Христианин в языческом мире, или О наплевательском отношении к порче - Андрей Кураев

Да, понимаю, что иннэнисты (люди, для которых вся их церковность свелась к борьбе против ИНН и штрих-кодов) возразят, что, мол, нынешний Патриарх недостоин Божиих явлений. Не дерзну судить о личных качествах Патриарха Алексия. Но одно несомненно: он исповедует православие, а отнюдь не арианскую ересь… А вот тот самый архиепископ Евдоксий, которому явился св. Феодор, был… арианином. В. Болотов так характеризует его – «человек крайне непривлекательный, в своих проповедях доходивший до пошлости и балаганства, менявший свои убеждения как не всякий другой»[122]. Так, может, если сегодня Господь не дает нам предупреждения о самой страшной угрозе – этой угрозы сегодня и нет?…[123]

Итак, если христианин не знает о секретах предлагаемой ему трапезы – она ему не повредит. По мысли Златоуста, ап. Павел обращается к коринфянам, «чтобы этим страхом (перед сознательным участием в языческих мистериях – А.К.) не ввести их в другую крайность, чтобы они по чрезмерной осторожности не стали опасаться подобного осквернения каким-либо образом без их ведома… Если будешь есть, не зная и не слыша, что это – идоложертвенное, то не подлежишь наказанию, так как это – дело неведения, а не невоздержания… Апостол предоставляет им великую независимость и свободу: не дозволяет им даже сомневаться, т.е. исследывать и разведывать, идоложертвенное ли это или нет, а заповедует просто есть все, находящееся на торжище»[124].

И даже если сам христианин знает, что ему предлагают идоложертвенное, однако он не предупрежден об этом обстоятельстве угощающими или продавцами, даже тогда, оградив себя молитвой, он имеет полное право без смущения совести «есть все без исследования».

Но апостолу Павлу и представиться не могла нынешняя ситуация: атеистически настроенный хозяин угощает гостей какими-то продуктами, о которых он сам уверяет, что они самые что ни на есть обычные, а гости-христиане твердят: «Нет уж, не притворяйтесь! Мы знаем, что вы на самом деле даете нам идоложертвенное». Нельзя же ведь всерьез считать, что все сотрудники налоговой инспекции и паспортных столов – сплошь тайные каббалисты-оккультисты, которые втайне от нас метят государственные документы с нашими именами и данными тайными же «шестерками» с тем, чтобы перепосвятить нас на служение сатане!

Есть и еще одно различие между той ситуацией, что описывал Апостол и той, что сложилась с нынешними «штрих-кодами» (именно их более всего сегодня боятся многие церковные люди). Во времена Апостола не всякое мясо, продаваемое на рынке, было «идоложертвенным». И у христиан не было никакой неотвратимой необходимости идти в гости к заведомым язычникам или покупать клейменое мясо. Христиане произвольно шли в места, где могла встречаться нечистота – но в принципе могли бы и не ходить туда. Соответственно, апостол предупреждает: если из твоей свободы рождается искушение для других людей – то лучше пользуйся своей свободой благоразумнее, чтобы не соблазнять других. Тебе нет нужды ходить по капищам? – Ну, так и не ходи! Поэтому слово апостола обращено прежде всего к этим «сильным» и «свободным» христианам, а не к тем, кто смущается подобным поведением своих собратьев по вере.

Но со «штрих-кодами» все иначе. Они – везде и всюду. Не от воли человека зависит – наткнется он на них или нет. В жизнь двух христиан без спросу вторглись эти «клейма». Один из них реагирует с «сильной» позиции: «идол в мире есть ничто». Второй же смущается и сторонится этих «кодов». Он готов убежать из города… В этой ситуации что должен сделать «сильный в вере»? Бежать вслед за обладателем «идольской совести», подражать его страхам, и имитировать их, на самом деле вовсе их не разделяя? Или же он именно ради брата своего должен совершить проповедническое усилие и объяснить ему собственно христианское отношение к языческим погремушкам?

Порой люди, считающие, что штрих-коды (точнее, веруемые в них шестерки) сквернят все, к чему они прилепляются, говорят, что число 666 есть максимум скверны, а потому не может быть освящено (как не может принять благодати, например, моча). Верно. Но ведь возможные альтернативы не сводятся только к дилемме: или освятить, или отбросить. Есть еще возможность – отвоевать. Это путь экзорцизма, «отчитки». Это возвращение Богу части Его творения, украденной сатаной. Возвращение через молитву христиан.

Однажды я спросил (порознь) игуменью монастыря Русской Зарубежной Церкви, располагающегося в Гефсиманской саду у стен Иерусалима и духовника этой обители: «Вы живите в Израиле, в стране, где государственной религией является иудаизм. Практически все товары здесь проходит так называемое „кошерование„. Процесс изготовления и признания кошерных продуктов связан с благословением раввинов. Скажите, учитываете ли вы это при закупке продуктов для монастыря, или берете продукты только у арабов?“. И оба раза я получил один и тот же ответ: «Мы не обращаем на это внимания. Не важно, где куплен продукт. Важно, что мы-то его готовим и вкушаем с молитвой, а перед силой крестного знамения изнемогает вся сопротивная сила“.

Штрих-коды никто не собирается «освящать». Речь идет о другом: об очищении продукта (книг, пакета молока, документа), помеченного штрих-кодом, от предполагаемой скверны.

Уверение в том, что тайный, незаметный для христианина знак «портит» вещь и человека, который с этой вещью соприкоснулся, входит в противоречие с православным богословием образа. В 1082 г. византийский император Алексий Комнин при ведении войны столкнулся с решительной нехваткой денег. И тогда он велел перелить в монету медные врата одного из храмов) очевидно, подобные тем, что ныне украшают врата московского храма Христа Спасителя). На этих вратах были излиты иконы двунадесятых праздников. Халкидонский митрополит Лев возмутился поступком царя, сочтя его кощунственным и иконоборческим. Для разрешения конфликта был созван собор. Лев отстаивал ту мысль, что вещество, из которого делаются священные изображения, остается священным предметом даже и после того, как уничтожен лик угодника или Христа. Собор же пояснил, что честь оказывается не веществу иконы, а ее Божественному прототипу…[125]

Церковная практика и в самом деле велит изымать из молитвенного употребления иконы, на которых стерлись лики. Осыпавшуюся или безнадежно почерневшую икону можно сжечь – и это не будет кощунством. «Если бы кто захотел поцеловать находящееся в зеркале свое изображение, то он поцеловал бы не естество, но отображенное в нем подобие его самого, поэтому он и прильнул к веществу. Конечно, если он удалится от зеркала, то вместе с ним отступит и образ, как не имеющий ничего общего с веществом зеркала. Таким же образом и относительно вещества изображения: если уничтожено подобие, которое было на нем видимо, и к которому относилось почитание, то вещество остается без почитания» (преп. Феодор Студит)[126]. Поэтому икону с затемнившимся и неразличимым ликом уничтожали – не боясь поругания «накопившейся в ней благодати».

Только пока изображение видно предстоящему человеку – икона способна послужить сочетанию его ума с Божественным Первообразом. Если же мы говорим, что бумага, помеченная незаметным для человека сатанинским знаком пленяет ум этого человека сатане, то в таком случае сатане мы приписываем больше, чем Богу.

Так некоторые русские раскольнические секты отказываются поклоняться иконам, на которых представлены какие-то посторонние лица или предметы (например, иконописному изображению распятия, если на иконе представлены воины-распинатели). «Древу поклоняетесь – говорят рябиновцы, указывая на изображение мамврийского дуба на иконе Троицы, – Звезды почитаете, осла ублажаете, когда изображаете вход Господь в Иерусалим, змею и коню молитесь, когда прославляете подвиг великомученика Георгия»[127]. Здесь все то же непонимание: не наличие изображения как такового вводит в мир людей того, кто изображен на иконе, а молитвенное именование его людьми устанавливает благодатную связь между человеком, иконой и первообразом. Стоглавый собор, рассмотрев вопрос о допустимости изображения на поклонных иконах несвятых лиц и предметов, пришел к выводу, что это делать можно.

Итак, на иконе может быть изображено мученичество отроков в вавилонской пещи. При этом на заднем плане будет изображен идол, которому отроки отказались поклониться. Христианин же, поцеловавший эту икону никак не стал поклонником персидских богов. Хоть и изображен мерзкий знак на предмете, которому христианин оказал знак любовного почтения, но раз в его уме не было намерения поклониться идолу и даже, напротив, было вполне сознательное и даже словесно, молитвенно выраженное стремление почтить подвиг тех, кто этот идол попрал, то христианин не стал идолопоклонником…