У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945 - Вильгельм Люббеке

Когда советские танки подошли к нашей передовой линии, пройдя от места начала атаки около полутора километров, немецкие противотанковые орудия и пехота уничтожили большую их часть. Однако несколько тяжелых танков прорвались через наши позиции и вошли в Урицк по набережной, с одной стороны которой был крутой береговой обрыв, с другой – Финский залив.

Исполняя обязанности передового наблюдателя, я находился в одном из бункеров нашего незавершенного оборонительного рубежа, когда услышал отзвуки близкого боя в 400 метрах от меня. Снедаемый присущим мне любопытством, я взобрался на прибрежный утес, откуда смог следить за боем, который шел в 50 метрах ниже. Вскоре рядом со мной начала разворачиваться только что прибывшая немецкая батарея из двух 88-миллиметровых зенитных пушек, которые могли действовать как против вражеской авиации, так и вести огонь по наземным целям.

Несколько танков КВ-1 и КВ-2 с грохотом продвигались вперед, а за ними почти вплотную бежали пехотинцы. К этим тяжелым танкам присоединились два легких чехословацких танка Т-35 производства «Шкода»[28]. Отъехав на три с лишним километра от своих передовых позиций, значительно поредевшие советские танковые подразделения больше не переходили в атаку.

Я завороженно наблюдал, как наши зенитчики ловко управляются с пушкой. Первым выстрелом головной танк был подбит. Не имевшие возможности для маневра или поднять стволы своих орудий настолько, чтобы поразить цель на вершине береговой скалы, уцелевшие русские танки оказались в беспомощном и безнадежном положении. На протяжении 20 минут немецкие зенитные орудия вели смертоносный огонь, один за другим выводя из строя попавшие в ловушку на прибрежной дороге танки КВ и Т-35[29].

Под непрерывным пулеметным огнем уцелевшие экипажи танков и пехотинцы пытались уйти тем же путем, каким пришли сюда, но оказалось, что дороги назад нет. Наши саперы – это было уже вне моей зоны обзора – заложили мощные мины и взорвали дорогу, отрезав противнику путь к отступлению.

В отчаянии многие вражеские солдаты начали прыгать в воду, но немногие из них смогли добраться до своих. К следующему дню еще остававшиеся в Урицке и Петергофе русские войска были уничтожены. Красная армия потеряла 35 танков, 1369 человек убитыми и 294 пленными.

С течением времени русские все больше использовали в боевых действиях подразделения тяжелых танков. Этой угрозе немецкая дивизия противопоставила различные средства обороны. В первую очередь в каждом полку имелась противотанковая рота, на вооружении которой были скорострельные орудия. Обычно эти роты успешно противостояли вражеским танкам, в особо опасной ситуации на помощь приходила тяжелая дивизионная артиллерия.

Однако, как доказали бои на побережье, наиболее эффективным немецким противотанковым орудием на всем протяжении войны была 88-миллиметровая зенитная пушка; обычно она использовалась только тогда, когда вражеские танки переходили в массированное наступление или наша оборона была прорвана.

Во время краткого затишья, наступившего после танковой атаки, обер-фельдфебель Элерт сводил небольшую группу солдат нашего взвода связи на экскурсию в недавно захваченный Петергофский дворец царского времени. Именно в этом месте Красная армия попыталась высадить десант. В это время дворец и окружающий его парк еще не были разрушены в результате боевых действий.

Во дворце мы прошли, ступая по великолепному паркету, через длинную анфиладу элегантных залов, мебель в которых теперь отсутствовала. Увидев рояль в одном из залов, Элерт пододвинул банкетку и начал играть. Мы даже не подозревали о его музыкальных способностях, нас очаровала прекрасная классическая музыка. Когда лучи полуденного солнца проникли через высокие окна вглубь помещения, мне представилось, словно наяву, что это царь играет на рояле, а вокруг стоят его семья и придворные.

В конце своего виртуозного исполнения Элерт открыл крышку рояля и обнаружил несколько листков нот, лежавших внутри инструмента. Он сложил эти листки и положил в карман мундира в качестве сувенира на память. Когда я вернулся на передовую, мне спустя какое-то время стало казаться, что все увиденное нами великолепие находится где-то очень далеко, словно нас не отделяло от Петергофа всего лишь несколько километров.

Получив 1 октября повышение до обер-ефрейтора, я уже постоянно выполнял обязанности передового наблюдателя, что означало более тесное взаимодействие с командиром роты. В начале ноября обер-лейтенант фон Кемпски, который снискал наше уважение еще со времени службы в Бельгии, получил назначение в штаб дивизии. Его заменил лейтенант Мюнстерманн, который избавился от последствий шока, полученного в результате артобстрела при форсировании Плюссы.

В середине октября первые морозы сковали землю и пошел снег. В это же самое время мы переехали из временного жилья в более прочные тыловые блиндажи, построенные совместными усилиями регулярных частей и нашими саперами. Если блиндажи на передовой служили нам в качестве дополнительной защиты и оборонительными опорными пунктами, то бункеры в тылу в Урицке были предназначены только для жилья.

При их возведении саперы применяли стандартный метод строительства. Сначала выкапывали ямы глубиной по грудь, площадью от около 4 до 4,5 квадратного метра. Затем возводили бревенчатые стены и часть выкопанной земли присыпали к стенам. Все сооружение перекрывали тяжелыми деревянными балками или стволами деревьев, служившими крышей, и после насыпали сверху оставшуюся землю. Блиндажи не смогли бы защитить в случае прямого попадания тяжелого вражеского снаряда, но они хотя бы немного защищали от мороза.

В Урицке я, как передовой наблюдатель, проводил три четверти своего времени в различных укрытиях, расположенных вдоль линии фронта или даже впереди расположения нашей пехоты. В отличие от тыловых блиндажей они представляли собой не более чем небольшой, перекрытый сверху окоп со смотровой щелью. По мере того как снега становилось больше, мы возводили из него стену перед нашим передним краем и окопами, чтобы скрыть от врага наши передвижения.

Если на фронте было спокойно, я обычно пару раз в день посещал тыловой блиндаж. На грязном полу стояли только койки, стол и печка, топившаяся дровами, – вот и вся аскетическая обстановка. Эти блиндажи были примитивным, но удобным жилищем для четырех – шести человек. Поскольку гаубицы 13-й роты располагались всего в 400 метрах от нас в тылу, мои друзья Шютте и Зауке, которые оба служили в артиллерийском расчете, могли жить вместе со мной и еще одним товарищем в одном блиндаже. Чтобы подчеркнуть наш ветеранский статус, мы повесили над входом в блиндаж написанную от руки вывеску: «У четверых старых служак». Конечно, мы проводили большую часть нашего свободного времени в общении с нашими товарищами по Люнебургским казармам.

В дни затишья наш блиндаж становился для нас настоящим убежищем, где мы могли расслабиться, поспать, поесть горячей пищи, поиграть в карты,