Никола Тесла. Портрет среди масок - Владимир Пиштало

Мой друг Вестингауз предупредил, что англичане обожают предрассудки, которые внешне выглядят безобидно, но изнутри начинены островным чувством юмора. (Вестингауз предупредил меня, с помощью чего они привносят беспокойство в душу путешественника. При этом он употребил слова «холодность», «невыносимое самодовольство» и даже «отвратительная надменность».) Я же пришел к противоположному выводу. Абсолютно. В феврале я читал лекцию в Лондонском королевском институте. Ты знаешь, что ток в тысячу вольт убивает. В Королевском институте я пропустил сквозь свое тощее тело двести тысяч вольт и ничего не почувствовал. Искра ущипнула меня только в самом начале, но и этого я мог избежать. Такой ток не убивает. Этот ток, Моя, колеблется несколько миллионов раз в секунду. Нервы человеческого тела не в состоянии прочувствовать это колебание…

На сцене я касанием зажигал разные осветительные приборы, изгоняя из зала мрак. Я выразил убеждение, что не только зажигать лампы, но и включать моторы можно на большом расстоянии, не связывая их проводами с источником энергии.

Я, мой Моя, старался не надоедать тебе жалобами, когда ночевал в полицейских ночлежках, где нищие царапали небритыми щеками одеяла. Сейчас постараюсь уберечь тебя от хвастовства. Но все-таки это успех.

Огромный.

Мировой.

На лондонской лекции присутствовали избранные — сэр Уильям Крукс, лорд Кельвин, сэр Оливер Лодж, сэр Уильям Прис. Газеты подчеркнули, что я держал их в напряжении два часа.

Мне нравится честная традиция английского индивидуализма. Никогда я не чувствовал себя настолько в своей атмосфере, как в Лондоне. Крупные газеты, а особенно иллюстрированные журналы, публиковали рисунки, сделанные на моей лекции. Большинство этих картинок изображали меня в обнимку со снопом электрических искр. Один заголовок гласил: «Мистер Тесла играет с молниями и громом». Лорд Рейли вдохновил меня своими бакенбардами. Он сказал, что я обладаю особым талантом изобретателя и потому мне следует сосредоточиться на одном великом деле. Сэр Уильям Прис показался мне странным. Он напомнил мне известного портного Мурка из Марибора. Я, собственно, так и не смог понять, то ли муха залетела ему в нос, то ли он пытался галантно улыбнуться. Разговор с ним привел меня к размышлениям над тем, как передавать без проволоки голос и картинки. Это, Моя, что-то вроде телепатии с небольшой механической поддержкой.

Уильям Крукс хотел с помощью электричества прекратить затяжные дожди, которые тиранят остров.

Я подружился с лордом Кельвином, высоколобым мудрецом с обвисшими веками, который верит, что феномены электричества и жизни идентичны.

Наконец профессор Дьюар усадил меня в личное кресло Фарадея, налил мне виски из бутылки Фарадея и попросил прочитать еще одну лекцию. Я ощутил теплоту старого кресла и согласился. Вершиной моего визита в Англию стало избрание в действительные члены Лондонской академии наук.

После многих треволнений на острове я пересек бурный Ла-Манш. Уже вторую неделю я отдыхаю в парижском отеле «Де ла Пэ». Познакомился с бельгийским принцем Альбертом и продал немцам права на использование моих патентов. Столько всего произошло, что мое медленное перо не поспевает за событиями. После Парижа хочу отправиться в Лику. Считай это письмо предисловием к долгим разговорам.

Сердечно твой (без подписи)

P. S. Коллега д'Абронваль показывает мне Париж и пытается совратить меня.

53. Париж

— Не хочу!

— Надо! — давил на Теслу коллега д'Абронваль.

Оба ученых стояли перед плакатом Лотрека, побледневшим от дождя. На первом плане был изображен худой мужчина с цилиндром. За ним, в окружении силуэтов мужчин и женщин, девица выбрасывала ногу из розовых нижних юбок.

— Вы должны! — нажимал на Теслу д'Абронваль и буквально заталкивал его в «Мулен Руж».

Хозяин кивнул официанту, и перед ними возник столик с цветами и бутылкой вина в серебряном ведерке.

— О-хо-хо! — вздохнул хозяин.

Истерично заиграл оркестр. Зазвенели бокалы. Тесла обнаружил, что тут сидят провинциальные банкиры со столичными актрисками и какая-то остроумная молодежь.

Бельгийский принц Альберт опоздал. Столик ему поставили у самой сцены. Принц помахал рукой д'Абронвалю и знаменитому Тесле, приглашая их сдвинуть столы. Тесла дал множество интервью… Столько, что…

— Я читал! Давайте поговорим! — старался перекричать музыку принц.

— Вам осталось только познакомиться с Господом Богом, — рассмеялся д'Абронваль.

Красота некоторых женщин была просто невыносима. Между тем Тесла, рассматривая их украшения, почувствовал во рту вкус крови. Прекрасно одетые тела расцветали гладкими лицами. Гости постукивали по столешницам пальцами и лорнетами. Какая-то безумная компания соревновалась в криках и визге.

— Анкор!

«Музыка пароксизма», — подумал Тесла.

Что среди буйного веселья творилось с душой, тонущей в густом мраке и темном подсознании? Что было с душой, превратившейся в глубоководную рыбу?

Он вдруг обнаружил, что потеет. Что-то где-то было не так. Именно сейчас.

Быстрая жизнь превращала друзей в знакомых, а знакомых… В духов? И Тесла задумался: «Останется ли кто-нибудь со мной в этой действительности?»

— Где находится библейский ад? — неожиданно спросил он. — Где?

Неприятное предчувствие окрасило зал в зеленый цвет, и танцовщицы, и без того гротескные, преобразились в демонов.

Музыкальная лавина обрушилась на бледного Теслу и скалящегося д'Абронваля. Девицы верещали! «Обжора» ла Гулю танцевала со своим резиновым партнером. Танцовщицы размахивали задранными ногами и падали в шпагат.

Д'Абронваль сиял. Он задрал красивую голову с закрученными усиками и бородой, напоминающей ласточкин хвост.

Тесла смотрел на представление как кошка, которую пытаются накормить салатом.

«Это какофония, — морщился он. — Это танец мух с оторванными головками».

— Ну, что скажете? — спросил его коллега на выходе.

— Прекрасно, — серьезно отозвался Тесла и, извинившись, попросил новоиспеченного приятеля проводить его в отель «Де ла Пэ».

Огни города трепетали на его ресницах, но холод пробирал до костей, и металлический вкус овладел полостью рта. Он едва-едва распрощался с д'Абронвалем и поспешно шагнул под стеклянный козырек над входом в отель.

— Господин Тесла? — окликнули его голосом евнуха.

— Да?

Румяный юноша посмотрел на него серыми глазами и протянул бланк телеграммы:

«Джука умирает. Срочно приезжай. Дядя Павел».

54. Гонка

Началась гонка за смертью. Он открыл, что его ум превратился в невыносимое механическое пианино. Как алкоголику с похмелья кажется, что его душа пропиталась запахом спиртного, так ему казалось, что с его душой сросся ритм канкана.

Он слышал этот ритм в стуке колес. Его руки тряслись. Его грудь превратилась в бубен, а сердце, бьющееся в горле, заглушало стук колес. Колеса грохотали сквозь дым. Леса на скорости удлинялись и перетекали друг в друга. За окном осталась Вена, которую он никогда не узнает. В Любляне волнение Николы превратилось в физическую боль. Металлический вкус во рту был хуже боли. Все это напоминало приступ падучей. Все ускорилось с того момента, как он познакомился с Вестингаузом. Успех был лютым морозом, сопровождавшимся огромным одиночеством. В Загребе его встретил дядя Пая. У Паи Мандича была привычка окликать собеседника: «Эй!» — словно он будил его. Огромный и седой, он уставился на Николу бараньими глазами.

— Эй, что с тобой? — спросил он.

— Желудок будто клешами рвут на куски, — выдохнул Никола.

С инфернальным канканом в голове Никола пересел из поезда в коляску. Озноб колотил его. Она не может умереть до его приезда. Он схватит ее за руку и перетащит через границу смерти на свою сторону.

— Как мама? — спросил он дядю.

— Плохо.

Госпич был городом, но в нем пахло деревней. На их улице старик зажигал газовые фонари.

Собиралась гроза, и все вокруг позеленело. Опустилась пелена дождя, и улицы окутались белесой пылью. Мокрые кони остановились перед домом. Старый дом съежился, но из него лился свет.

Из залитых электричеством комнат он возвращался в жилище, освещенное керосиновыми лампами.

— Дом этот — твой дом, и Месяц твой сосед.

Он совсем не изменился. Просто он не умел возвращаться.

Дом был городской, но, наверное, из-за домотканых ковриков пропах овечьей шерстью. Десять лет ему казалось, что этого мира больше нет… Ему казалось одновременно, что ничего этого больше нет и что это единственное, что есть в мире. Исчезнувший мир вернулся. Все стало волшебным и невероятно глубоким. И очень больным. А потом круг действительности расширился. Все опять стало привычным, потому что должно было быть таким.