Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа - Ольга Петерсон

В Швейцарии предания гораздо живописнее: там скотом эльфов почитаются легкие горные серны, и охота за ними тем страшнее, что дерзкий смертный, осмеливающийся на нее, подвергается опасности быть сброшенным со скалы маленькими волшебными пастухами, которые жестоко гневаются на людей за их неуважение к чужой собственности. Когда кто–нибудь из бесстрашных горных охотников, поскользнувшись, падает в пропасть, местные жители, находя его тело, ни в коем случае не приписывают его смерть неосторожному прыжку, а, грустно покачивая головами, говорят: «Вот что значит за скотом эльфов гоняться!»

Феи проводят все время, свободное от пляски и пения, в том, что сидят за пряжей или тканьем. Быстрота, тонкость и красота их работы вошли в пословицу. Их искусные руки, гласит предание, производят те плащи и ковры, одаренные всякими чудесными свойствами, те шапочки, колпачки–невидимки и тонкие сорочки, защищающие тело лучше всякой кольчуги, которыми феи часто дарят своих любимцев. Поселяне в Норвегии рассказывают, что «как идешь поутру мимо холмов, так очень часто слышишь, как феи там прядут: колесо так и поскрипывает — видно, что не застаивается, и работа идет не по–нашему».

Все феи и эльфы, без исключения, одарены способностью мгновенно являться, мгновенно исчезать и становиться невидимыми либо принимать на себя наружный вид разного рода животных или неодушевленных предметов. Первые два свойства — мгновенное появление и исчезновение — заключаются в их волшебной одежде. Что же касается оборотничества, то оно у них, кажется, обязательное; по крайней мере, народ утверждает, что эльф не смеет никому явиться днем в своем собственном виде, если только не хочет поразить и испугать своим безобразием. Днем эльфы так же отвратительны, как кажутся прекрасны ночью; глаза у них тогда красные и горят, как уголья, рот от уха до уха; волосы зеленые и все лицо изрезано глубокими морщинами. Вот почему они чаще всего являются днем в виде кошек, собак, козлов или сорок. Всего полнее объясняются свойства одежды эльфов преданиями острова Рюгена, которые мы здесь и передаем.

«Один поселянин из Роденкирхена, по имени Вильде, нашел однажды на горе, где часто плясали эльфы, крошечный стеклянный башмачок. Он быстро поднял его, сунул в карман и пустился бежать домой, крепко придерживая рукой то место, где под одеждой лежала драгоценная находка. Вильде был малый хитрый и смышленый. Еще в детстве слыхал он от бабушки, что эльфы обыкновенно носят во время своих ночных плясок на земле маленькие стеклянные башмачки; что кто из них потеряет такой башмачок, тот не смеет участвовать в плясках, пока башмачок не найдется, и должен бывает своими маленькими нежными ножками ходить по острым камням и крупному песку; что если случалось людям находить эти башмачки, то эльфы ничего не жалели на их выкуп. Вот почему бежал Вильде во весь дух домой и крепко придерживал рукой стеклянную диковинку, побрякивавшую у него в кармане. Ровно в полночь вышел Вильде к девяти холмам, где жили эльфы, и громко закричал:

— Я нашел стеклянный башмачок… Кто его купит, кто его купит?

Едва успел он вернуться домой, как эльф, потерявший драгоценную обувь, принял вид молодого купца и явился к нему в дом.

— Не продаете ли вы стеклянных башмачков? — спросил он очень учтиво. — Теперь их на всех рынках требуют, так вот я их скупаю.

— Да, у меня точно есть стеклянный башмачок, да только он не продажный, то есть не всякий купец может его купить, и я его дешево не отдам, — равнодушно отвечал Вильде эльфу.

Тот с первого слова предложил за башмачок тысячу талеров. Вильде только усмехнулся на это.

— Да, — сказал он, — тысяча талеров — деньги большие, говаривал мой отец, только зачем мне такие большие деньги: я могу свой товар отдать дешевле. — И предложил эльфу вот какое условие: —Чтобы каждый раз, как я проведу на поле борозду плугом, из этой борозды выскакивал червонец.

Эльф мялся, мялся, однако же должен был под конец согласиться, потому что Вильде твердо стоял на своем, и, дав ему слово, исчез вместе с башмачком. На другое же утро Вильде побежал в конюшню, запряг двух коней в плуг и выехал на поле. Что ни проведет борозду, то из нее и выскочит червонец, и так при каждой борозде; он только знай себе их подбирает да в карман складывает. С тех пор его с пашни и согнать было невозможно. Он к своим лошадям прикупил еще лошадей восемь, холил их, ласкал, кормил овсом досыта да с раннего утра до позднего вечера только тем и занимался, что бродил из конца в конец пашни за плугом и собирал червонцы. Ненасытная жажда к золоту усиливалась в нем с каждым часом все более и более. Днем не мог он усидеть дома: все ходил по своему золотому полю, а ночью не мог спать — все лежал на своих мешках с золотом, пересчитывая червонцы и вздрагивая при малейшем шорохе. Желая скрыть от всех свою тайну, он стал молчалив, угрюм и постоянно избегал всех сношений с людьми: не стал он ходить ни к кому и запирался даже от своих домашних. Недолго могла крепкая натура Вильде выдержать такую ужасную жизнь, которая вся состояла из одних тревог, безотрадных трудов и жестоких нравственных мучений: в несколько месяцев он до того похудел и побледнел, что все с жалостью на него смотрели и, не зная настоящей цели его постоянного труженичества, стали считать его за сумасшедшего. Однажды осенью, когда Вильде по обычаю своему выехал с рассветом на поле и, едва передвигая ноги, побрел по новой борозде, силы ему изменили: он упал ничком на землю и умер. С ним умерла и тайна, сгубившая его. Только уже спустя несколько месяцев его жена и дети открыли в дальнем углу подвала несколько ящиков, полных светлыми червонцами, и зажили себе припеваючи».

Но потеря стеклянного башмачка для эльфов и карликов еще не так важна, как потеря шапочки или того серебряного колокольчика, который обыкновенно бывает пришит к ней наверху: оба эти обстоятельства для них сущее горе.

«К дардесгеймским[6] холмам карликов, — говорит одна немецкая легенда, — примыкало некогда поле, засеянное горохом, принадлежавшее кузнецу Рихтеру. Он подметил, что около того времени, когда созревшие стручки стали всего слаще, их кто–то начал обрывать по ночам. Чтобы поймать вора, Рихтер построил себе на поле шалаш и стал день и ночь стеречь свой горох; но днем он ничего не замечал, а каждое утро видел ясно, что, несмотря на его ночную стражу, кто–то по–прежнему дочиста продолжал обрывать стручки. Раздосадованный своими тщетными попытками поймать вора, Рихтер задумал обмолотить остальной горох на поле, чтобы ему хоть что–нибудь осталось от всего урожая. С рассветом на следующий день принялся он за работу, но не успел еще обмолотить и десятой доли всего поля, как при одном взмахе цепом услышал у себя под ногами какой–то странный визг. Оглядывается, всматривается и видит, что у самой ноги его лежит крошечный карлик, которому он ударом цепа разбил голову и сшиб с нее шапочку–невидимку. Рихтер хотел поднять его, но тот сам быстро вскочил на ноги, пустился стремглав бежать к горам и исчез в них. С тех пор ни одна горошина на поле кузнеца Рихтера не пропадала более».

На Рюгене рассказывают, что однажды «какой–то эльф обронил серебряный колокольчик со своей шапочки во время ночных плясок на лужайке, где обыкновенно пас овец молодой пастушок Шлагентейфель. Сначала эльф не заметил своей потери, но потом, возвратившись в холмы, хватился колокольчика, бросался и туда и сюда, нигде его не нашел и с горем увидел, что обронил его на поле. Как быть? Между эльфами положено, что если кто потеряет колокольчик с шапочки, тот не смеет заснуть ни на минуту, пока его не отыщет. Пустился бедный эльф искать свой колокольчик на земле и для этого должен был оборачиваться то птицей, то зверем, то змеей, то принимать на себя человеческий образ, и долго, очень долго искал он понапрасну, пока нечаянный случай не навел его на настоящую дорогу. Колокольчик поднят был Шлагентейфелем, которому на следующий же день хозяин велел пасти свои стада на другом поле, далеко от первого; вот почему и не мог так долго бедный эльф напасть на след потерянной вещи. Раз случилось ему в виде маленькой птички лететь через новое пастбище Шлагентейфеля, и, прислушиваясь к веселому побрякиванию колокольчиков на шее волов и овец, щипавших на поле травку, эльф вспомнил про свой колокольчик и жалобно запел:

Серенький козельчик,Беленький барашек!Будь мой колокольчикДа на вашей шее,Был бы я спокоен,Были б вы богаты!

Пастушок услыхал эту песенку, глянул наверх и увидел диковинную пеструю птичку, которая вилась над стадом и все так же жалобно напевала. «Что за странность! Какая птица удивительная, невиданная! Говорит совершенно как человек! — подумал пастушок. — Да и что она такое поет про колокольчики, — прибавил он вслух, — сулит моим овцам богатство за то, что у них на шее простые медные колокольчики; а у меня вот и серебряный есть, да он мне ничего не говорит». При этом он вынул из кармана маленький колокольчик, поднятый им на поле, и зазвонил. Птичка наверху все это видела и слышала, вдруг взмахнула крылышками и исчезла. Эльф за первым же деревом сбросил с себя пестрые птичьи перья, оборотился дряхлой старушонкой, закутанной в лохмотья, которая, прихрамывая и опираясь на клюку, побрела через поле прямо к пастушку. Сначала завела она с ним посторонний разговор, но потом, как будто только что заметив в руках его колокольчик, воскликнула с самым неподдельным изумлением: