Годы нашей жизни - Исаак Григорьевич Тельман

Здесь он с ног валился.

Это о таких горемыках, как Юрко, писал в те дни за океаном молодой поэт Микола Тарновский. Он земляк и ровесник Лычука. Почти одновременно пересекли они океан. Поэт работал у Форда на заводе, а лесоруб из онтарийских лесов решил поискать свою долю под землей, — может быть, она туда закатилась. Лычук стал горняком. Сначала добывал никель в Садбери, потом золото в онтарийском Тимменсе.

А в Квебеке с палуб на берег сходили тысячи новых невольных эмигрантов. И по-прежнему заунывно гудели пароходные гулки.

ОТЕЦ И СЫН

В то время когда горняк Юрий Лычук, спускаясь в клети под землю, сетовал на судьбу, забросившую его в Канаду, другой Лычук, Юстин, живший в Стецевой, мучительно думал, куда бы уехать из села.

В Стецевой фамилию Лычук носят многие. Одни из них родичи, другие — однофамильцы. Юстин Лычук и Юрко Лычук только земляки. Отцы их не были связаны дружбой или родством, лишь общими горестями стецевских бедняков.

Юстин на несколько лет моложе Юрия Лычука. Когда Юрась уже пас за Стецевой скот, малый Юстин еще бегал по стецевским улицам. В юности, которой у них не было, им не довелось узнать друг друга, а там жизнь сделала одного стецевским батраком, а другого канадским рабочим.

За десять — пятнадцать лет после отъезда Юрия в Стецевой мало что изменилось. Велика ль разница от того, что вместо царского чиновника стал орудовать польский урядник. Перемен никаких, а беды все те же — безземелье, нужда, голод, болезни, подати, долги, темнота.

И по-прежнему люди едут из Стецевой куда глаза глядят...

У отца Юстина — Тодора Лычука — семеро сыновей и два морга земли. Как тут ни раскидывай, сколько ни думай — ничего не придумаешь, хоть живьем ложись в могилу.

А в старые, под прогнившей соломой, стецевские хаты уже стучалась новая весть. Аргентина! Сказочно богатая земля — золотое дно.

Новые многокрасочные плакаты на стенах давно не мазанных стецевских хат зовут: в Аргентину! Новые агенты-вербовщики, по-старому спекулирующие на мужицких бедах. Новый корабль «Флорида» сменил «Полонию», погибшую в океанской пучине. Но на «Флориде» все как на «Полонии», как на десятках подобных суден, по существу непригодных даже для перевозки скота.

На «Флориде» отец Юстина, Тодор Лычук, поплыл в Буэнос-Айрес. И началось...

Докрасна раскаленное солнце давно убралось с синего неба. Над рисовым полем стоит тяжелый одуряющий запах гнили. По колено в болоте работает человек с изможденным лицом, которому, вероятно, в тягость даже его большая седеющая борода. Тут же, среди болота, он съест свой обед — несколько ложек тепленькой жижи из бобов. Старая консервная банка заменяет ему и чашку, и котелок.

Так работает Тодор Лычук в помещичьей эстансии, где-то между Онгативо и Буэнос-Айресом.

...Прикрываясь от палящего солнца рваной панамой, которой, вероятно, больше лет, чем ее немолодому хозяину, по каменистой пустыне, опираясь на палку, бредет седобородый человек. На нем старая гуцульская рубаха — она никак не вяжется с этой панамой, со всем безрадостным окружающим пейзажем.

Это Тодор Лычук после лихорадки, лишившей его работы, в дороге на Буэнос-Айрес.

...В мусорной свалке на городской околице копошится человек двадцать, одетых в какие-то обноски. Вчера, позавчера и много дней тому назад эти люди искали работу. Но в городе тысячи таких же безработных.

Среди тех, кто роется в мусорной свалке, седой человек в грязной тропической панаме и рваной гуцульской рубахе.

Старый Лычук в Буэнос-Айресе. Это 1927 год.

А дома, в Стецевой, сын Тодора Юстин решает: что делать? Куда ему ехать?

К отцу в Аргентину? Узнал гуцул Аргентину, уже и в песне поется:

Ой поедем в Аргентину,

Поедем мы в гости,

Ой оставим в Аргентине

Свои белы кости.

Отец в письмах, чужой рукой писанных и залитых его горючей слезой, заказал: не ехать в Аргентину!

Ехать к брату? Младший из Лычуков батрачил в Чехословакии, потом переехал во Францию, мытарился по всей стране и вот последнее письмо: он безработный.

А по Стецевой ползет новый слух — теперь, говорят, в Канаде рабочие нужны, даже называют где именно: в Торонто на заводы, в Садбери на рудники, в Ванкувер на железную дорогу... Стецевая знает Канаду, как соседний Русов, Снятын или Коломыю. Там в каждой провинции есть стецевчане.

Бывалые люди, исколесившие Канаду, рассуждают по-своему: слух слухом, а в Канаде всегда так — гуцул неделю работает, год безработный.

Юстин не очень доверяет Канаде. Мальчишкой читал он у Василия Семеновича Стефаника о том, как Иван Дидух уезжал в Канаду. У него сохранилась эта маленькая, давно напечатанная в Золочеве книжечка «Каменный крест», и крест, который стоит в Русове, Лычук тоже знает. От Василия Семеновича (Юстин с ним давно познакомился) слыхал он о жизни Дидуха за океаном: мучается человек на каменистом куске чужой земли и тяжко тоскует по своему Русову.

Ой Канада, Канада, не лежит к тебе сердце Юстина Лычука. Но что делать, если один путь: или в Канаду, в могилу. Ждать нечего. Два отцовских морга не могут прокормить двадцать душ.

...Снова потянулись люди в Канаду. Отправляется туда и Юстин, сын старого Тодора, который в грязной панаме и изодранной гуцульской рубахе бродит где-то по Буэнос-Айресу.

ЧЕЛОВЕК НА ПРИГОРКЕ

Укрывшись старой курткой и подложив под голову мешок, на пригорке в густой траве лежал человек. Где-то недалеко на дереве, покрытом росой, закуковала кукушка. При первом куковании нужно брякнуть деньгами, чтобы всегда водились они. Но у лежавшего под курткой не было даже цента. Он был голоден.

Говорят, сколько раз кукушка кого натощак окукует, столько ему лет жить. Человек прислушивался, стараясь не думать о боли, отвлечься от тяжелых мыслей, обступивших его.

В это раннее летнее утро он особенно остро чувствовал свое горькое одиночество. Он даже подумал, что, кроме кукушки, занятой тем, чтоб вещать ему жизнь, никого на много тысяч верст вокруг не интересует — существует он на белом свете или нет его.

Он лежал на спине почти не двигаясь. Очень мучила боль. Левая нога в гипсе.

Человек этот работал землекопом на постройке железнодорожной