Полет сокола - Уилбур Смит

К двум часам пополуночи оркестр моряков перешел к более плавным мелодиям для влюбленных и романтиков, которые продолжали кружить по бальному залу, тогда как большинство гостей поднялись в залы игорные, расположенные на втором этаже, — если не поиграть, то хотя бы потолкаться вокруг столов. Затаив дыхание, они наблюдали за игрой, разражаясь аплодисментами при особенно дерзких ходах и крупных выигрышах.

В самом большом зале адмирал Кемп и гости постарше играли в вист. В другом молодежь резалась в легкомысленную «железку». Заметив в толпе сестру, Зуга улыбнулся ей из‑за стола. Он играл один на один с Алеттой Картрайт, и девушка радостно взвизгнула, подгребая к себе целую пригоршню серебряных шиллингов.

Робин и Клинтон прошли в третий зал, самый маленький. Там шла игра, прежде популярная лишь в Америке, но с недавних пор вошедшая в моду при дворе. Сначала увлеклась королева, а следом за ней и вся империя, не повредило даже странное название — покер, «кочерга».

Несмотря на интерес со стороны ее величества, новая игра дамам не приличествовала, тем более в смешанной компании. За зеленым сукном сидели одни мужчины, а любопытные дамы порхали вокруг, как яркие бабочки.

Мунго Сент‑Джон сидел лицом к двери, и Робин заметила его, едва войдя в зал. Он лениво развалился в кресле, держа карты тугим веером у белоснежного кружевного жабо; тщательно причесанные и уложенные волосы, точно вырезанные из эбена, волнами ниспадали на плечи. В зубах американца торчала длинная сигара. На глазах у Робин пышная блондинка‑вдова перегнулась через его плечо, продемонстрировав бархатистую ложбинку между грудями, и поднесла к сигаре восковую спичку.

Прикурив, Сент‑Джон выпустил длинное облачко голубоватого дыма, взглядом поблагодарил спутницу и объявил ставку.

Он явно выигрывал — перед ним по столу небрежно рассыпалась горка золотых монет с профилем королевы Виктории, отчеканенным в античном стиле. Королева на монетах выглядела намного моложе своих сорока лет.

Сент‑Джон снова выиграл.

Атмосфера азарта вокруг него достигла почти осязаемой плотности. Женщины, столпившиеся вокруг стола, радостно восклицали при каждой сделанной им ставке и разочарованно вздыхали, когда он бросал карты, отказываясь от борьбы. То же возбуждение передалось и пяти партнерам, сидевшим за столом. Это было видно по блеску в глазах и побелевшим костяшкам пальцев, сжимавших карты, по опрометчивых ставкам и упорном продолжении игры, даже если удача явно поворачивалась спиной. Каждый из них соревновался с Сент‑Джоном, и если тот пасовал, напряжение тотчас шло на убыль.

Робин чувствовала действие тех же чар и на себе. По мере того как делались ставки и кучка золота в центре стола росла, она все крепче сжимала руку Клинтона, а когда в конце партии карты открывались, слышала, словно со стороны, собственный вздох облегчения.

Незаметно для себя она приблизилась к столу, таща за собой и Кодрингтона.

Один из игроков решительно отодвинул стул и подобрал со стола свои монеты.

— Пятьдесят гиней за один вечер — достаточно. Прошу прощения, джентльмены.

Робин отодвинулась, пропуская его, и с удивлением взглянула на Кодрингтона, который высвободил руку и скользнул в опустевшее кресло.

— Разрешите составить вам компанию, господа?

Игроки, поглощенные картами, утвердительно кивнули. Сент‑Джон поднял глаза и вежливо спросил:

— Капитан, вам известны ставки?

Кодрингтон молча вынул из внутреннего кармана пачку пятифунтовых банкнот и положил перед собой. Количество денег удивило Робин — не меньше сотни фунтов стерлингов. Впрочем, Клинтон Кодрингтон считался одним из самых удачливых патрульных на невольничьем побережье — брат говорил, что за последние годы он успел заработать не меньше десяти тысяч фунтов призовых денег. Странно, но капитан совсем не выглядел богачом.

Это молчаливый вызов, поняла Робин. Клинтон бросил перчатку, а Мунго Сент‑Джон с вежливой улыбкой поднял ее.

Робин встревожилась. Не слишком ли смело? Уж больно опытного и умелого противника избрал себе Клинтон Кодрингтон. Даже Зуга, неизменно пополнявший свое полковое жалованье картами, едва ли мог играть с Сент‑Джоном на равных, а Клинтон к тому же был не в духе и весь вечер беспрерывно пил, что обязательно скажется на верности его суждений.

Сент‑Джон почти незаметно изменил стиль игры: удваивал ставки перед каждым прикупом, смело шел в наступление, опираясь на преимущество своих немалых выигрышей, а Кодрингтон, напротив, терял уверенность в себе, нервничал и пасовал, не решаясь ставить на кон больше нескольких гиней. Похоже, ему недоставало характера, чтобы достойно встретить натиск американца.

Робин слегка отодвинулась, чтобы видеть обоих сразу. Сквозь морской загар Клинтона просвечивала бледность, ноздри побелели, губы сжались в тонкую линию. Видимо, дюжина бокалов шампанского сыграла свою роль. Он мешкал и путался, а зрители разочарованно перешептывались, обсуждая его нерешительность. Сотня фунтов, брошенная широким жестом на стол, обещала драматический поединок, однако постепенно череда мелких проигрышей заставила пачку почти растаять, и внимание присутствующих переключилось на оживленный поединок между Сент‑Джоном и одним из сыновей Клюте, винодела из Констанции, владельца большей части знаменитых виноградников.

Противники обменивались шутками, вызывая общий смех; невозмутимость проигравшего и благородство победителя заслуживали восхищения. Про остальных игроков почти забыли.

Клинтона оставалось лишь пожалеть. Бледный и дерганый, он допускал ошибку за ошибкой. Даже выигрышную комбинацию умудрился выложить раньше времени и под смешки зрителей удовольствовался лишь несколькими гинеями, хотя мог выиграть все пятьдесят. Робин пыталась взглядом заставить его уйти, избежать дальнейших унижений, но он упорно продолжал игру, тупо уставившись в карты.

Следующую партию Клюте выиграл, предъявив четыре карты одного достоинства, и по праву победителя объявил джекпот, желая отметить удачу.

— Тройка открывает кон, кладем по гинее, — объявил он, подмигнув Сент‑Джону. — Вам угодно, сэр?

— Извольте, — улыбнулся в ответ Сент‑Джон.

Остальные постарались скрыть замешательство. Игра принимала опасный оборот: сдача повторялась до тех пор, пока один из игроков не получал три карты одного достоинства, и каждый раз все добавляли на кон по гинее. Набравший тройку имел право увеличить ставку до суммы, накопившейся на столе. До этого момента пасовать было нельзя, и рисковать иногда приходилось очень большими деньгами.