Мандаринка на Новый год - Дарья Александровна Волкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да.
– А я понятия не имею! Что у меня есть, а чего нет! Я не хожу по больницам, не сдаю анализы! У меня не было возможностей подхватить гепатит или ВИЧ, потому что… Ты знаешь почему! Если ты, как ты выражаешься, «чист», то и я тоже!
– Люба, послушай, просто я знаю точно про себя…
– Тебе нужно… что?! Справка? Анализ из лаборатории? Так выпиши мне направления, черт побери! Я сдам всё, что нужно! Сколько тебе нужно моей крови? Пол-литра хватит? Скажи уже, что тебе нужно и…
Ее трясёт. Даже плакать не может – не гнев, не ярость. Всё вместе и еще что-то. Остро хочется выскочить вон из этой чужой квартиры, свидетельницы ее позора, ее падения, ее бесконтрольного подчинения этому… этому…
– Люба…
– Не прикасайся ко мне! Мало ли, может, у меня гепатит! Вот сначала анализы сдам, тогда…
– Прекрати! – Он сгрёб ее, наплевав на удар локтем в правое подвздошье и пинок коленом в голень. – Пожалуйста, Люба. Я не… Извини. Прости. Я виноват. Ты права.
– Пусти!
– Я это сказал, чтобы ты знала. Что я не мог ничем… тебя заразить. Я… у меня так… в первый раз. Чтобы я забыл. Я всегда раньше… Я сказал это, чтобы ты знала. Что тебе не о чем переживать.
– Ну да, конечно! Не ври! Ты хотел, чтобы я тебе сказала, что я тоже… «чиста».
Она все-таки хлюпает прямо ему во влажную грудь. Звук выходит громкий и смешной. Но они оба не обращают на это никакого внимания.
– Люба, это я… ну, просто на рефлексе. Брякнул, не подумав. Я… Извини.
– Отпусти меня.
Сказано так, что он разжимает руки. А она вздыхает. И, после паузы:
– Если мы всё обсудили, спокойной ночи. Завтра я сделаю всё, что нужно. – Голос ее чуть прерывистый, но тон… тон холодный и острый, как хирургическая сталь тщательно заточенного скальпеля. Отворачивается от него и замирает, затихает.
– Спокойной ночи, – говорит он ее спине.
Они не могли заснуть оба долго, прислушиваясь к дыханию друг друга.
* * *
Она сознательно закопалась в работу с самого утра. Чтобы не думать. Не вспоминать. Не анализировать. Не зареветь в офисе, чёрт подери! В довершение всего позвонил дражайший папенька – удостовериться, что с дочкой всё в порядке, вздумал ворчать еще, что дитё дома не ночевало. Господи, ей уже двадцать пять лет, она взрослая, совершеннолетняя и… и идиотка.
В обеденный перерыв сходила в аптеку и купила нужное. Не дав себе времени на раздумья, выпила согласно инструкции, поставила напоминание в телефон на следующий приём препарата. И снова уткнулась в монитор. Читать. Работать. Не думать. Не ждать звонка, как дура!
Он позвонил уже ближе к концу рабочего дня. Она вышла из кабинета. В коридоре, по счастью, пусто.
– Привет.
– Привет.
– Ты извини, я не мог раньше позвонить. У меня тут как по заказу. Три операции – два раза ассистировал шефу, один раз сам.
– Ничего страшного.
– Люб, слушай… – Ник вздохнул. – Ты… ты выпила… таблетку?
– Да.
– Правда? То есть не то. Я не…
– Я сходила в аптеку. Купила. Выпила в обед согласно инструкции. Живот уже начал болеть. Так что всё в порядке.
Кажется, из трубки веет арктическим холодом от ее слов, от тона, от коротких фраз.
– Люба, я не… Я просто беспокоюсь.
– Напрасно. Не надо держать меня за идиотку. Я тоже не горю желанием забеременеть от тебя, Самойлов. Так что всё под контролем, доктор. Если что-то пойдёт не так – я тебе сообщу.
– Люба, послушай, ну прости меня! Я действительно…
– Мне нужно работать. Если надумаешь выписать мне направления на нужные тебе анализы – позвони.
– Люба!
Короткие гудки. Он сжимает пальцы в кулак. Она часто моргает, чтобы не заплакать. Оба делают это в такт им – коротким гудкам.
А вечером дома она совсем расклеилась. Живот разболелся – просто ужасно. И голова тоже. Папа жужжал над ухом, Люба знала, в чём причина – он плохо переносил, когда она не ночевала дома. В общем, рявкнула на отца, чего за ней не водилась ранее. Папа надулся, но отстал. Зато в комнату зашла мама.
– Любовь Станиславовна, ты как с отцом разговариваешь? Что за новости?
Люба отвернулась к стене и плотнее укуталась в одеяло. Мать села на край кровати.
– Любаша, в чем дело?
– Мам, у меня месячные как-то плохо начинаются. Живот болит, голова тоже. Тошнит. А папа пристал как назло…
– Любочка… – Мама осторожно погладила ее по плечу. – А это точно… месячные?
Вот оно – материнское чутье. Как не вовремя!
– Точно, мам. Иногда бывает у меня – что так болезненно начинаются. Просто надо полежать.
– Ты таблетку выпила?
Люба вздрогнула.
– Таблетку?
– Обезболивающее. Принести тебе?
– Я уже выпила на работе, мам.
– Ну, выпей еще одну – если не отпускает.
– Да вроде бы утихает. Спасибо, мамуль. Я перед папой потом… извинюсь.
– Да я объясню. Поймёт, думаю. Всё же у него жена и три дочери.
– Хорошо.
– Ох, Любаша, Любаша… Организм намекает…
– На что?
– Да пора бы уже, дочка…
– Мам, – Люба повернулась к матери, – ты издеваешься? Не ты ли говорила, что сначала нужно встретить нужного мужчину? А потом уже о детях думать?
– Ну так встреть. – Мать невозмутима.
– Где, интересно? Может быть, он под кроватью валяется?
– Люба, Люба… Нет же недостатка в выборе.
– Нужного нет!
– Тоже верно, – со вздохом согласилась мать. – Нужный – он один. Ладно… – Мать коснулась лба дочери губами. – Отдыхай, девочка моя. Завтра всё будет в порядке.
Всё уже не будет в порядке. Ни-ког-да.
* * *
– Самойлов, у нее офигенные духи. От подушки пахнет м-м-м! Поздравляю, в кои-то веки ты выбрал девчонку со вкусом.
– Батюшко, у тебя ко мне дело?
– Конечно. Я оценил духи твоей подружки. Тебе это не важно?
– Нет.
– Ник… – интонация Дениса резко меняется. – У тебя всё в порядке?
– Нет.
– Нет – и всё? Больше ничего не добавишь?
– У меня полная жопа. Извини, Дэн, мне надо на обход. Созвонимся.
* * *
– Ох, Николай Глебович, дело-то, конечно, твоё. И я не буду больше тебе Альбинку сватать, она себе парня и без тебя найдёт. Но уж я повидала в этой жизни всякое. Послушай меня…
Ник безучастно пьёт чай, придерживая большим пальцем ложку.
– Молчишь? Ну, молчи, а я тебе всё равно скажу! Не пара она тебе! Ну, по всему же видно!
– Что видно? – спросил Ник всё также безучастно, просто чтобы не молчать.
