выяснить наши отношения. Сейчас же!

– Мы и так слишком много занимаемся этим.

– Не перебивай меня!

– Я вовсе не хочу тебя перебивать. Зачем? Таня всегда была искренна. Когда смеялась, злилась, хандрила, капризничала. Он знал это. Он много чего успел узнать о ней, но не считал нужным обнаруживать свои знания. Алексей спокойно, с легкой улыбкой смотрел на нее. Когда-то она влюбилась в эту улыбку. Теперь… считала ее издевательской. Он этого не знал. Догадывался. И старался улыбаться без улыбки. Вскоре ее стало раздражать и это.